Более крайних противоположностей, чем руководители этих двух делегаций, не могло представить себе самое пылкое воображение. Филон был одним из наиболее выдающихся философов-поэтов всех поколений. Человек с кристально-чистой душой, чутким сердцем, богатым воображением, человек железной логики, не знающий ненависти, чувства зависти и соперничества, склонный к созерцанию, самоанализу, мыслитель — таков был глава еврейской делегации. И ему предстояло вести борьбу с египетско-греческим писакой-агита-тором, всезнайкой, пишущим обо всем без разбора, падким на выдумки, всю свою жизнь гонявшимся за внешними знаками отличия, за дешевой популярностью и шумной славой. Император Тиберий назвал его, по словам Плиния Старшего, "мировыми литаврами", а сам Плиний сказал, что следовало бы назвать его "барабаном самохвальства". Ясно было, что такой шумный и дерзкий оратор выйдет победителем, и нетрудно было предвидеть, что греческой делегации удастся ее миссия, в особенности перед лицом такого человека, как Калигула.

И действительно, грекам удалось привлечь на свою сторону — наверное, не безвозмездно — раба Геликона, любимца Калигулы. Поняв, что они находятся в трудном положении, евреи тоже пожелали познакомиться с Геликоном и изложить ему свои доводы, но им это не удалось. Тогда было решено изложить и жалобы и просьбы императору в письменной форме, нечто вроде того, что передал ему раньше царь Агриппа. Калигула принял их сначала на Марсовом поле у Рима, но не выслушал, а только обещал, что примет их вторично и выслушает внимательно. Между тем император выехал в Потеоли в близи Неаполя, и еврейские делегаты последовали туда же за ним. Там их настигло тяжелое известие о приказе Калигулы установить его изваяние в Иерусалимском храме — известие, о котором речь еще будет идти ниже.

Из их стараний добиться, чтобы император принял их в Потеоли, ничего не вышло. Только спустя некоторое время он принял их в Риме в садах Мецената и Ламии. Эту ”аудиенцию” Филон описал очень подробно, и нет ничего более позорного и обидного, более доказывающего сумасбродство, подлость и грубость Калигулы, чем она.

Император не нашел свободного часа для беседы с двумя делегациями, прибывшими из большого города и ожидавшими этой аудиенции в течение нескольких месяцев, и принял их в садах, куда пришел дать распоряжения строителям относительно дачи, которую ему вздумалось выстроить там. И вот нашему взору открывается такое зрелище: император бегает взад и вперед, отдавая распоряжения строителям, а за ним плетутся члены делегаций, на ходу излагая ему свои доводы. Император то обращается к стоящим перед ним строителям и отдает им свои распоряжения, то оборачивается назад и слушает слова делегатов...

Вышеупомянутый Исидор льстит императору, говоря при этом, насколько дурны и порочны евреи, которые не соглашаются, как все народы, воздать римскому императору божеские почести. Когда старый философ Филон начинает оправдываться и разъяснять дело, император не дает ему высказаться и перебивает вопросом: ”3начит, вы, евреи, отверженные богами, не верите в мою божественность и поклоняетесь безымянному богу, в то время когда все, кроме вас, обожествляют меня?” Все это сопровождается ругательствами, которые Филон не желает повторять в своей книге... Между тем император обращается к строителям, и обе делегации следуют за ним, продолжая излагать свои доводы. Тут Исидор докладывает, что евреи не приносят жертв за здравие императора. Когда евреи отвечают, что они уже три раза совершали благодарственные жертвоприношения: по случаю его восшествия на престол, выздоровления и когда император одержал победу в Германии, Калигула возражает: ”Что мне с того, что вы приносите жертвы з а меня, а мне самому вы их не приносите!” Не давая евреям возможности ему ответить, он вдруг обращается к ним с насмешкой: ”А почему вы не едите свиного мяса?” В ответ на эту замечательную ”остроту” императора члены греческой делегации громко смеются, подобно рабам, которые хотят понравиться своим господам. Опять Калигула обращается скороговоркой к евреям с внезапным вопросом: ”Скажите, пожалуйста, какими документами вы обосновываете свои требования равноправия?” — и, не ожидая ответа, отворачивается от делегации и идет дальше, показывая тем самым, что аудиенция окончена. Когда еврейская делегация уже собирается уходить, он заявляет: ”Я вижу, что эти люди больше глупы, чем злобны, — вот почему они отрицают мою божественность”.

