— Ты, ты хочешь, чтоб я была твоей женою? — с ужасом проговорила Мария. — О, сжалься, не оскверняй моего девичьего уха своими речами, отыди от меня.

   — Как хочешь, но поведаю тебе, что князь, проведав противность твою, изгонит еллинских попов и спалит лики их богов, которые оставила тебе Ольга... Помысли и через три дня избери любое.

И вот Владимир явился в Киев, а Ярополк бежал в Родню. И возрадовалось сердце Марии своему спасению от ненавистного ей Ярополка.

Когда Владимир сел на киевский стол, его союзник Зигмунд, испросив позволение князя, удалился к Царьграду. Владимир отпустил его, чтобы избавить Киев от разграбления, которое он обещал по взятию Киева. Но не все варяги шли из Киева. Услышав, что Владимир обещает награду за голову Ярополка, многие пошли искать счастья и удачи вместе с ратью новгородскою, которая осадила Родню.

Воеводы послали послов к Ярополку объявить ему волю князя киевского.

   — Иди с миром к Владимиру, — сказали послы, — а не пойдёшь, разнесём стены и полоним тебя и связанного поведём в Киев.

   — Идите прочь, — сказал он, — и передайте рабыничу проклятие Ярополка.

Послы удалились, а Ярополк закручинился. Два его советника, соперничавшие между собою, советовали ему: один — покориться, другой — отомстить за дерзость.

   — Иди к брату твоему, — говорил Блуд, — и примирись с ним. Ты обидел его, не дал части из наследства, воевал с ним и насиловал Новгород. Теперь он силён и отомстит тебе...

Между тем Свенельд говорил:

   — Не клони главы своей перед рабыничем и не бойся его.

Но Ярополк не знал, на что решиться. Вскоре в Родне сделался большой голод.

   — Говорю, сдайся на милость брата, — говорил ему Блуд.

Ярополк на этот раз послушался его, сдав Родню.

Таким образом, стол киевский был закреплён за Владимиром.

Узнав о поражении Ярополка, Рогнеда, помещённая Владимиром в селе Предиславине, послала к князю своего отрока с просьбою дозволить ей прийти к нему.

Обрадованный князь с нетерпением ожидал её, и вот она явилась к нему, упала пред ним на колени и начала умолять пощадить Ярополка.

   — Буду твоею, — сказала она, — но не убивай своего брата и не увеличивай зла, сделанного тобой моим братьям и отцу.

   — Будешь моею! — воскликнул Владимир, приподнимая её и сжимая в своих объятиях. — Если ты моя, то и я твой!..

   — Нет, ты не мой... а я твоя рабыня, — с затаённой гордостью говорила она.

Владимир говорил с Добрыней о пощаде брата; он только хотел изгнать его, но Добрыня настаивал на том, что нужно убить Ярополка.

   — Он убил твоего брата Олега, а ты убей его, и будет кровь за кровь, — говорил он.

   — Не хочу я крови брата! — возразил Владимир. — Пусть живёт и молит богов за содеянное зло.

Но было уже поздно. Добрыня предрешил участь Ярополка, и когда тот входил в терем Владимира, то был убит.

Возмутился Владимир поступком Блуда и Добрыни и поспешил назначить своего дядьку наместником в Новгороде, а Блуда хотел казнить, но тот бежал.

После смерти Ярополка Владимир сделался тёмен, как ночь.

   — Видно, братская кровь вопиет в его груди, — говорили княжеские люди.

Владимир хотел забыть всё и велел готовить пиры и созывать на них гостей, а жрец Божерок, которого он прихватил с собою из Новгорода, послал служек ходить по домам и оповещать мужей посылать своих жён и красных дочерей на княжеский двор хороводы водить да тешить князя. Вещуны строили уряду, что дать в жертву милостивому божичу Перуну, метали жребий на отроков и девиц, кого зарезать из них, но, к счастью, жребий пал на овна.

Но вот настал день торжества; площадь наполнилась народом, валившим со всех сторон посмотреть на нового князя. Пошла и Мария на это торжество.

Вышел князь Красное Солнышко на уготованное место и окинул взором народ киевский. Вокруг встали думные люди, а между ними ключник Вышата, бывший когда-то дружинником Святослава, отца Владимира.

Началось жертвоприношение, но Владимир не обращал на него внимания и угрюмо смотрел в сторону. Взор его случайно упал на Марию, и он приподнялся.

   — Это она! — прошептал он, повернулся к Вышате и что-то сказал.

