продолжал упорно молчать, не давая команды на ответную стрельбу. Он понимал, что поезд можно взять голыми руками, стоит только ордынцам пристреляться, а

потом завернуть в воду с полсотни всадников с саблями и арканами, чтобы одни

отвлекали внимание обороняющихся, а другие накинули волосяные петли на носы

и потянули лодки к берегу.

– Весел не бросать, – громко крикнул он, поняв, что скрываться стало

бесполезно. – Пригнитесь за бортами и гребите к проездной башне что есть

мочи.

Гребцы наклонили головы и дружно навалились на весла, за кормой

вспенилась вода, казалось, деревья и льдины, плывущие по течению, остановили

свой бег и начали отходить назад. Прибавили ход ушкуи, шедшие следом, по

бокам у них возникали в лунном свете белые всплески, которые множились

светляками в лесу. Если бы можно было отойти от берега и снова отдаться

стремнине, Вятка поступил бы так не задумываясь, но он помнил, как мощно

потащило их к плотине и с каким трудом вырвал он ушкуй из водоворота. Если

бы потом потребовалось вернуться обратно, этого бы сделать уже не удалось –

груженные припасом лодки просели в воду почти до краев бортов, превратившись

в островки сплавного леса. Оставалось одно, упорно пробиваться к стенам

крепости, выраставшим черными изгибами на фоне посветлевшего неба. Но

ордынцы тоже догадались, что к Козельску стремятся проплыть на ушкуях либо

подмога из других городов, либо защитники решили пополнить припасы из

кладовых, спрятанных в потайных местах, которые они не могут отыскать. К

всадникам на берегу прибавились новые орды, оттуда понеслись гортанные крики

некоторые из нехристей подвели коней к воде, намереваясь пуститься вплавь.

Тучи стрел сыпались со всех сторон, особенно опасными были пущенные навесом

и падающие в середину лодки, от которых не было спасения.

– Всем укрыться за щитами, – надрывал голос Вятка сквозь беспрерывное

визжание стрел и дротиков, в его щит и кольчугу их ударилось не один

десяток. Он подбодрил гребцов. – Наддай, вятичи, индо поганые почуют нашу

слабость.

– Мы почти на пороге дома! – поддержал его кто-то из дружинников. –

Вота, уже можно разглядеть, что и моя выперлась на стену, давно ее не

видали.

Среди ратников пробежал легкий смешок, шутка придала силы, рукоятки

весел выгнулись, они затрещали, едва не разлетаясь пополам, а воевода поезда

не давал никому расслабиться. Он кинулся на корму и вгляделся в силуэты

позади, скользящие по поверхности воды, их было не больше пяти, а конец

каравана поглощал темно-синий туман. Если бы ордынцы надумали сунуться в

воду, сдержать напор было бы некому, весь берег был заполнен ими, и конца

полкам не было видно. И вдруг Вятка понял, что мунгальская сила

сосредоточила основной удар на передних лодках, стремясь перебить на них

ратников и захватить добычу, пока она не проскользнула под защиту стен

города. А задние ушкуи еще не были ими атакованы, даже на четвертом и пятом

судне гребцы не прикрывались щитами. Он вскочил и закричал во весь голос: – Темрю-ук, Охри-им, Проку-уда-а! Цельтесь из луков по поганым, отвлекайте их на себя!

Вятка, поджав ноги, камнем упал на дно, заваленное рогожами с зерном, над ним почти мгновенно просвистела стая стрел, за ней вдогонку пустилась

вторая. Он приподнял голову и прислушался, по речной глади разнесся зычный

бас Темрюка, повторенный эхом многократно: – Вятка-а, задумка красная-а! – и через паузу прилетел конец ответа. –

Пущай Латына ворота ладит, иначе мы упремся в детинец!..

