Как уже сказано, у римлян не было никакого повода противиться этому. Что же касается подчиненных Риму народов, то, будучи идолопоклонниками испокон веков, они не придавали особого значения прибавлению еще одного божества и необходимости поклоняться его изваянию, а в особенности при Калигуле, когда наивная вера в идолов уже не существовала в просвещенном греко-римском мире и под влиянием греческой культуры идолопоклонство потеряло свой прежний национальный характер и стало способным впитывать в себя всевозможные новые религиозные понятия и чужестранные обычаи. А так как подчиненные Риму народы того времени были лишены собственных национальных чувств и были покорными рабами Рима и в духовном отношении, то они старались доказать свою преданность императору и весьма охотно устанавливали в своих храмах его изваяния.

Только один подчиненный Риму народ не исполнил его волю — евреи. Еще во времена Антиоха Эпифана этот народ, жертвуя жизнью своих сынов, не исполнил приказаний сирийского царя, который требовал поклоняться Зевсу. Как же мог он теперь поклоняться царю-человеку и воздавать смертному божеские почести? Никоим образом этот народ не мог исполнить приказания императора — будь что будет! Если при Антиохе Эпифане царскому приказу противились только хасидеи и Хасмоней и следовавший за ними народ, а часть

священников и многие из образованных людей соглашались его исполнить, то теперь этому противился весь народ — от мала до велика!

Евреи жили большими группами в двух подвластных Риму государствах — Египте и Иудее (третья большая группа - в Вавилонии — находилась тогда под властью парфян). Обе группы одинаково противились установлению идола в Храме, но методы сопротивления, как и его результаты, были различны. В египетской Александрии евреи поселились одновременно с греками, когда был основан этот большой торговый город, и сразу же получили там равноправие. Но греки, которые чувствовали себя там хозяевами, так как основатель города — Александр Македонский — был греком, не могли примириться с равноправием народа, имеющего странную религию и обычаи, который не ест за одним столом с ними, не роднится с ними, не приносит жертвы их богам (не исполняет долга ”литургии”), а только конкурирует с ними в земледелии, ремеслах и торговле и даже на поприще самой греческой литературы. Таким образом, зародилась затаенная неприязнь между евреями и египетскими греками, которая с течением времени превратилась в открытую вражду.

При Калигуле настало удобное для греков время расквитаться с евреями. Существует мнение, что взрыв ненависти во время римского правления имел политическую причину: египетские греки не могли примириться с тем, что римляне отняли Египет у Птолемеев, и замышляли восстание; а так как евреи имели одинаковые с греками права и у них не было причин тосковать по царям-Птолемеям, которые были для них чужими точно так же, как римские цезари, то особенно возросла ненависть греков к этим ”чужеземцам”, на которых римские власти опирались в борьбе с коренным” населением, когда среди него началось брожение, вылившееся в национальную оппозицию. По-моему, это мнение не учитывает основной причины, хотя и не лишено определенного основания. Главная причина александрийского антисемитизма — та же, что существовала во все времена: с одной стороны, евреи составляли значительное меньшинство среди коренных жителей и благодаря своим большим способностям в области ремесел, торговли и наук являлись опасными конкурентами, а с другой — они отличались своей религией и всеми национальными обрядами и обычаями от остального населения и поэтому не могли выполнять часть обязанностей, возложенных на жителей, но несмотря на это, желали иметь равные с ними права.

В Александрии во времена Филона жило около ста тысяч евреев, которые полностью заселяли два из пяти городских кварталов. Это было первое еврейское гетто, образовавшееся само собой. В остальных трех кварталах также жило много евреев среди египетских греков. Столкновения и трения были неизбежны. И само собой понятно, 410 верх брала та община, к которой принадлежал основатель города и цари, наследники египетской короны — Птолемеи. Атмосфера накалялась, и достаточно было бросить горящую головню, чтобы вспыхнуло огромное пламя.

Эту головню бросил римский наместник в Египте Авилий Флакк вскоре после воцарения Гая Калигулы.