На этом закончилась миссия делегации, которая не дала никаких результатов. Нетрудно понять настроение членов делегации, но Филон их утешает и уговаривает не огорчаться и не отчаиваться: хотя Гай гневался на них и грубо выражался, но ведь своими словами он разгневал Господа Бога!

Это было единственным утешением за убийства, за истязания и разбой, за перенесенные позор и издевательства!..

Что же еще могли предпринять евреи Александрии, окруженные со всех сторон врагами, как в стране, где они жили, так и в Риме? Что могут предпринять пришельцы в чужой стране, даже если по закону они считаются давними жителями и гражданами? Они вынуждены были ожидать спасения Божьего, которое действительно пришло, сначала в виде смерти Флакка, а потом — убийства Калигулы. Когда на римский престол взошел Клавдий, права александрийских евреев были подтверждены и восстановлены. Им было разрешено исповедовать свою религию, служить своему Богу согласно их законам, а Исидор и Лампон, как уже сказано, были казнены. Но не следует забывать, что и арест Флакка, и императорские милости Клавдия явились результатом влияния царя Иудеи Агриппы, который ходатайствовал за своих братьев в рассеянии...

Сумасбродство Калигулы задело не только евреев Александрии, но и жителей Палестины, как я уже вскользь заметил. Теперь рассмотрим, как восприняли последние поползновения сумасбродного императора осквернить их святыню и как они защищали то, что было наиболее дорого и свято для них.

IV

В то время как делегация александрийских евреев находилась в Потеоли, озабоченная волновавшими ее вопросами и в постоянном ожидании аудиенции у императора, к членам делегации подбежал испуганный, растерянный и запыхавшийся человек, отвел их в сторону и выпалил: ”Вы слышали новость?” Он не мог продолжать, так как слезы брызнули у него из глаз. Он снова пытался говорить, но каждый раз ему мешали слезы. Встревоженные и испуганные члены делегации обступили его, умоляя успокоиться и рассказать о случившейся беде. Приободрившись, он выдавил из себя сквозь слезы: ”Нет у нас больше Храма! Гай приказал поставить в Святая Святых огромный идол и назвал его Зевсом”.

Члены делегации застыли на месте. Частный вопрос — положение евреев Александрии — отодвинулся на задний план перед лицом всеобщего несчастья, постигшего национальный центр всех евреев. Сам Филон подчеркивает это: несчастье евреев Александрии для него ”личное несчастье”, тогда как несчастье евреев Палестины — ”всеобщее несчастье”. Философ Филон пришел в себя раньше других делегатов и спросил о причине нового сумасбродства Гая. На это он получил ответ.

В Явне (Ямнии), которая была в основном еврейским городом, поселились также греки, как во всех прибрежных городах Палестины. Во время римского владычества в Иудее этот город считался личным владением римского императора. Наместником императора там был назначен некий Капитон, один из римских чиновников-грабителей, который успел уже повздорить с царем Агриппой. В Явне, как и в других городах, где оба народа жили бок о бок, были конфликты между греками и евреями, но так как евреи в Явне составляли большинство, их положение там было прочным. Чтобы досадить евреям и польстить императору, греки Явне выстроили из кирпичей и глины жертвенник в честь божественного Гая. Евреи не могли допустить такого кощунства на земле Страны Израиля: это являлось в их глазах святотатством и в то же время посягательством на их политические права на родине. Сооружением языческого жертвенника в Явне греки доказывали, что они хозяева города; верность же еврейской религии и ненависть к идолопоклонству в народных массах были безграничны. Евреи собрались и разрушили жертвенник, а Капитон, который был, конечно, на стороне греков, воспользовался случаем, чтобы опорочить всех евреев, и тотчас же донес на них, что они не повинуются имперским законам, их обычаи отличаются от обычаев всех народов и что императора они совсем не почитают.