как такое стремление превращается в могучую и чудодейственную движущую силу, и тогда мы осознаем, что перед нами полный переворот в жизни еврейского народа.
II
Такое сильное стремление мы обнаруживаем уже в период первого изгнания евреев из своей страны — в вавилонском пленении. Во времена пророка, именуемого Второ-Исайей, незадолго до конца пленения и начала первой волны репатриации, появились так называемые авелей Циан ("скорбящие о Сионе”) — изгнанники из Иудеи, оплакивающие разрушение Иерусалима и Храма. Они испытывали подлинное горе, но их скорбь, как справедливо предполагает Грец, выражалась также во внешних формах. Это подтверждается и словами пророка: "Возвестить скорбящим о Сионе, что им вместо пепла будет дано украшение, вместо плача — елей радости, вместо унылого духа — одежда славы” (Исайя 61:3). Очевидно, они вели аскетический образ жизни и посыпали голову пеплом, как было принято у соблюдающих траур. Являлись ли авелей Цион особой сектой ”скорбящих о Сионе” или это были отдельные лица, разделявшие общую скорбь, трудно установить. Да это и не так важно. Секты того времени образовывались не так, как в наше время. Главное, что тогда были люди, ”скорбящие о Сионе”, удрученные общим национальным горем. Нет почти сомнения, что эти "скорбящие о Сионе”, для которых не было ничего дороже страны предков и Храма, были первыми, побудившими царя Кира разрешить изгнанникам вернуться на родину. Они же, видимо, были первыми вернувшимися в Страну Израиля, основоположниками великого еврейского ренессанса — "начала репатриации” в период возвращения в Сион". Национальная скорбь, национально-религиозная тоска стали движущей силой в жизни народа в одну из наиболее значительных эпох
его истории и породили великое движение, в центре которого была Страна Израиля.
Точно такое же движение возникло в народе в начале второго изгнания - римского.
Рабби Иехошуа бен Ханания, деятельность которого началась сразу после разрушения Второго храма и прекратилась незадолго до восстания Бар-Кохбы, боролся против секты (или группы) скорбевших о разрушении города и Храма; внешним проявлением этой скорби был отказ от употребления мяса и вина. Это были фарисеи-аскеты послехрамового периода, которых не следует смешивать с фарисеями-политиками периода, предшествовавшего разрушению Второго храма. Древняя барайта1, имеющая большое историческое значение, рассказывает: ”После того, как Храм был разрушен вторично, распространились в народе аскеты, проповедовавшие воздержание от мяса и вина. Однажды встретился с ними рабби Иехошуа и спросил их: ’Дети мои, почему вы не едите мяса и не пьете вина?’ Они ответили ему: ’Разве можем мы есть мясо, которое приносилось в жертву в Храме, а теперь его (Храма) нет? Разве можем мы пить вино, которым поливали жертвенник, а теперь его нет?’ Сказал он им: ’Если так, то и хлеб не будем есть, так как нет более мучной жертвы’. ’Мучную можно заменить фруктовой’, — ответили они ему. ’Не будем есть и фрукты, так как нет уже приношения первинок’, — возразил рабби Иехошуа. ’Можно заменить фруктами, не подлежащими приношению’, — ответили аскеты. ’Так, может быть, и воду не будем пить, так как нет более и возлияния воды на жертвенник?’ — продолжал спрашивать рабби Иехошуа. На этом они замолчали. Сказал он им: ’Дети мои, послушайте меня: невозможно не скорбеть над тем, что произошло, но и слишком скорбеть нельзя, так как не позволяется налагать запрет, который большинство народа не в состоянии соблюдать. А поэтому так решили наши мудрецы: когда человек белит свой дом, пусть оставляет малость недобеленной; когда готовит трапезу, то пускай спустит малость; когда женщина украшает себя драгоценностями, пусть оставит малость - все в знак траура по разрушению Иерусалима. А кто скорбит по Иерусалиму, удостоится радоваться в его счастии, ибо так сказал пророк: ’Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нем все любящие его! Возрадуйтесь с ним радостью все сетовавшие о нем’ (Исайя 66:10) ”.
Рабби Ишмаэль бен Элиша, современник рабби Иехошуа бен Ханании, взятый в детстве в плен римлянами, говорил: ”Со дня разрушения Храма следовало бы всем нам отказаться от мяса и вина, но нельзя налагать запрета, который большинство народа не в состоянии соблюдать”.
Скорбь была глубокой и проявлялась в аскетических крайностях, против которых возражали выдающиеся ученые своего времени только потому, что "большинство не в состоянии их соблюдать”. Но вскоре эта тяжелая безысходная скорбь, которая как бы восполняла пробел, образовавшийся с потерей огромной национальной ценности — национального и религиозного центра, путем ригорозного соблюдения заповедей сформируется в активную силу. Среда этих "скорбящих о Сионе” породит оруженосцев Шимона Бар-Кохбы — зачинателя небывалой революции, величие которой не померкло из-за ее неудачи. Он использует народное стремление восстановить развалины Иерусалима и Храма, и пламя беспримерного восстания разгорится и охватит все слои народа, мечтающего о свободе и не забывающего своей святыни. Скорбь выльется в великий подвиг.
