Simile quoddam facinus huic accidit, cum magnus Dux Novogrodiam depopularetur, ferro, inquam, et igne omnia perderet, ut supra dictum est, ducti sunt captivi aliquot nobiles in Moscoviam urbem, inter etiam illos fuit quidam cum uxore et liberis, quem nobilis commendavit cuidam aulico regio amico suo. Iste cum detineretur captivus diu ab isto aulico, semel conqueri coepit, idque gravissime de inaudita illa tyrannide, qua usus est magnus Dux in Novogrodiensibus internecioni dandis: deque injuriis, quibus ille et tota nobilitas affecta fuerat: et plane jugum istius tyranni esse intolerabile hisce verbis: Deus qui solus justus est, haud dubie suo tempore vindictam sumet de illo sanguine innocentum tam inhumaniter et crudeliter sparso, in ipsum Ducem et totam ejus posteritatem: dignis pro meritis poenis ipsum castigabit. Deinde paucis post diebus, cum in animo suo volueret, se nimis temere ista effutivisse: et hunc nobilem, apud quem erat in captivitate haec delaturum ad Principem. Itaque fraudulenter excogitare coepit, nihil esse melius, quam si potius in hospitem suum hoc crimen transferret. Scribit supplicem libellum ad Principem, in quo indicabat magno Duci, hunc aulicum Principis haec verba in dedecus ipsius protulisse: tradidit eundem libellum deferendum aulico, qui inscius erat omnium, quae scripta fuerant. Magnus Dux quamprimum perlegit supplicem libellum, jubet ad se accersi illum Novogrodiensem nobilem, qui erat captivus apud hunc aulicum. Iste oblatus Principi, ferrea fronte praeditus, statim confert crimen, quo erat reus in ipsum aulicum impudentissime, et ita se rem habere asserit, inquiens: Serenissime Domine et magne Dux, tu nos subditos et servos fideles affligis, miris modis interfici, membratimque dissecari jubes: facultates et fortunas nostras nobis rapis, proditores nos appellas, rebelles et perjuros, et alia horrenda nobis objiciuntur, et ob oculos ponuntur, quae omnia immerito patimur, nec istorum rei sumus. At si scires, quo odio vel plusquam Vatiniano, te prosequantur tui domestici, et quanta sit perfidia illorum, quibus plurimum fidis erga te, quos quotidie maximis accumulas beneficiis: profecto egregie eos exciperes, ex quorum numero est iste aulicus tuus, cujus carceri me tradidisti. Nam heri vesperi, me praesente et audiente, jactabundus haec verba pronunciabat: О utinam Deus citissime innocentes vindicet a crudelitate istius tyranni magni Ducis; nam ille diris tormentis suos afficit, mactat et trucidat insontes, eorum bona et opes sibi ascribit, contra omnem aequitatem. De quibus rebus et iniquitatibus Deus brevi sumet supplicium, istum Principem et tyrannum conteret et evertet cum tota ejus familia, nec patietur ejus successorem regnare. Tum magnus Dux irrumpit in iram, et sic infit ad hunc miserum aulicum injuste ab isto captivo accusatum: о perfide, percipisne ea, quae iste contra te profert? nec data illi potestate respondendi et diluendi falsam criminationem, variis quaestionum generibus torquetur: qui cum nihil fateretur, et confictum crimen diceret, jussit hominem membratim

Нечто подобное этому случилось, когда великий князь опустошал Новгород и губил все, как выше было сказано, огнем и мечом. Тогда приведено было несколько пленных в город Московию, и между ними был некто с женой и детьми. Его какой-то боярин рекомендовал одному царскому придворному, своему другу. Когда этот пленный уже долго находился у этого придворного, то однажды начал очень сильно жаловаться на ту неслыханную тиранию, с которой великий князь уничтожал новгородцев, и на обиды, которым подвергался он сам и вся знать, и на то, что иго этого тирана непереносимо: «Бог, который один только справедлив, несомненно в свое время воздаст отмщение за эту кровь невинных, пролитую столь бесчеловечно и жестоко, и самому князю и всему его потомству: обрушит на него наказания соответственно его деяниям». Спустя несколько дней, поразмыслив, он решил, что слишком необдуманно высказался, и что этот боярин, у которого он находится в плену, донесет обо всем государю. Итак, он стал коварно размышлять, что нет ничего лучше, как поскорее перенести это преступление на своего содержателя. Пишет он просительное письмо государю, в котором указывает, что его придворный высказал такие слова в поношение великому князю. Письмо это он попросил передать придворного, который совершенно не знал, что там было написано. Великий князь, прочитав этот донос, тотчас приказывает доставить к себе знатного новгородца, который был в плену у этого придворного. Тот, приведенный к государю, человек бесстыдный, тотчас бессовестно перекладывает преступление, в котором был повинен, на самого придворного, заявляет, что у него есть дело, и сообщает: «Светлейший господин и великий князь, ты истязаешь нас, верных подданных и слуг, приказываешь убивать неслыханными способами и рассекать на части; отнимаешь у нас наше достояние и имущество, называешь нас предателями, врагами и клятвопреступниками; нас обвиняют во всяких ужасах, нам ставится на вид то, что мы незаслуженно терпим и в чем мы не повинны. Но если бы ты знал, какую ненависть, более, чем ватиниеву, питают к тебе домашние, каково вероломство тех, на которых ты более всего полагаешься и которых ежедневно осыпаешь величайшими благодеяниями. Ты, конечно, прекрасно принял бы тех, из числа которых и этот придворный, содержащий меня под арестом. Ведь вчера вечером, в моем присутствии, он громогласно и хвастливо произносил следующие слова: «О если бы господь поскорее покарал за невинных этого жестокого тирана великого князя! Ведь он подвергает своих жестоким пыткам, закалывает и убивает невинных, забирает себе их добро и богатства, вопреки всякой справедливости. За эти дела и беззакония Бог вскоре его покарает, государя и тирана этого сотрет и низвергнет вместе со всей его семьей и не допустит, чтобы царствовал его наследник». Тут великий князь впал в гнев и так сказал этому несчастному придворному, неправо обвиненному своим пленником: «О вероломный, слышишь ли ты, что он говорит против тебя?» И не дав ему возможности ответить и опровергнуть ложное обвинение, стали его всячески пытать на допросах. Но так как он ни в чем не признавался dissecari, et postea in profluentem jaci: sic ille nobilis, ignobilis plane et belluini ingenii falso detulerat ad Principem insontem, lingum sua mendaci accersivit necem innocenti, et ipse ex alterius interitu vitam et libertatem sibi comparavit.

