Сыном, помилует меня. Призываю Господа в свидетели, я повторяю, что всегда был верен и честен в исполнении долга, возложенного на меня великим князем, как и должно. Поэтому, вопреки этим лживым обвинителям, я взываю к Божьему суду, что несправедливо обвинен и оклеветан перед государем, и обман этот откроется в день Страшного суда. Когда ты станешь, государь, перед лицом божественного величия, откроется моя невиновность. Теперь же у тебя нет места ни разуму, ни справедливости, и невозможно мне очиститься от ложно возведенных на меня обвинений. До того ненасытна твоя алчность, упрямство и страсть к мщению, что ты жаждешь моей крови; пей же ее до насыщения и удовлетвори свое бесстыдство, как ты решил. Теперь твои вымыслы и непотребные выдумки имеют видимость истины: всего ты достигаешь насилием». Приспешники же возражают: «Ведь мы видим, что ты виноват, когда бунтуешь со столь дерзкой речью против государя; ты совершил позорное преступление, и мы достойно отплатим тебе за эти слова». Но канцлер сказал: «Несчастные вы люди вместе с великим князем; разбойники вы и прислужники его бессовестных деяний; проливаете вы незаслуженно безвинную кровь; вы поступаете как тираны, право и неправо посылаете смертных на гибель. Все, в чем вы меня обвиняете, совершенно ложно, но для вас нет ничего легче, чем погубить невиновного. Но придет час, которого вы не ждете, Бог когда-то вас накажет и сурово за все покарает». Так бесстрашно он все это высказал и плюнул им в лицо. За это великий князь приказывает палачам схватить его; схваченного раздевают и привязывают к построенным там виселицам; они подвешивают его головой вниз и лицом к земле. Начальник приспешников так обращается к самому великому князю: «Какому роду казни ты приказываешь его подвергнуть?» Он отвечает: «Все вы, мои придворные, должны его по очереди истязать». Поэтому приступает к делу этот начальник, именуемый Малютой: соскочив с коня, он отсекает ему ножом правое ухо, другой отрезает левое, третий — губы, и таким образом все отсекали ему члены, так что все запятнали себя столь нечестивым человекоубийством, и стали причастны к смерти этого невиновного. Наконец, какой-то подьячий государя, чтобы не быть в стороне от этой пытки, отрезал ему половые органы, и несчастный канцлер тотчас испустил дух. Великий князь, увидев, что канцлер умер тотчас после того, как был отрезан детородный член, вознегодовал и проклял этого подьячего за то, что он его убил: «О злодей! Погоди немного, тебе придется отведать все то, что должен был вкусить он». Ведь в глубине души государь подозревал, что подьячий, движимый состраданием, так наложил на канцлера окровавленные руки, что тот быстро умер. Он, без сомнения, решил покарать этого подьячего жестокой смертью, но Бог предвосхитил жестокость государя, так как вскоре тот умер, заразившись чумой. Приспешники затем снимают тело умершего Ивана Висковатого с виселицы и начинают глумиться над трупом, рассекая его на части, а сперва отрезав голову. Таков был конец этого выдающегося талантом и многочисленными добродетелями превосходного канцлера великого князя, подобного которому никогда не имела московитская держава.

