А мой несчастный вшивый сосед так и лежит голый со вчерашней ночи. Ему дали чьи–то спортивные штаны, обрезанные чуть ниже колен, а всю его одежду забрали. Дали ему также другие матрас и одеяло, но забрали подушку. Когда вернут (и вернут ли вообще) – непонятно. В секции холодно, одеяло его тоненькое, “летнее” (байковое), и он лежит под ним с головой. На завтрак он не ходил, разумеется, лишь попросил меня принести ему хлеб. Непонятно, как он пойдет на проверку через полтора часа. Скорее всего, конечно, никак, – посчитают здесь, на шконке. Всем плевать, – эти твари умеют только командовать, а дальше – выживай как хочешь...
Последние дни пошли разговоры, что “мусора”, где видят, снимают с зэков “олимпийки” – спортивные куртки, в которых тут все ходят. Другие теплые вещи тут вообще напрочь “не положены”, а теперь еще и эти отнимают... Не только новую, отличную теплую куртку уже 2 раза не взяли у матери, – но и за свою старую, прошлогоднюю, потертую, облезшую, страшную, с полностью рваными манжетами рукавов, в которой хожу, я стал опасаться. Кроме нее и “толстовки” с начесом от нижнего белья, – больше ничего теплого у меня нет, а зима, видимо, будет жуткая, лютая. Сижу, пишу – и в закрытой, с кучей людей секции у меня мерзнут ноги в шерстяных носках. А обилие “мусоров” и шмон сразу на 2–х бараках не обещают ничего хорошего, – обещают, например, очередное “построение”, шмон вещей в баулах (как уже был 27 ноября), просмотр и отъем всего “неположенного”, что одето под телогрейки... И деваться некуда, – если никто не сопротивляется, то они сильнее и все равно отнимут, в одиночку не отстоять. А за оставшиеся мне 816 дней будут ведь еще 2 новых года – 10–й и 11–й, будут еще лютые 2 зимы, и как их пережить совсем без теплых вещей, постоянно замерзая, и не сдохнуть. – непонятно...
15–35
И, наконец, последняя новость совсем добила: явилось опять шимпанзе! По всему бараку уже раздается знакомый сатанинский хохот. Это надолго – минимум до февраля, пока не выйдет отрядник. Лучше уж отрядник, чем эта тварь... Действительно, между НИМИ и шмонами – зажат теперь, как между молотом и наковальней. Новый год будет очень веселым. Особенно если с января опять поедут комиссии...
Эта мразь, главный спец по вшам, действительно спер у блатных брагу и был вчера ночью крепко бит за это. С появлением шимпанзе сегодня ему ожидалась добавка. На другого шныря – заготовщика, видевшего, как он утаскивал брагу и, видимо, выдавшего его, – он вчера ночью полез с ножом.
25.12.08. 18–05
20 “мусоров” с утра на наш “продол”. Шмон на 5–м и – вроде бы – на 9–м (тот “продол”). Постоянные хождения “мусоров” именно в этот барак весь день. Заводчиков, першийся, как думали, к нам, но оказалось – в СДиПовскую будку рядом с нами. Холодина на улице, – сильный бесснежный мороз, в то время как Москва и другие города, судя по ТВ, утопают в снегу. Весь день из дальнего конца секции, не переставая, несутся то злобные, безумно–яростные матерные вопли на кого–то, то все тот же истерический, совершенно психопатический смех, местами переходящий в визг. Днем, перед обедом, вдруг разболелась голова, но не левая половина, как обычно, а правая. Достаточно ощутимо болело. И замерз опять, как цуцик, – при таких морозах в бараке холодно, в одной спортивной курточке, как я хотел проходить всю зиму, не посидишь, надо поддевать “тепляки” от белья. И тут надо было с больной башкой собираться на обед шнуровать и завязывать эти проклятые ботинки; а тут как раз приперлись “мусора”, а после этого через убранную по случаю их прихода “шкерку” начали опять что–то глумливое вякать ублюдки–соседи...
Все это, и еще многое другое, и еще остающиеся до Н.г. шмоны, и проблемы со связью, и сам факт, что я до сих пор тут нахожусь, в этой жопе, среди отъявленных подонков и нечисти, – вызывает такую дикую, злую тоску, такую ненависть к ним ко всем – и к тем, и к другим, в погонах и в “фуфайках”, такую смертельную ярость и такое чувство обреченности, нелепости, бессмысленности всей этой жуткой и дурацкой жизни, – что, ей–богу, или их бы всех сжег живьем, не пощадил бы никого, или самому пойти и повеситься – но жить среди всей этой смрадной блатной падали и под одной с ней крышей я больше не в состоянии...
