20.12.08. 11–03
Ужасы русской действительности... “Свинцовые мерзости дикой русской жизни”... Только сегодня я понял: эти твари вокруг меня – аборигены. Туземцы. Дикое племя каннибалов, совершенно чуждых нормальной европейской культуре и цивилизации. Хищное и опасное племя дикарей, – увы, не только здесь, в этой зоне, а шире – на 1/7 части мировой суши, от Кенигсберга до Сахалина. И Миклухо–Маклаем мне среди них, увы, не быть...
Матери позвонить не удалось и сегодня, – уж вообще по совершенно дурацкой и анекдотической причине. Теперь только завтра с утра (дай бог!), – если только эту “симку” все же куда–нибудь не поставят и она не сподобится прозвониться сама. Но это вряд ли. На чужие проблемы всем плевать, и, хотя в бараке полно “труб”, но я без связи, и это почти что фатально, потому что просить я у них ни у кого не буду. Да и у кого просить? У этого дурачка, моего 20–летнего соседа, к которому все звонить и ходят круглосуточно и от глупейших ночных разговоров которого с его девчонкой меня тошнит? Всех–то он победит, изобьет, е...ло сломает, зубы выбьет, – та–а–кой герой!!. Глупая детская самоуверенность, – видимо, еще не получал хорошенько по башке, жизнь не научила еще ничему, включая и 10–летний срок...
Ладно, что поделать, это не смертельно, это только временно – проблемы со связью; так у нас с матерью уже бывало, – и на 5–м СИЗО в Москве, и на Нижегородском централе, и когда только привезли сюда... Это поправимо. Мать, конечно, изводится там, нервничает, куда я пропал, а я нервничаю здесь. Осталось 820 дней такой жизни. Этого ужаса и кошмара. Хочется верить, что это все когда–нибудь же ведь кончится, и я все время представляю себе этот еще, скорее всего, холодный, хмурый весенний день – 21 марта 2011 года, – когда я выйду за эту металлическую дверь, огляжусь вокруг, увижу эту “избу” для приезжих на свидания, а потом сяду – в машину или в поезд, неважно, – и поеду домой. И буду смотреть в окно, на рыхлые уже сугробы, на черные голые деревья, на черных ворон в небе, на облака и на придорожные столбы... Жить только верой в это и – ожиданием, что когда–нибудь ведь будет, обязательно будет, этого ведь не может не быть! Все на свете когда–нибудь кончается, и хорошее, и плохое, и этот ужас тоже когда–нибудь кончится. Не может не кончиться... Только этой верой и надеждой мне и предстоит прожить еще 820 дней. Больше нечем. А если нет? Ведь человеку не дано знать свое будущее. Черт его еще знает, как оно там сложится... Если нет – тогда я не знаю...
А пока что тут – все хуже и тяжелее жизнь. Лежу сегодня после завтрака, – двери и форточка напротив закрыты, но откуда–то явственно дует, и я мерзну. А на улице уже морозище приличный, окна и впрямь начинают замерзать. Догадываюсь, выхожу на улицу проверить – и точно, форточка открыта дальше, в середине секции, уже у (полу)блатных. Твари! Обычно всем этим существам, которые здесь зимой открывают, – им не жарко, нет, им, видите ли, запах не нравится! Они, видите ли, “проветривают”. Я поддел еще один “тепляк” под спортивную старую куртку, чтобы не мерзла спина; но вот сейчас сижу, пишу, – и явственно чувствую, как тянет холодом по полу, по ногам, хотя они и в шерстяных носках. Если так будет продолжаться и дальше, то эту зиму я, скорее всего, не переживу, – просто замерзну тут и сдохну, скорее всего от простуды какой–нибудь. Вот потому–то я и не говорю никогда о своем освобождении как о будущем несомненном факте, а всегда добавляю “если”. 820 дней – это еще очень много, это 2 с лишним года ежедневного ужаса и лишений. Скоро проверка, я, как обычно, выйду заранее, походить взад–вперед по двору, но – на душе у меня не будет спокойно, как лучше всего для этих прогулок. И читать не тянет, ничего не лезет в голову, – гложет в душе только одно, что вот опять нарушилась постоянная связь с матерью, и я не знаю, когда и как она будет восстановлена. Гложет, и сосет, и не дает покою, как ноющая, не острая зубная боль...