Jussit secundo loco produci in Theatrum suum Thesaurarium, cui nomen erat Michael Funichow, vir magni nominis et ingenii acerrimi, socius fidusque amicus illius Cancellarii. Iste non longis verborum ambagibus usus est in sua defensione, sed breviter sic loquitur: Appello ad Deum qui omnium rerum est conscius, et cujus oculus omnia intuetur, quia nunquam quicquam in te Dominum meum commisi, semper bona fide et sine fraude in administratione mei muneris me gessi et cum accuser abs te, impie et inique, jam tibi dicam scribo, et anima tua in altero seculo se sistat coram Divina Majestate, ut mihi satisfaciat. Haec verba ubi protulisset, jubet Magnus Dux arripi miserum, et exui, atque furcis alligari eo modo quo et Cancellarius. Tum postea ille Maluta praefectus satellitum, haurit ex vase aeneo, ubi erat aqua fervidissima, et deinde alter equorum magister, accepit vas plenum aqua frigidissima, iste primo illa aqua caput abluere coepit, postea calidam et fervidissimam aquam infundebat, sic ille infortunatus vim fervoris et ardoris illius aquae sentiens, ob atrocem fervorem, vociferabatur mirifice: at ille minister Tyrannidis Maluta magis ac magis infundebat illam calidissimam aquam, ita ut tandem pellis capitis contraheretur in modum serpentis, cum se in spiras contorquet: ita hoc crudelissimo supplicii genere confectus, expiravit. Tertio jubet adduci in medium suum Cocum, iste cocus infinitis falsis testimoniis reus erat peractus, eoque genere supplicii est affectus quo et Joannes Wiskowaty, nempe membratim est dissectus, amputatis illi pudendis. Deinde jussit adduci quendam Georgium Czapkinu cum uxore et liberis, qui inter amanuenses et secretaries non postremum locum tenuit, cumque ex equo descenderet Magnus Dux, Basilius Themkin jussu Principis caput illi abscidit, sic et uxori ac liberis: Iste Themkin erat proscriptus ex Lithuania, ob necem Palatini Plocensis, et in Moscoviam aufugerat, tanquam ad asylum, primumque locum ac praecipuum inter aulicos Principis tenebat.

Deinde productus est alter secretarius, cui nomen Joannes Bulhakow, qui fuit una cum uxore, et liberis etiam capite truncatus a Palatino Chir-noviensi, is vocabatur Pietrovicius.

Tunc jubet educi et secretarium suum Basilium Stepanow, quem et indicta causa aulicus e vestigio capitali poena afficit mandato Principis.

Ad extremum, ut ad hoc tragicum ac crudele spectaculum nihil praetermitteret, praecipit Magnus Dux ducentos Nobiles captivos extrahi in arenam, quos nominatim jubens sisti ante se, damnat morti, et singuli aulici ordine eos capite truncant, qua caede confecta, prodeunt in conspectum Principis manibus et gladiis cruentatis cum hac voce laetitiae Hoyda, Hoyda: Sic se turpissime aulici Magni Ducis sanguine innoxio contaminarunt. Tum eodem tempore mandat Magnus Dux e vinculis venerandum quendam senem adduci: quem statim in equo ille arrepta hasta transfuxit: et quamvis sic trancfossus miser senex obierit: ut impleret suam crudelitatem illum plusquam sedecim vulneribus sauciavit. Haec crudelitatis et tyrannidis horrenda facinora perpetravit intra horas quatuor. Illa cadavera nuda ita jacebant in terra, quorum non parvus erat numerus:

Вторым он приказал вывести на театр своего казначея, человека высокого звания и острого ума, по имени Михаил Фуников; он был товарищ и верный друг того канцлера. Он не прибегал к длинным уверткам в свою защиту, но сказал кратко: «Взываю к Богу, который все знает и око которого за всем наблюдает, что никогда ничего не совершил против тебя, господина моего, но всегда добросовестно и без обмана исполнял свои обязанности по должности, и так как обвинен тобою нечестиво и несправедливо, то вызываю тебя на суд, и пусть душа твоя в будущей жизни предстанет перед божественным величием, чтобы дать мне удовлетворение». Как только он произнес эти слова, великий князь приказывает несчастного схватить, раздеть и привязать к виселицам так же, как и канцлера. После этого начальник приспешников Малюта зачерпнул из медного котла, где была кипящая вода, а потом начальник конницы взял сосуд, полный очень холодной воды, и сперва стал поливать ему голову этой водой, затем стал лить воду горячую, кипящую; этот несчастный, почувствовав, как обжигает его кипящая вода, закричал диким голосом; но этот слуга тирана, Малюта, все больше и больше лил на него эту кипящую воду, так что наконец кожа на голове стала сморщиваться наподобие извивающейся змеи. От этого жесточайшего рода пытки он и испустил дух. Третьим князь приказывает вывести на середину своего повара; этот повар бесконечными ложными свидетельствами был представлен виновным и предан тому же роду казни, что и Иван Висковатый, а именно, его рассекли на части, отрезав половые органы. Потом князь приказал привести некоего Георгия Шапкина¹⁰⁶ с женой и детьми, который занимал не последнее место среди писцов и секретарей; когда великий князь сошел с лошади, Василий Темкин по приказанию государя отрубил голову и ему, и жене с детьми. Этот Темкин был изгнан из Литвы за убийство воеводы Полоцкого, бежал в Московию, как в убежище, и занимал первое и особое место среди придворных государя ¹⁰⁷.