Император Тиберий назначил Авилия Флакка наместником в 32 г. н. э. Так как он был любимцем Тиберия, его положение было прочным в период царствования последнего, и он твердо и уверенно поддерживал спокойствие в Александрии. Действительно, в течение всех пяти лет с момента его назначения до смерти Тиберия (32—37) евреям не причиняли никакого зла. Но когда умер Тиберий и на престол взошел его враг Гай Калигула, Флакк моментально ощутил, что ему угрожает опасность со стороны нового императора, который смертельно ненавидел всех сторонников Тиберия и по всякому пустячному поводу мог приговорить их к смерти. Решив во что бы то ни стало понравиться Калигуле, Флакк не нашел лучшего средства снискать расположение своего господина императора, известного филэллина - поклонника всего греческого, — и в то же время купить расположение жителей страны, как показать свою ненависть к евреям, укоренившуюся глубоко в душе греков-египтян.

Когда руководители еврейской александрийской общины отправили послание новому императору с поздравлениями от его подданных, евреев Александрии, по поводу его восшествия на престол, то Флакк вопреки обещанию задержал это послание в Рим у себя. Только спустя некоторое время оно было отправлено Калигуле царем Агриппой, который объяснил императору причину задержки. Но это пустяк по сравнению с тем, что Флакк разрешил александрийской черни учинить над евреями, и с тем, что он потом сам проделал.

II

Через несколько дней после того, как Гай Калигула был провозглашен императором Рима, он вспомнил Агриппу, сына Аристобула и внука Ирода I и Мариамны Хасмонейской, который при Тиберии жил в Риме. Он был дружен с Гаем Калигулой, когда тот был еще престолонаследником. Гай не забыл, что Тиберий заковал Агриппу в кандалы и посадил его в темницу за то, что последний однажды выразил вслух пожелание скорой смерти Тиберию, что позволило бы Гаю взойти на престол. Чтобы вознаградить своего друга за страдания из-за старой дружбы, Калигула в 37 г. провозгласил Агриппу царем ”тетрархии” Ирода Филиппа, сына Ирода I, который скончался незадолго до этого. Это ”царство” было очень маленьким: оно включало лишь Башан, Хав ран и Трахон (древний Аргов) в восточном Заиорданье; да и само "царство” было только названием. Что это за царство, которое можно подарить? Бедность Агриппы и его разгульная жизнь в Риме, в результате которой он погряз в долгах, были хорошо известны в Александрии.

Агриппа, в душе которого, как и в его крови, сочетались как Иродовы, так и хасмонейские качества, начал задумываться над своей судьбой. В нем, пресыщенном наслаждениями и разгулом, пробудился еврей, пробудился Хасмоней. Он хотел жить в своей стране и трудиться для своего народа. Вот почему по прошествии года, уже называясь царем, но на самом деле не управляя своим маленьким государством, а продолжая жить в Риме в обществе распутного Калигулы, Агриппа обратился к императору с просьбой разрешить ему вернуться в Иудею и заняться своими государственными делами. Может быть, он боялся оставаться в компании императора-кутилы, сумасбродства и мерзости которого принимали все более широкий масштаб, причем в Риме обвиняли в этом Агриппу (про него говорили, что его влияние на императора весьма пагубно). Возможно также, что он не был уверен в своей безопасности, точно так же, как все друзья императора, жившие в Риме, и предпочитал быть его ”другом издали”.

Как бы то ни было, этот царь без власти и правитель государства величиной с ладонь выехал с разрешения императора в Иудею. По пути он должен был остановиться в Александрии. Зная отношение александрийских греков к евреям вообще и в частности к нему, ”бедному царю”, который еще недавно нуждался в их ссудах на насущные расходы и "государство” которого было всего лишь подачкой римского императора, он не желал официальных встреч и свиданий и попросил капитана судна, на котором он отправлялся в Иудею, ввести судно в порт ночью, чтобы о его прибытии не стало известно.