На восьмые сутки, совершив заходы в несколько портов, мы были уже в Тихом океане, держа курс на Америку. Распрощавшись с хорошенькой блондиночкой, я зашел в ресторан и принял добрую порцию «Армянского». Коньяк хорошо бодрит и поднимает настроение, что очень важно перед заступлением на пост. Иду подменять Игоря. Не успел подойти к трюму, как сзади железной лапой кто-то схватил меня за плечо. Я резко обернулся и остолбенел. Передо мной, нахмурившись, стоял кавказец.

— Марш в каюту и спать! — приказ его был краток, как выстрел.

— Но мне же дежурить, — запротестовал было я.

— Заткнись! Делай, что говорят, иначе плохо будет. — Увидев перед носом пистолет, я молча повернулся и поспешил в каюту. Грохнулся на койку. «Началось», — пронеслось в голове. Что делать, поднять тревогу? Бежать на помощь к Игорю? Но они наверняка уже захватили команду. Мысли путались, я метался по каюте. В дверь постучали. «Игорь!» — обрадовался я и распахнул дверь. На пороге стоял Саша. Я попятился. Он медленно вытащил пистолет и направил на меня.

— Извини, Валера, здесь большая игра. Ты сделал свое дело, спасибо, и не обижайся.

Я зажмурился, ожидая выстрела. И вдруг в наступившей тишине я ясно услышал голос: «Ку-ку». Открыв глаза, я увидел, как Саша резко обернулся к дверям и дважды выстрелил. В следующую секунду неведомая сила выбила пистолет из его рук, а сам он без звука отлетел в угол каюты.

— Эх ты, с бабами — смельчак, а с таким не мог справиться. — Ия, а это именно она, заняв посреди каюты боевую стойку, сердито выговаривала мне.

«Но ведь он в нее стрелял, и вообще — как она здесь очутилась, может, это сон?» — я задавал сам себе этот вопрос, все еще не веря в реальность происходящего.

Ия между тем подняла Сашин пистолет и кинула мне.

— Держи, и хватит прохлаждаться, беги на помощь Игорю.

С этими словами она исчезла. Я дважды ущипнул себя. Нет, не сплю. В моих руках пистолет. Саша валяется в углу. Вот это нокаут! Ну и хрен с ним. Хотел меня угробить, да сам попался. Выходит, на ниточке я висел и если бы не Ия, то был бы сейчас на его месте. А я, болван, стрелял в нее на том складе… Теперь я ей по гроб обязан.

Выскочил за дверь, закрыв ее ключом на всякий случай, и — к трюму. Бросаю взгляд в сторону нашего груза. Что это? Несколько человек лежат без движения, раскинув руки. Игорь в разорванной рубашке стоит лицом к стене, весь в крови. В спину ему упирается автоматом здоровенный детина в черной маске. Остальные, я насчитал пятерых, также с закрытыми лицами, орудуют с коробками, рассматривая их и переворачивая во все стороны.

Мне тут делать было нечего со своей «пукалкой» — надо потихоньку убираться. Игорь выкарабкается, если не будет дергаться. А мне своя шкура дороже.

— Я же предупреждал, чтоб ты сидел в каюте и не высовывался, — услышал я знакомый голос кавказца. В следующую секунду я почувствовал дикую боль под правой лопаткой и провалился в пустоту.

Рождество мы встречали в доме Каупервудов. Эта чета стала близка нам после того злополучного события с бандитами и заложниками. На следующий день, когда страсти еще не улеглись, Дик подошел ко мне и объявил:

— Джон хотел бы видеть тебя и Генриха у себя сегодня вечером. Мы тоже будем.

— О'кэй, Дик, я готова, думаю, и Генрих не будет возражать, — сразу согласилась я, поняв, что речь идет о Каупервудах. Дик не раз отзывался о мэре самым лучшим образом, и нам давно хотелось познакомиться с ним поближе. Голод на друзей все еще ощущался у нас довольно остро, так что это приглашение было очень кстати.

Мы были готовы ехать в гости сразу же после работы. Условились двигаться вслед за Диком. Он завернул к себе, захватил Ольгу, и наша кавалькада продолжила путь.

Каупервуды нас ждали. Стол был накрыт в гостиной, выходящей на довольно просторную веранду, откуда веяло приятной прохладой и ароматом цветов. Нас сразу же пригласили к ужину.

