Летом 1798 г. выехал в Палестину один из наиболее оригинальных проповедников хасидизма — р. Нахман из Брацлава, внук Бешта. В Тверии он застал еще р. Аврахама из Калиска, который возглавлял группу хасидов после кончины р. Менахема Менделя из Витебска (1788), а также р. Моше, сына р. Менахема Менделя, и целую общину литовских, ВОЛЫНСКИХ и подольских хасидов. Значение, которое р. Нахман придавал проживанию в Эрец-Исраэль, было столь велико, что он както высказался: ”Корень всей /моей/ жизненной силы — в самом пребывании в Стране Израиля... Кто хочет быть настоящим евреем, пусть едет в Эрец-Исраэль, а если в этом деле он наталкивается на препятствия, пусть преодолеет все препятствия и поедет туда”.

Более того, вся его жизнь, предшествующая репатриации в Эрец-Исраэль, представлялась ему пустой, никчемной. Все свои проповеди, произнесенные до отъезда в Эрец-Исраэль, он просил не публиковать.

Почему участился отъезд выдающихся хасидов на поселение в Стране Израиля с тех пор, как хасидизм принял размеры народного движения?

Дубнов дает на это два ответа: возможно, что среди хасидов русской Польши и Галиции находились вычислители срока пришествия Мессии”, которые хотели приблизить момент избавления своим пребыванием в стране. Но вожди хасидизма в Литве и России приезжали в Страну Израиля, движимые не только религиозными побуждениями: ”Помимо веры и мессианских надежд, они руководствовались соображениями практическими и политическими, а именно — желанием создать в Палестине центр хасидизма, который смог бы повлиять и на живущих за границей, большинство которых тогда отвергало это движение. Посредством заселения Святой земли предполагалось создать авторитет хасидизму, преследуемому и предаваемому анафеме выдающимися раввинами Литвы и Германии, освятить его святостью страны или ”охасидить” страну, к которой обращены взгляды всех евреев, и таким путем привлечь весь народ к хасидизму. Такой опыт уже был проделан при Ха-Ари и Иосефе Каро и удался: учение, являющееся плодом последних столетий, — ”Шулхан Арух” и практическая” каббала — вышло из Сиона, и слова, произнесенные тайком в развалинах Цфата, стали святыми для всего народа, как слова Торы, провозглашенные на горе Синай. Так почему же и хасидизму не испробовать этот путь? Эта идея, которую не осмеливались распространять открыто, проступает из писем литовских цаддиков”.

Этого же мнения придерживается и Ш. А. Городецкий, когда говорит о цели поездки в Эрец-Исраэль р. Нахмана из Брацлава. Городецкий считает, что р. Нахман, новатор в самом хасидизме, хотел подкрепить свои нововведения ореолом святости страны и поднять свой авторитет в еврействе, опираясь на значение страны, к которой обращены взгляды всего Израиля.

Ясно следующее: хасидизм, который, будучи новаторским движением, пришел в столкновение с традиционным иудаизмом в том виде, как он сложился в раввинистической Литве и схоластической Польше, искал для себя надежную историческую почву; такую почву он мог обрести, как и породившая его каббала, только в Стране Израиля.

И кто знает, не пришли ли и митнагдим, погруженные в изучение Талмуда и со времен Виленского гаона селившиеся в Эрец-Исраэль, — не пришли ли они к этой мысли из инстинктивного страха утратить духовный исторический базис, что могло произойти под влиянием хасидизма с одной стороны и просветительства — с другой? Не потому ли и они начали, как раббаниты во время образования караимизма, всеми силами цепляться за историческую ”земную” основу?

VII

Наступила эпоха просвещения.

Под двойным игом стонали тогда евреи: под игом чужих и жестоких правителей и под ярмом строгостей, ограничений и бессмысленных обычаев в самом еврействе. Сторонники ”Хаскалы” стремились освободить народ от того и от другого. Излюбленным примером служили ”немцы Моисеева закона”, избавленные от преследований и ограничений, уготованных для еврейского народа, но также свободные от Талмуда и прочего наследия давнего прошлого, предназначенного для еврея-индивидуума. Возникает широкое движение, намеревающееся изменить весь ход еврейской истории, упразднить традиционные верования евреев, в которых тесно переплетаются религия и национализм.