22–10
Опять жизнь моя тут круто меняется, опять делает зигзаг. Сколько их еще будет за оставшиеся 2 года... “Труба”, как узнал сегодня вечером, сдохла безвозвратно. Будет ли другая, неясно, а до тех пор (?) придется ходить снова на другой барак, как весной, рискуя выговорами и ШИЗО. Матери таки смог сегодня дозвониться, – конечно же, она была после 2–х дней без связи в истерике, даже сильнее, чем я думал...
22.12.08. 10–16
Понедельник. Шмон непонятно где: двое – на 5–м, а куда делась остальная шмон–бригада с большого “продола” – неизвестно...
Но бывают все же и здесь, хотя и чрезвычайно редко, приятные моменты. Фантастическое, потрясающее, почти мистическое событие: вчера мне отдали чайник! Обещали отдать еще в субботу, но реально принесли лишь вчера вечером. Я уже простился с ним навсегда и не думал больше увидеть, – почаще бы так ошибаться! Словами не описать, как это приятно –не возиться с байзерами, кипятильниками, кружками, не ошпаривать пальцы, не ждать по полчаса в холодном “фойе”, пока закипит твой чай, – а спокойно и без проблем получать нужное количество кипятка за 10 минут, в удобной посудине!..
Еще из приятного – завтра наконец–то, по всеобщей информации (которую никто не пытается оспаривать), уходит в отпуск наш отрядник. Есть надежда отдохнуть от него до середины февраля и не выскакивать по понедельникам в мороз на зарядку (эта тварь приперлась даже сегодня, в последний день). А еще – некоторое время назад исчезли вши! При ежедневных проверках одежды я перестал их находить в рубашке и носках. Скорее всего, это следствие того, что полублатные соседи, захватившие соседний проходняк, полностью переодели моего полностью завшивленного старичка–соседа, уже в моем проходняке, т.к. он спит вплотную к одному из них. Исчезло шимпанзе, исчезли вши, исчезнет завтра и отрядник, – и можно подумать, что вроде жизнь налаживается, а? :) Все не так уж плохо... Но, увы, это, конечно же, иллюзии. И первое опасение – как бы, в связи как раз с уходом в отпуск отрядника, шимпанзе не вернулось бы уже на днях, отсидев свои 15 суток...
Со связью по–прежнему ситуация сложная. После Н.г., может быть, удастся затянуть новую “трубу”, – но через другого посредника, нового, не того, что раньше, так что доверять ему (при его явной даже на глаз хитрости и жуликоватости) я пока что опасаюсь. Т.к. денег очень мало, я придумал отдать на это дело свой старый телефон SonyEricsson, валяющийся у меня дома со дня ареста. Сколько связано у меня воспоминаний с этим телефоном!.. Я купил его в июле 2004 года в Севастополе, где мы тогда останавливались, плывя из Киева в Одессу и обратно (та знаменитая “эмиграция”, когда я уехал от уголовного дела, по которому и сижу сейчас, и, считая дни, 2 месяца ждал этого рейса в Киеве и Виннице). Я звонил с него своей Ленке и посылал sms–ки Надьке, той, с теплохода “Крылов”, в августе–сентябре 2004, ожидая, когда мне придет сообщение, что моя sms доставлена, то есть ее телефон с утра включен. Я боялся, не знаю сам, почему, что вдруг, повинуясь какому–то внезапному приступу сумасшествия, размахнусь – и с силой швырну его в воду с палубы теплохода, когда мы плыли летом 2005–го по маршруту Москва–Пермь–Москва. Мне звонил на этот телефон Михилевич из Израиля, и с ленкиной ближней дачи под Лобней я посылал ему осенью 2005–го sms–ки, что я за городом... Весь последний период, с “эмиграции” и до ареста, связан у меня с этим телефоном, и когда я падал с 4–го этажа – он тоже был у меня в кармане. Ну что ж, он верно послужил мне, и пусть под конец послужит еще немного, пока не спалится здесь. Он начал свою “жизнь” (не в смысле сборки, а в смысле покупки и пользования им) в Севастополе, а закончит ее в Буреполоме...
На улице морозище, градусов 10, но скорее еще больше (меньше) – а эти твари продолжают постоянно открывать форточки и двери. Из каждой двери, окна, щели, где открыто или не плотно заткнуто – видно, как уходит тепло в виде столба пара, что, по–моему (и по опыту прошлой зимы здесь), бывает только в сильные холода. Я мерзну – а этим сукам, этому сиволапому быдлу, видите ли, “нечем” или “невозможно дышать”. Изнеженные какие, прямо кисейные барышни... Поток ледяного холода на входе в барак сдерживает всего лишь одна плохонькая, не закрывающаяся плотно дверь, тогда как на других бараках их по три.