MISERABILIS ET INDICINISSIMA laniena, cum duorum procerum Moscovitarum, tum etiam reliquorum Lithuanorum, ac Polonorum captivorum, quibus paulo ante pepercerat magnus Dux

Anno Domini 1570 cum ex Moscovia internuncii Regis Poloniae, Proceres Poloni et Lithuani discessissent die Eliae Prophetae, qui dies festus apud Ruthenos est celeberrimus, et Magnus Dux accumberet mensae, et ei apponerentur secunda fercula, velut quodam oestro correptus, surgit, a mensa, et sic alloquitur sibi astantes satellites, sequimini me, quod faciunt ipsi, et mille quingenti catapultarii equites: ille vero Princeps pernicissimo cursu pergit ad arcem, ibique omnes ordine se collocant ante Palatium Ducis, tum etiam in hac arce cum habitaret vir summus et ex proceribus non postremus, Petrus Serebrinus, et rei bellicae peritissimus, jubet magnus Dux ipsius domum more hostili impeti et invadi ab istis militibus, ipsum autem capite diminui et truncari: dicto Principis parentes irruunt in domum illam, statim capiunt et miserum illum Serebrinum extrahunt ex aedibus, ac offerunt magno Duci, qui sine alia inquisitione, ne facta ullius facinoris admissi ab eo mentione, confestim ille satellitum praefectus Sevator, arrepta securi caput illi amputat. Ad extremum cum Magnus Dux, quicquid illi visum fuerat, rapuit et ex fortunis istius Petri Serebrini, reliquum permisit praedae militum: et ne quid superesset bonorum illius jussit reliquias flammis et igne perdi. Ubi istud perpetrasset, convertit se ad alium locum arcis: (est autem haec arx amplissima et valde spaciosa: ubi complures Magnates et Nobiles habent aedes suas) et jubet magnus Dux cuidam nomine Bulato Magistro equitum, ut cum non parva manu militum aedes adeat clarissimi ei magni nominis viri Miessojedi. Huic magno viro Princeps vix ante annum rapuerat uxorem elegantis formae feminam et ancillam, qua turpissime abusus, et illas ubi violasset fecerat suspendi ac strangulari in superiori limine januae aedium istius viri: ut supra diximus. Iste praefectus equitum, aggreditur illas aedes, et expugnat facillime, hunc Miessojedi in medium forum trahunt: et ipse praefectus caput illi acinace obtruncat: Qui cum jam kommisisset istud sceleratum homicidium ense et manibus cruore madentibus procedit ad magnum Ducem, et velut re maximi momenti praeclare gesta, ait: Serenissime Domine et magne Dux, iam summo cum honore perfeci quod tu mihi in mandatis dederas. Ibi Magnus Dux pro suo more, vociferari coepit suum Hoyda, Hoyda, cujus clamorem tota turba secuta est, eadem felici acclamatione utentes. Ex arce deinde magnus Dux deflexit ad carceres, и говорил, что обвинение выдумано, князь приказал рассечь этого человека и потом бросить в реку. Так этот знатный, характера, однако, низкого и прямо-таки скотского, ложно донес государю на невинного, лживым языком своим довел до смерти непорочного, а сам ценой гибели другого добился для себя жизни и свободы.

ДОСТОЙНОЕ СОЖАЛЕНИЯ И НЕЗАСЛУЖЕННОЕ УБИЕНИЕ как двух знатных московитов, так и остальных литовцев и поляков, которых незадолго перед тем великий князь пощадил