сипаи пятятся назад, а на земле распласталось до полусотни трупов, он

подобрал сухие губы. – Рамазан перебил урусутских харакунов на той стороне

дороги и готов продолжить путь, а ты умудрился потерять здесь лучших воинов?

– Урусуты нас обманули, – воскликнул джагун в сердцах. – Они встретили

нас пешими, а когда мы уничтожили отряд, оказалось, что на деревьях засели

еще стрелки. Кадыр, здесь все пространство простреливается лучниками.

Тысячник встал рядом с ним и впился черными зрачками в его глаза, вокруг остановилась свита. – У Рамазана было так-же, но его воины проскочили засаду и нанесли по

стрелкам удар сзади. Урусуты падали с деревьев переспелыми плодами, они

усеяли подножия деревьев кормом для диких свиней, – жестко сказал он. И с

шумом втянул воздух дырками от ноздрей. – Джамал, ты поступишь как он.

Уррагх, кыпчак!

Джамал ощерился большим ртом, показав длинные клыки, затем выхватил

саблю и всадил шпоры в брюхо коня, тот совершил мощный прыжок и очутился

впереди всадников, оставшихся от его сотни.

– Уррагх! – завертелся джагун на одном месте, он повторил приказ

тысячника. – Уррагх, кыпчак!

Кадыр со вниманием следил за его действиями, он не понял, что

отразилось на лице бывшего друга – ненависть к нему, или это взрыв ярости на

врага едва не разорвал тому рот. Если первое, то это зависть, которая в

крови у всех азиатов, великое чувство, без которого он сам не стал бы

большим начальником. А если второе, то Джамала пришла пора приближать к

себе – ярость на врага объединяет людей, она делает человека настоящим

другом, на которого можно положиться как на себя. Тем временем остатки сотни

сорвались с места и понеслись к центру поляны, сипаи доскакали до трупов

соратников, усеявших землю, они уже приготовились прорваться через

смертельную зону, чтобы ударить по врагу с тыла, когда их накрыл рой стрел и

дротиков с наконечниками гарпунного типа. Острые жала впивались в спины и в

открытые участки тел, и не было возможности от них спастись, сразу несколько

их, похожих на ножи с зазубринами, пробили Джамалу кожу и проникли глубже, заставив запрокинуть голову. Он привстал в стременах и, минуя спасительное

седло, опрокинулся всей массой на землю. Вокруг падали друзья и товарищи, но

он этого уже не видел, одна мысль пронеслась в голове – повезло Кадыру, его

сделали тысячником монголы. Если бы они знали, что до прихода в орду Кадыр

был скотокрадом, все могло бы повернуться иначе, ведь за преступление такого

рода в Монголии предавали смерти. Но видно им было все равно, кто примкнул к

орде для похода в северные страны, главным здесь был успех в военных

действиях и богатая добыча. Теперь тысячник приедет на родину с несколькими

арбами добра и табуном выносливых урусутских скакунов, и станет в улусе

ханом. А у него в обозе плетутся лишь две коровы и несколько коз, которых

нечем кормить из-за нехватки фуража и продовольствия, тогда как оружие для

воина стоило целое стадо из пятнадцати-восемнадцати коров. Повезло Кадыру...

Некоторое время тысячник наблюдал, как гибнут от урусутских стрел и

дротиков остатки сотни Джамала, как сам джагун ударился о землю головой, не

успев выдернуть ногу из стремени. Конь протащил тело через поляну и с диким

ржанием скрылся между деревьями, за ним устремились остальные лошади, которых урусуты избавили от седоков. Скоро все было кончено, лишь несколько

раненных пытались уползти с открытого места и спрятаться в зарослях

кустарника, но вряд ли они нашли бы там убежище – урусуты пленных не брали.