Затем был выведен второй секретарь Иван Булгаков, которого вместе с женой и детьми обезглавил воевода, называемый Петровичем^,08.

Тут князь приказывает вывести и своего секретаря Василия Степанова, которого тотчас без оправдания казнит придворный по поручению государя.

Наконец, чтобы не пропустить ничего на этом трагическом кровавом зрелище, великий князь предписывает вытащить на арену двести пленных бояр, поименно приказывая ставить их перед собой, осуждает их на смерть, и каждый из придворных по очереди отрубает им головы, а совершив это убийство, выходит перед глаза государя с окровавленными мечами и руками и со своим торжествующим возгласом «гойда, гойда!». Так позорно обагрили себя безвинной кровью придворные великого князя. В это же время повелевает великий князь привести скованного какого-то почтенного старца, которого сам с лошади тотчас пронзил пущенным копьем. И хотя несчастный старик погиб от этого et cum lustraret illa cadavera quidam ex Principis satellitibus, caputque Michaelis Thesaurarii intueretur, exerto ense caput in duas dissecuit partes hisce verbis additis: recorderis quid mecum egeris. Sub vesperum cadavera illa sunt in unum cumulum collecta, et extra urbis portam elata, ibique ingenti fossa facta injecta et terra obruta. Sic crudelissime tot caedibus perpetratis jam in palatium Princeps rediens, deflectit ad aedes Michaelis Thesaurarii, ubi invenit uxorem illius, eleganti forma praeditam, et vere honestam, valde luctu et dolore magno plenam atque suspirantem, ob mariti necem, Ducis Ophanasi Wiazienski soror erat, de quo supra mentionem fecimus. Magnus Dux spirans suam immanitatem, apprehendi jubet, et extendi funem asperrimum, qui ab una parte muri ad alteram extendebatur, et cum natibus nudis assidere huic funi, qui plurimum carnem et cutem excoriabat, utque detegeret mariti thesauros, ab una parte usque ad alteram extrahebatur cum summo cruciatu. Filia ejus, quae erat quindecim annorum, hoc crudele genus tormenti videns, non potuit se continere, quin ejulatu testaretur dolorem suum. Dux jubet illam rapi in medium, at filius Ducis major natu, commiseratione motus accurrit, et vestem ejus tenens sic affatur patrem: Pater carissime, dona me hac puella, ego carceribus illam occludam: tum pater, accipe tu quidem, sed postea matri illam reddas. Denique cum istis magnis cruciatibus et tanto dedecore honestam illam matronam affecisset, et filiam ejus in monasterium relegavit: ubi illa ob magnitudinem vulnerum et cruciatuum quae passa fuerat dum traheretur per funem, non diu superstes extitit. Filium etiam istius Thesaurii in vincula conjecit, et omnes fortunas ejus cujuscunque essent generis, ei accepit: sicque distribuit ut meliorem partem sibi vindicarit et attribuerit, quod erat vilius praedae suorum militum exposuerit.