Когда в 1570 году в день Ильи-пророка из Московии отбыли послы короля польского, знатные поляки и литовцы (этот праздник у русских очень чтится), в то время, как великий князь возлежал за столом и было принесено второе блюдо, он вскочил, как ужаленный оводом, из-за стола и приказал стоявшим вокруг приспешникам следовать за ним; они повиновались, и вместе с ними тысяча пятьсот конных стрелков. Государь стремглав несется к крепости, и все размещаются строем перед дворцом князя; в то время в этой крепости жил знатный человек, не из последних вельмож — Петр Серебряный, весьма опытный в военном деле. Великий князь приказывает своим воинам напасть вражеским манером на его дом и ворваться в него, а самого его обезглавить. Повинуясь слову государя, врываются в дом, тотчас хватают несчастного Серебряного, выволакивают из дома и притаскивают к великому князю. Без всякого допроса, не предъявив никакого обвинения, командир приспешников Севатор" тотчас отрубает ему голову топором. Наконец, великий князь забрал себе из имущества этого Петра Серебряного то, что увидел, а остальное отдал в добычу воинам. И для того, чтобы ничего из его добра не осталось, приказал все остальное предать огню, и оно сгорело. Когда он это совершил, то обратился к другому месту крепости (ведь крепость эта чрезвычайно обширна и занимает большое пространство, где очень многие вельможи и бояре имеют свои дома); и приказывает великий князь некоему Булату¹⁰⁰, начальнику конницы, чтобы он с небольшим отрядом воинов напал на дом знатного мужа Мясоеда. У этого знатного мужа государь около года назад похитил жену, очень красивую женщину, вместе со служанкой; опозорив ее, он приказал их удушить и подвесить к притолоке в доме ее мужа, как мы сказали выше. Начальник конницы врывается в этот дом и захватывает его без труда; самого Мясоеда тащат на середину площади, и сам начальник отрубает ему голову акинаком. Совершив это преступное человекоубийство, он с мечом и окровавленными руками подходит к великому князю как будто после выдающегося подвига и говорит: «Светлейший господин и великий князь! Я с честью исполнил твое поручение». Тут великий князь, по своему обычаю, стал восклицать свое «Гойда, гойда!» и этот возглас с ликованием подхватила вся толпа. Затем великий князь в сопровождении своих вооруженных приспешников повернул к тюрьме, где было много пленных поляков и литовцев. Один московитский купец, не зная, что тут делается, завидев ubi erant multi captivi Poloni et Lithuani: suis satellitibus armatis comitatus. Ubi quidam mercator civis Moscoviticus, quid ageretur ignarus, ubi eminus conspicit magnum Ducem cum tanto satellitio, retrogreditur prae metu tyranni, quem statim apprehendi jubet et frustulatim dissecari, inquiens, ne unquam fugias ante conspectum tui supremi Domini. Atque cum propius ad carcerem veniret, ipse Commentariensis qui ibat petitum panem pro captivis, adspiciendo Principem adventare, prae timore etiam reversus est, et eundem magnus Dux raptum, minutim secari jubet, dicens: alia vice non timebis. Itaque cum jam appropinquaret portas primi carceris, dicit custodi, ut citissime fores aperiat, qui metu correptus et tremebundis manibus vix aperuit: aperto carcere indicit primo educendos nobiles captivos Polonos et Lithuanos, quorum primus fuit Petrus Biekowski Eques Polonus strenuus miles, illius pectus transfodit Magnus Dux lancea, at tam generosi fuit animi ille Biekovski, ut lanceam arripuerit manibus, et intorquere voluerit in ipsum Magnum Ducem, ut hoc pacto perpetuam nominis famam sibi conciliaret, quod tam infensum generi humano tyrannum sustulisset. At Magnus Dux hoc animadverso, coepit exclamare in filium: Ivan Ivan, id est, Joannes fili fer opem, qui celeriter accurrit, et iterum illum Biekovski hasta transfodit, et sic mortuus in terram cecidit. Secundo productus ad lanienam alter nobilis Polonus Albertus Bugaski, hunc etiam ipse Dux sarissa sua transverberavit. Tertius fuit Besus, nobilis, et magnae familiae, gente Silesius, qui eodem mortis genere periit. Quare cum istos strenuos viros et nobiles Polonos manibus suis interfecisset, coepit suo acclamationis genere uti, velut magnam victoriam adeptus fuisset: Hoyda, Hoyda: quem ita ovantem omnes clamantes et usurpantes hanc vocem persecuti sunt. Tum sic affatur suos satellites: Mactate mihi juvenes, irruite in carcerem et obvios quosque captivos, sine discrimine et ulla misericordia membratim dissecate omnes. Isti dicto parentes, in primo carcere quinquaginta occidunt vinctos: Postea accidit secundos carceres, et similiter manibus suis occidit tres Nobiles, quorum unus erat Ruthenus, aetatis maturae, Polocensis Jacobus Molski, alter erat gener illius, eques Polonus Jacobus Molski, sic et tertium similiter Nobilem Polonum, quibus omnibus ita trucidatis erumpit in suam vocem laetitiae solitam, et omnes ei accinunt ac respondent: et statim reliquos jubet a suis satellitibus