По сравнению с хасидизмом, ”Хаскала” была движением менее еврейским и менее самобытным и, следовательно, более деисторическим. С точки зрения соответствия традиционному иудаизму, ее нельзя сравнить даже с каббалистикой. Если сравнивать просветительство с каким-нибудь более ранним еврейским движением, то лучшей параллелью будет философское движение в период расцвета еврейской учености в Испании. Но новое движение оказывается еще менее еврейским: "Уподобимся всем народам, евреи!” — таков был постоянный призыв просветителей, и, по существу, это и было их конечной целью. Обсуждая движение просветительства, известное в нашей истории под названием ”Хаскала”, мы не имеем в виду еврейских просветителей 60-х и 70-х годов в России. Эти последние, даже наиболее крайние из них, не были типичными знаменосцами ”Хаскалы”. Они были евреями, воспитанными на Библии и Гемаре, и особенно дорожили ивритом. Поэтому они не могли превратиться в ”русских Моисеева закона”. Типичными были члены Синедриона во Франции, школа Фридлендера в Германии, реформисты типа Гольдхейма и Эйнгорна в Германии и А. М. Вайза в Америке. Все они были типичными деисторизаторами. Достаточно указать на их отношение к Талмуду, к чаяниям избавления, к соблюдению субботы, к языку иврит. Движение было широчайшим и ставило себе целью выкорчевать традиционный иудаизм. Это настолько известно, что об этом нет надобности распространяться.

Дважды положение традиционного иудаизма становилось угрожающим: в период ”эпидемии обращения в христианство” от Давида Фридлендера до Гейне и Берне и в период стремления к эмансипации. Равноправие привело евреев к тому, что они стали считать себя неотъемлемой частью коренного народа, среди которого жили, и начали терять специфические национальные черты и исторические устремления. В северных странах процесс шел не так быстро, но и там в 70-е годы 19 в. наблюдалась очень значительная деисторизация. Старые устои расшатались, почва ушла из-под ног традиционного иудаизма, а новой еврейской национальной опоры

у просвещения не было. Поэтому ему, как и всем другим еврейским движениям, не оставалось ничего иного, как искать спасения в историческом территориальном базисе — в Стране Израиля.

И это понятно: там, где гражданское равноправие, а с ним и отказ от надежды на избавление достигли предельной степени — во Франции и в Америке, где евреи назначались на высшие государственные посты еще в начале 19 в., — именно там появились первые сионисты: Мордехай Иммануэль Ноах (его второй период) и Иосеф Сальвадор. За ними шли евреи Германии, многие из которых втягивались в "коренное” общество и осваивались в его жизни и литературе: Калишер и Гесс и позднее Герцль и Нордау, появление которых тоже было результатом поисков исторического базиса, утраченного западными евреями. Пинскер и Смоленскин — самые "западные” в Восточной Европе. Все они еще были евреями по духу, чувствовали опасность, угрожающую существованию нации ввиду отсутствия исторического базиса, и потому стали сионистами.

Во времена испанских философов устремили свои взгляды к Стране Израиля не те евреи, под ногами которых еще была твердая почва (Раши и большинство тосафистов), и не евреи, которые были уже всецело захвачены новой философией (”аллегористы” в среде философствующих), а как раз те, кто ”шли посередине”, как р. Иехуда ха-Леви. Точно так же и в эпоху просвещения обращали свои взоры к Палестине не совершенные ортодоксы, под ногами которых историческая почва ничуть не колебалась, и не смелые новаторы, уже находившиеся вне национальных рамок, а как раз ”идущие посередине”. Такие были и среди ортодоксов и среди свободомыслящих, но одной ногой стоявших еще на почве иудизма. Мордехай Иммануэль Ноах и Иосеф Сальвадор относились положительно к иудаизму и были горячими почитателями пророков и еврейской учености. Рабби Гирш Калишер был образованным раввином, а Мозес Гесс был социалистом и обладал известным знанием языка иврит. Такими были почти все Ховевей Цион в России и на Западе, которые пошли за Пинскером и Смоленскиным, за Герцлем и Нордау. Традиционный иудаизм еще был жив в их сердцах, но он утратил свой исторический базис, а так как они не могли найти его в старом, забытом в результате просветительской революции наследии, то были вынуждены искать себе новое историческое основание. Им могла быть только Страна Израиля.