Рядом с лицом Кадыра просвистела стрела с белым оперением, заставив его

отшатнуться за толстый ствол дерева, он потянулся рукой к саадаку с луком и

перекосился от боли, из плеча еще торчал огрызок древка с наконечником, почерневший от запекшейся крови. Надо было подозвать лекаря, чтобы тот

расширил рану и подцепил конец стрелы щипцами, а рану прижег сухим порошком, тертым из разнах трав. Вместо этого Кадыр обернулся к приближенным, которых

с получением звания тысячника у него обнаружилось не меньше двух десятков, и

зашипел сквозь зубы:

– Окружить поляну, чтобы ни один урусутский стрелок не сумел

проскользнуть мимо ног наших коней.

К нему подобострастно наклонился юртжи в малахае из меха куницы: – Я думаю, что с этим заданием лучше всего справится Рамазан,- негромко

посоветовал он. – У смелого джагуна уже есть опыт.

Кадыр скосил на него черные глаза, налитые болью и раздражением, молча

кивнул головой, юртжи обратился к одному из кешиктенов, назвав имя кавказца, и махнул рукавицей, будто отпустил тетиву, на которой тот сидел. Но пока

воины во главе с Рамазаном окружали лес вокруг поляны, в нем никого не

осталось, урусуты успели выпустить по свите тысячника и по ним еще несколько

десятков стрел и ускользнули в непролазные дебри, откуда на чужаков даже

днем таращились каландары – совы с острыми когтями и лохматые мангусы и

сабдыки с крепкими клыками. Барабаны отстучали отбой, рожки собрали сотни

под туги и отряд двинулся дальше по дороге, стесненной черными стволами, словно она вела в преисподнюю.

Тысячник, покачиваясь в седле, в который раз прикидывал, правильным ли

путем он повел отряд на поиски козелесских амбаров, после стычки с лесными

карапшиками, когда пришлось разводить костер, унесший в царство Эрлика

вместе с искрами полторы сотни душ сипаев, его снова начали мучать дурные

предчувствия. И опять он приходил к выводу, что другой дороги не должно

быть, сотни шли, не удаляясь далеко от берега реки против течения – так

расшифровал он последние признания урусута с погоста Дешовки, пытавшегося

направить ход мыслей мучителя другим путем. Он просчитался, громадный мужик

в овчинном полушубке и в лаптях, сплетенных из липового лыка, будто в лесах, в которых жил, водилось мало зверей с отличными шкурами. Даже если

допустить, что кладовые находятся в другом месте, Кадыр не вернется в уртон

с пустыми руками и не предстанет перед Гуюк-ханом и перед джихангиром

обманщиком, место которому на острие кола, потому что урусуты селились вдоль

рек. А это означало, что по ходу движения встретится немало селений, в

которых ордынцев еще не было, там можно будет насытиться не только самим, но

и нагрузить припасами урусутские подводы о четырех колесах, прихватив заодно

несколько десятков хашаров. Эта добыча должна послужить оправданием не

только его обещаниям найти амбары крепости, но и признанием нужности похода, ведь за это время будет разведано большое пространство и убито немалое

количество урусутов во славу монгольского оружия. Так думал Кадыр, стремясь

заранее оградить себя от наказания, избежать которого в случае неудачи было

невозможно. Остановившись на спасительной мысли, он пожевал губами и

огляделся вокруг. Картина с момента въезда отряда в лес не изменилась, с

обеих сторон дороги так-же стояли сплошной стеной голые деревья, а черные

ветви норовили выбить глаз или хлестнуть по лицу, так-же доносились из

дебрей жуткие рыки и завывания с шорохами едва не под ногами, от которых

шкура на лошадях, как кожа на воинах, покрывались будто от мороза крупными

пупырьями. Страх, зародившийся в начале пути, гулял волнами по груди и по

животу, казалось, за отрядом из-за каждого куста следит множество урусутов с

луками, мечами и острыми ножами за поясами, которыми они перебивали раненным

горла, а хищные звери только и ждут, чтобы прыгнуть на плечи из гущи ветвей

и начать рвать на части всадников. Кадыра потянуло передернуть плечами, но

он вспомнил, что в обработанной лекарем ноющей ране может проснуться острая