dissecari, quod factum est, erant autem quinquaginta quinque, exceptis multis infantibus, qui vix nati erant dies septem. Tertio cum accessisset carceres, ibi et manibus suis edidit crudelitatis suae exempla, tres mactando Nobiles Polonos, alios fere quinquaginta quinque, cum securibus et ensibus satellites membratim trucidarunt. Sic perpetrata hac immani strage et inaudita tyrannide, sic sparsa dissectaque illa corpora jacere permisit supra terram, quae jam epota et imbuta erat, et mollissima reddita ex effusione sanguinis illius humani. Quamobrem rediit triumphans et ovans in palatium, et totum illum diem in hymnis et tripudiis, et omni sonitu instrumentorum musicarum consumpsit: non aliter ac si magnam victoriam de hostibus adeptus fuisset: Sub vesperum praecepit frustula membrorum istorum издали великого князя с таким множеством приспешников, стал из страха отступать перед тираном; князь тотчас приказывает схватить его и рассечь на куски, приговаривая: «Не будешь больше убегать при виде своего верховного владыки!» И когда он уже подходил к тюрьме, сам тюремный смотритель, шедший просить хлеба для пленных, заметив, что приближается государь, также вернулся из страха; великий князь и его приказывает схватить и разрубить на мелкие части, говоря: «В другой раз не будешь бояться». Итак, приближаясь к воротам первой тюрьмы, он приказывает сторожу как можно быстрее открыть ворота; тот, охваченный страхом, едва открыл дрожащими руками. Когда тюрьма была открыта, он прежде всего приказывает вывести знатных пленных поляков и литовцев, среди которых первым был польский кавалерист, храбрый воин Петр Быковский. Великий князь пронзает его грудь копьем, но столь благородной душой обладал этот Быковский, что вырвал руками копье и попытался метнуть его в самого великого князя, чтобы таким образом снискать себе вечную славу, если бы удалось убить тирана, столь ненавистного роду человеческому. Но великий князь, заметив это, стал звать сына: «Иван, Иван!», то есть: «Сын Иоанн, помоги мне!» Тот быстро подбегает и вторично пронзает Быковского копьем; он мертвым упал на землю. Вторым был выведен на казнь знатный поляк Альберт Богуцкий; его также сам князь пронзил своей пикой. Третьим был Без ^1Ш, знатной фамилии, родом из Силезии; он погиб таким же образом. Когда князь убил этих храбрых мужей и знатных поляков своими руками, он начал восклицать, по своему обыкновению: «Гойда, гойда!», как будто бы одержал великую победу. Его ликование все подхватили тем же возгласом. Затем он сказал своим приспешникам: «Крушите мне, ребята! Ворвитесь в тюрьму и всех, кто попадется, без различия и без сожаления, всех рассекайте на части!» Повинуясь этому приказу, в первой тюрьме они перебили пятьдесят скованных. После этого он идет во вторую тюрьму и подобным образом своими руками убивает троих вельмож, из которых один был пожилой русский, полочанин Яков Мольский, другой был его зять, польский кавалерист Яков Мольский, и подобным же образом также третьего знатного поляка ¹⁰². Убив их всех, он испускает свой обычный радостный возглас, и все его подхватывают и ему вторят. Тотчас он приказывает своим приспешникам изрубить остальных, что и было сделано; их было пятьдесят пять, не считая многочисленных детей, иным из которых едва исполнилось семь дней от роду. Придя в третью тюрьму, он и там собственноручно показал пример жестокости, убив трех знатных поляков, а пятьдесят пять других его приспешники рассекли на части топорами и мечами. Закончив это лютое избиение и неслыханную тиранию, он поручил разбросать окровавленные изрубленные тела по земле, которая была орошена и пропитана человеческой кровью, так что отяжелела от нее. По этой причине он вернулся с торжеством и ликованием во дворец, и целый день не прекращались там песни и пляски под звуки музыкальных инструментов, как будто он одержал великую победу над врагами. Под вечер он occisorum colligi, et extra urbem poni: qui in tres cumulos sunt collocati, et aspersi arena et terra: sic mandati sunt sepulturae. Erat inter cadaverum frustra mulier nobilis uxor illius Molski, quae cum fuisset graviter sauciata, nondum mortua, haec orabat pollinctores qui fossam faciebant, ut eam dimitterent libere et parcerent ipsi: at illi nulla moti misericordia sepelierunt eam vivam cum illis foetidis cadaveribus.

Duo Nobiles captivi ex ista immani laniena remanserant, quos tamen postridie iste tyrannus capite plecti jussit, et extra urbem projici, vixque aliquid terrae illis injectum. Ubi erant illa cadavera tot Nobilium et strenuorum virorum, vix arena superjecta fuerat, id quod haud dubie ex composito fieri jusserat Magnus Dux ille, ut essent alitibus, et feris praeda. Tertio deinde die, quidam Germanus tormentorum bellicorum praefectus, misertus hanc projectionem cadaverum, quibusdam tres taleros dedit, ut fossa profunda facta, vel maxime terrae tumulo injecto, hasce cadaverum reliquias sepelirent et tumularent.