После того как была отдана дань закускам, нам предложили на выбор несколько блюд из мяса, рыбы и птицы. Я выбрала курицу. Смотрю, моему примеру последовали Генрих, Дик, Ольга, а там и Джон с Грейндж. «Что это они обезьянничают?» — подумала я и, не выдержав, рассмеялась.

— Все верно, с такой женщины мы не можем не брать пример, — произнес вдруг Джон, поднимаясь с полным бокалом вина в руке.

Сейчас будет говорить обо мне, догадалась я, и на душе у меня стало тоскливо. Ужасно не люблю, когда хвалят, пусть лучше ругают, тут хоть огрызнуться можно. Когда же в твой адрес сыплются похвалы, не знаешь, как себя вести, что говорить. Молчишь, как дура, и ищешь, куда глаза спрятать от стыда. А Джон между тем разошелся, награждая меня такими эпитетами, что и героям вьетнамской войны стало бы завидно. В заключение он подал «десерт», вызвавший аплодисменты. Он сказал, что ему позвонил сам президент и просил передать от его имени привет, благодарность и наилучшие пожелания смелой женщине Америки.

Давно не ревела, а тут чувствую, слезы застилают глаза. Хорошо, Генрих выручил — подошел к встроенному в стене магнитофону, врубил музыку и пригласил меня танцевать.

— Спасибо, дорогой, — шепнула ему на ухо. Вижу, расплылся мой Генрих от счастья. А я продолжала шептать: — Не думала и не гадала, что все это в мою честь. Может, ты знал? — с подозрением заглянула я ему в глаза.

— Клянусь, для меня это тоже было неожиданностью, но тем более приятно, — возразил мне муженек. Хотела было его ущипнуть, но тут подскочил Дик.

— Ребята, кончайте обжиматься, Джон просит вас на рандеву.

Интересно, что еще за сюрприз приготовил Каупервуд?

Джон ожидал нас на веранде, желая, видимо, подчеркнуть неофициальность разговора. Это подтверждал и Дик своими шуточками насчет нашей неразлучной пары, которая, мол, и в гостях демонстрирует верность друг другу, а он якобы мечтал потанцевать со мной, а его Ольга — с Генрихом, но из этого ничего не вышло.

— Кончай балагурить, — остановил его Каупервуд, — давай перейдем к делу, чтобы не томить наших друзей загадками.

Джон разлил коньяк и первым поднял бокал. Я поняла свою ошибку, предполагая, что приглашение на веранду — лишь желание хозяина разнообразить вечер. Видимо, здесь причина была посерьезней. И действительно, Джон, пригубив коньяк, поставил на столик свой бокал и сообщил новость. Оказывается, утром ему позвонили из Вашингтона и просили переговорить с нами насчет возвращения на родину, в Россию, где произошли демократические перемены и к управлению государством пришел Борис Ельцин со своей командой.

— Это инициатива новых российских властей, — подчеркнул Джон, — они просят вас вернуться, ребята. Там вас ожидают высокие должности, квартиры, дачи и прочие блага. — Каупервуд сказал, что у нас есть время подумать и все взвесить. А Дик не преминул ввернуть где-то услышанную русскую поговорку, перевернув ее на американский лад: «Интересно, зачем им менять хорошее американское шило на хреновое русское мыло?»

— Ладно, Дик, тебе слово еще будет предоставлено, а пока помолчи, — остановил его Джон и снова обратился к нам: — Надеюсь, вы, принимая решение, учтете не только свои интересы, но и наши дружеские чувства, а также близкие товарищеские отношения, особенно укрепившиеся в последнее время. Вот это я и хотел сказать, прежде чем Дик завладеет вашим вниманием.

Наступившая минута молчания была похожа на немую сцену из гоголевского «Ревизора». Я и Генрих были просто в замешательстве от всего услышанного и не могли даже слова вымолвить. Но это, оказывается, было не все. Дик собирался нас еще чем-то ошеломить. Он молча глядел на нас, видимо, давал нам время прийти в себя, с тем чтобы мы были способны воспринять еще какое-то известие.

— Нет-нет, Джон, этот номер у них не пройдет, — вдруг взорвался Дик. — Выперли их из страны, чуть было жизнь им не поломали и вот теперь, видите ли, созрели грехи замаливать. Приезжайте, мол, не обидим. Что они тебе, мячи футбольные — пасовать туда и обратно?!