Связи так и нет до сих пор, со вчера. Эта нечисть блатная, запасной вариант на крайний случай, – сегодня утром дрыхла, когда я зашел. Когда ходит на завтрак со всеми, видимо, – тогда не спит, а когда не ходит, то дрыхнет с самой ночи до 8 часов и позже. Будить не станешь, да и все равно бесполезно, и я ушел, понадеявшись, что есть у матери теперь аж 2 номера тут, в бараке, – авось как–нибудь дозвонится. Но ни одна мразь тут пока что не спешит ко мне с телефоном, хотя мать наверняка дозванивается с часу дня. Все возвращается на круги своя; повторяется ситуация конца 2007 года, когда просто (нарочно, естественно!) перестали звать к телефону, и все, сколько ни звони сюда, а идти просить тогдашнюю однорукую мразь самому было вообще немыслимо...
Завтра в баню, и надо, как всегда теперь, выйти бы пораньше, – а тут может явиться шмон, может вывернуть все баулы, забрать, увезти, – все, что угодно, так что не знаешь, идти вообще в баню, или нет. А после бани и проверки опять предстоит “общее собрание” (м.б., опять на час) с чифиром и “обезьяньим цирком” в качестве гвоздя программы. От всего этого так тошно и мерзко на душе, что абсолютно не хочется жить. Скорее бы сдохнуть, скорее бы это все закончилось... Что мне ваш Новый год, и чтО тут праздновать, – то, что и этот прошедший год весь провел в неволе, и наступающий весь пройдет здесь же, и следующий за ним... Никакой радости, – еще меньше, чем было у меня под этот ежегодный “праздничек” на воле. Там была тоска и пустота, а здесь уж вообще – загробное существование...
21–52
Дозвониться матери так и не дали, – в который уж раз за эти год с четвертью на этом проклятом бараке... Все как всегда. Это новое блатное чмо, с которым я поторопился связаться, оказалось ничем не лучше прежних (если не хуже). Странно подумать, что, находясь здесь, в бараке, как будто бы на телефонном узле, где мои соседи и все прочие не слезают с телефонов круглосуточно, – я фактически лишен возможности позвонить матери на 5–10 минут в день, хотя бы просто узнать о ее здоровье... Что это? Плата за то, чтобы быть приличным человеком и оставаться им даже среди сброда подонков?..
26.12.08. 15–20
Все мерзее и мерзее здесь, все тошнее и тошнее у меня на душе. Мрази, хари и твари... Будьте вы прокляты вместе с вашим новым годом и со всем, что у вас только есть... Тоска, и омерзение к ним, и ненависть такая, что жить с ней невозможно, – пойти и удавиться сейчас, если нельзя одним разом удавить их всех...
Вчера, уже когда записал последний кусок в дневник и лег спать, – пришел–таки этот подонок, новое блатное чмо с “трубой”, где на мою “симку” звонила мать. Ровно 2 минуты мы с ней смогли поговорить, – это чмо постоянно торопило, бормотало, чуть не ногами сучило от нетерпения. Сегодня позвонил с запасного “варианта” и узнал, что оно вчера несколько раз брало трубку, когда мать звонила, и отказывалось меня звать, – типа, само ждет звонка. Так что, без сомнения, в смысле связи “новый” год (2009) будет еще хуже и тяжелее, чем старый. Все с каждым годом становится в этой жизни все хуже и хуже, и лишь 2008–й в некоторых отношениях был почему–то редким исключением.
Шмонов сегодня, похоже, не было вообще, потрясающе! Вот уж не угадаешь... В баню пошел заранее, и там все – и 2–й отряд, который там уже был (не весь, несколько человек), и потом подошедший 13–й – ждали, наверное, минут 30, пока банщик придет и откроет воду (краны под замком). Такого за полтора моих года здесь еще не бывало. Полчаса, не меньше!.. И вода–то поначалу пошла совсем почти холодная; но зато потом стала даже слишком горячей.
“Чифиропитие” без меня тоже прошло удачно – всего 20 минут, что ли, и меня никто не хватился. Но – новые пакости. Сперва, до проверки, шимпанзе вдруг стало интересоваться, когда у меня свиданка и не могу ли я попросить, чтобы моя мать ему, шимпанзе, захватила из Москвы – от его брата, что ли – пару кг. каких–то сладостей. Этой мрази конченной, которая орала на меня, чуть не ударила по лицу, из–за которой я имею выговор... Я, однако же, сдерживаясь, сказал, что спрошу, когда буду говорить с матерью. Но хрен там! – после проверки вдруг подбежало опять то существо с моей “симкой” и вопросило, когда “симка” заблокировалась. То бишь, раньше pin–кода на ней не было, а сейчас вдруг появился. Потом оно так же стремительно убежало, и мне показалось по этой стремительности, что “симка” у него как–то заработала; а когда выходили на обед, я видел его с прижатой к уху “трубой”. Так что надежда есть, но до конца не ясно, работает ли этот номер и может ли мать звонить на него. К вечеру, если не дозвонится, видимо, придется отлавливать эту нечисть и спрашивать напрямую. Отлавливать – т.к. идти к ней прямо в проходняк мне мерзко и непереносимо.