Но во времена Бар-Кохбы евреи жили еще в своей стране, и не страна являлась средоточием их стремлений, а национальная независимость и религиозный центр - Храм. Постепенно, в течение нескольких веков, центр сосредоточения народа и центр его деятельности переместились из Страны Израиля в Вавилонию. Тоска по родине не ослабла, и в ”мессиях” тоже не было недостатка. Упомянем хотя бы лжемессию Моше из Кандии в период амораев. Но нового движения в еврействе тогда не возникло. Амораи продолжали развивать и совершенствовать Талмуд, но ничего нового не создавалось. Поэтому аморай рабби Хиллел счел возможным заявить, что ”нет Мессии для Израиля, ибо его уже истребили в дни Хизкии”. А еще раньше негодовали многие ученые раввины на ”вычислителей конца” и относили пришествие Мессии к ”трем явлениям, наступающим неожиданно”. Само собой понятно, что такие воззрения, хотя и не ослабили тоски по стране предков, не способствовали превращению Эрец-Исраэль в активную движущую силу. Это стало возможным лишь после того, как возникло новое движение в народе.
III
Его первые признаки начали появляться приблизительно через 100 лет после окончательного отредактирования Талмуда — во времена гаонов. Под влиянием ли первых арабских философов и арабских религиозных сект, как полагают некоторые исследователи, из-за того ли, что талмудические ограничения стали слишком тягостными, то ли в силу обеих этих причин начиная с VII в. н. э. (приблизительно через 200 лет после оформления Талмуда и приблизительно за 50 лет до появления Анана) начало проявлять себя движение против Устного Закона. С ним сочетаются мессианские чаяния и стремление к возвращению в Страну Израиля.
Приблизительно в 850 г. в Вавилоне появляется лжемессия Сариа, или Серене (Серенус) . Он стремится не только освободить еврейский народ и возвратить ему родину, но также — и прежде всего — отменить довольно большое число предписаний Талмуда. Он объявляет упраздненными запреты, касающиеся некоторых видов пищи и напитков, дублирование праздников в диаспоре, определенные молитвы и документ, регулирующий условия брачного договора (ктуба). Его сопротивление авторитету Устного Закона не только не отталкивает от него народные массы, а наоборот, привлекает к нему все больше сторонников. Даже евреи далекой Испании готовы оставить все свое имущество и отправиться за ним в Вавилонию... А когда Серене сошел со сцены, как все подобные ”мессии”, приказал рабби Натронай Гаон принять в еврейские общины всех его последователей, при условии, что они покаются и признают предписания Талмуда, а также пройдут установленный для грешников обряд публичного наказания поркой.
Серене предшествовал другой Мессия (или провозвестник Мессии) , который был полной его противоположностью.
Овадья Абу-Иса (Ицхак бен Яаков) аль Исфахани (прибл. 685—705) являлся духовным наследником "скорбящих о Сионе" аскетов времен рабби Иехошуа бен Ханании. Подобно им, Абу-Иса запрещал употребление мяса и вина, но вместе с тем совершенно отменил институцию развода (даже в случае доказанной неверности жены), аннулировал предписания о жертвоприношениях и велел молиться семь раз в день, дабы буквально исполнять сказанное в Библии: "Семикратно в день прославляю Тебя за праведные суды Твои" (Псалом 119:164). Значит, и Абу-Иса свернул с пути традиционного иудаизма и образовавшийся "пробел" в сердце пытался восполнить, с одной стороны, аскетизмом, т. е. необыкновенным рвением в исполнении религиозных предписаний, которых не отвергал, а с другой стороны, стремлением к Сиону. Грец склоняется к мнению, что Абу-Иса считал себя Мессией, "сыном Иосефа", но более вероятно предположение, что он считал себя предвестником Мессии и хотел завоевать Эрец-Исраэль мечом. Знаменательно, что его учение не исчезло с его смертью. В течение почти трехсот лет после его кончины продолжала существовать секта его учеников, известная под именем ”Аль-Исфахания”, или секта Абу-Исы, и его последователи назывались исавитами (исунитами). Это была первая секта, возникшая среди евреев после разрушения Храма и до появления караимов. Тот факт, что исавиты не исчезли вслед за убийством Абу-Исы, как случалось почти всегда с последователями лжемессий, можно объяснить только тем, что мессианство Абу-Исы имело не только политический характер и не относилось отрицательно или хотя бы безразлично к еврейской религии и этике. Несмотря на то, что возбужденное Абу-Исой движение избрало войну единственным средством осуществления своего идеала — возвращение Страны Израиля еврейскому народу, — его корни таились глубоко в мощном духовном сдвиге. Его аскетические принципы заполняли вакуум в душе нации, вызванный осознанием того, что традиционный иудаизм обязан претерпеть изменения. Инстинктивная боязнь потери исторического духовного базиса пробудила сильную тоску по Стране Израиля, земной исторической основы еврейского народа. Эту-то тоску, вызвавшую, как в прошлом у авелей Цион, явления аскетизма, Абу-Иса превратил в могучую боеспособную силу. Нашлось несколько тысяч людей, готовых пожертвовать жизнью за претворение этого страстного стремления в действие. Вот почему его последователи после гибели своего руководителя продолжали ценить его учение в течение почти трехсот лет.