Воевода поезда довольно хмыкнул и хотел уже перебраться на свое место

на носу лодки, когда вдруг услышал, что визгливые крики ордынцев заметно

ослабли, а непрерывный свист стрел почти прекратился. Он насторожился, прислушиваясь к шуму воды за просмоленными досками, готовясь к самому

худшему, положив руку на яблоко меча, осторожно выглянул из-за высокого

борта. Черный вал нехристей замедлил бег по берегу, множество факелов начали

сшибаться в стаю, будто кто-то невидимый приказал развести из них жаркий

костер. Вятка поджал губы, не зная, радоваться ему или огорчаться, и вдруг

увидел, что от крепостных стен отделилась черная тень, она летуче

запласталась по лугу, быстро сближаясь с ордынцами. Он понял, что защитники

крепости решили открыть ворота, выходящие на напольную сторону, выпуская

большой отряд дружинников с мечами и копьями, оседлавших мунгальских коней.

В груди у него полыхнуло чувство радости, он бросился на середину ушкуя и

зарычал:

– Козляне, вздымай луки, поможем нашим братьям меткими выстрелами! Ратники словно ждали этого призыва, они отбросили весла и щиты и

вскинули тугие луки, с тетив сорвались первые стрелы, понеслись к плотной

стене из ордынцев, готовившихся отразить удар защитников крепости. Шаткую

тишину просверлили сулицы, пущенные с лодок, идущих следом, они впивались в

спины мунгал, внося в их ряды смятение. Скоро визги отдельных нехристей

перешли в заполошный крик, часть ордынцев завернула снова к берегу, а другая

помчалась навстречу атакующим их козлянам. И это действие стало ошибкой

ордынских военачальников, потому что вятичам в ближнем бою равных не было, они не только умели рубиться мечами, но успевали достать противника острыми

ножами, которые всегда были при них. Бой вспыхнул недалеко от берега, он

сверкнул яркой полосой, как сшибаются две грозовые тучи, заставив множество

факелов взметнуться сплошным пламенем над головами воинов. И стал затухать, будто сбитый крупными каплями дождя, застучавшими по земле. Это поскакали от

защитников в глубину поля отборные полки поганых, получившие мощный ответ.

За ними устремились ордынцы, надумавшие расстрелять охотников, в спину им

ударила туча стрел с ушкуев Вятки, и редко какая из них не нашла цели.

Глава девятая. Кадыр остановил коня в стороне от дороги и поигрывая плеткой наблюдал, как сотни из его тысячи пропадают одна за другой в зарослях кустарника, поднявшегося перед лесом. Впереди со своей сотней ехал Джамал, друг и

соплеменник, с которым они выросли в одном ауле, замыкала отряд сотня

Рамазана, абрека из одного из кавказских племен, заросшего черным волосом не

хуже араба из далеких и знойных пустынь, за которыми возносились в небо

пирамиды египетских фараонов. О них среди кипчаков ходило много легенд, как

о садах Семирамиды, которых никто никогда не видел. Много на земле было

чудес, открытых купцами, странниками и завоевателями, подобными Искендеру

Двурогому или Аттиле, разграбившему Рим, к ним с уважением относился сам

священный Потрясатель Вселенной, имя которого нельзя было произносить вслух, ушедший, как два предыдущих полководца, в иной мир. Но еще больше чудес было

скрыто от человеческих глаз глубокими морями, высокими горами и

непроходимыми лесами. В стране урусутов большую площадь земли покрывали эти

леса, встававшие сейчас перед Кадыром сплошной черной стеной, конца которой

не было видно, в них крылось немало такого, чего не было у него на родине.

Дорогу прямо под копытами лошадей могли перебежать непуганные стада диких

свиней или оленей, или лось с ветвистыми рогами ломился сквозь заросли

кустов, на которых висели вкусные орехи или красные гроздья ягод, очень

сочных на морозе. Часто в поисках поживы забредали на временные уртоны

войска огромные медведи, вокруг юрт ходили кругами волки и лисы, в реках

плавали бобры и куницы с выдрами, в них так-же было много рыбы. Но это

мясное лакомство и пушное изобилие не давалось в руки – ныряло в воды или

убегало в леса, а лес для ордынца таил в себе кроме чудес множество

опасностей. Вот почему в отрядах, уходивших на охоту или в разведку, было не