По окончании жертвоприношения Владимир, окружённый боярами и гриднями, отправился в свои княжеские палаты, а Вышата остался, кого-то высматривая в толпе.

Мария вернулась в Займище, Вышата, желая угодить князю, не мешкая поскакал за ней.

   — Радуйся, красавица, — сказал он, войдя в её терем, — князь жалует тебе княжеские одежды, изволь готовиться в его терем.

Марии хоть и приятно было, что Владимир заметил её, но в то же время, вспомнив, что, обесчещена Ярополком, она смиренно отвечала:

   — Рада бы, боярин, но опозоренною не хочу идти к князю и быть в его терему. К тому же хоть я раба князя, но христианка и не буду его женой.

   — Негоже говоришь ты, красавица; князь добр и жалует тебя.

   — Спасибо на милости, — низко кланяясь, отвечала Мария, — ответ мой князю таков: его бабка готовила меня Ярополку, но он забыл, чему она учила его, а Владимир князь и пуще того язычник. Не подобает быть христианке любовницей язычника.

   — Не взыщи, красавица, — сказал Вышата, — если князь повелит силою свести тебя в княжеский терем.

   — Силою мил не будет, — возразила присутствовавшая при этом мамка. — Нас оградит святая сила небесная.

Вышата ушёл ни с чем; а между тем сердце Марии стремилось к князю. Она знала, что этим не кончится, и начала молиться о том, что если ей суждено быть женой язычника, то чтоб Господь послал ей силы обратить его на путь истины и добра.

Передав её ответ князю, Вышата ждал его приказаний.

   — Отвезти её в Предиславино и ждать там моего приезда: в заутрие буду.

Марию перевезли в Предиславино.

VII

В высоком дворце княжеском начался весёлый пир. Обширные палаты, срубленные из дубовых брёвен в два сруба и украшенные резьбой, стояли на самом видном месте. Вокруг княжеского двора шёл высокий тесовый забор, с дубовыми воротами, отворенными на этот раз настежь, в которые валил киевский народ на застольное пированье. Середина двора была заставлена дубовыми столами, на которых лежали печёные хлебы, жареная говядина, целые бараны, козы и быки. В громадных кадках и бочках расставлены были хмельный мёд и вино. Рабы в кожаных ошейниках и в цепях на ногах разносили кушанья и суетились вокруг столов, занятых гостями. Поминутно являлись телеги, переполненные яствами, которые развозились по городу для тех, кто не мог попасть за великокняжеский стол. Скоморохи, гусляры, гудочники потешали честной народ своими песнями и прибаутками.

В длинной Святославовой светлице пировал сам Владимир со своею дружиной и боярами. Стены этой светлицы были увешаны щитами, оленьими рогами, кабаньими головами, копьями и мечами.

Великий князь Владимир сидел в конце главного стола; по обеим сторонам находились старейшие дружинники, бояре и витязи. Рядом с князем сидел званый брат Извой. Князь и Извой были грустны; пир не в пир казался им. Извой как бы стряхнул с себя невесёлые думы и обратился к князю.

   — Ох, государь, почто кручинишься, дозволь лучше слово молвить, — сказал он.

   — Говори, Извоюшка, говори, размечи кручину, запавшую в моё сердце.

   — Не мастер я, государь, красно говорить, но хотел просить тебя дозволить говорить другим, чтобы потешить твои светлые очи и сердце. В гриднице есть много потешников и без меня: баяны да гусляры пусть бы потешили тебя, князь, и честной народ.

   — Умные речи говоришь, — отвечал Владимир, выпивая кубок мёда. — Эй, вы, потешники, гусляры, кифарники да шуты!..

Любимец княжий, шут Торопка взял гусли и запел, ударив по струнам: «Не месяц светит во полуночи, а солнышко греет среди белого дня; не Ярополк сидит на киевском столе, а Владимир князь Красно Солнышко. Всколыхалась вода, застонала земля, заметалися звери по дебрям густым, птицы хищные по небесным высям; как проведали да почуяли, что тот князь Солнышко с грозной силою полетел по реке да в землю варягову. Грозно веет княжеский стяг, веют ветры в пути буйные, ухмыляется Красно Солнышко, предвещая помощь волею. Возвращается князь с силой малою, да удалою, и громит он врагов лютых; забирает князь в полон девицу, побивает он аки богатырь, и ломятся стены крепкие; настигает врагов в серединушке, и летает он, что твой сокол под поднебесью; гонит, крушит князь силу вражую, давши плечи да во Киевград. Упиталась земля кровью вражею, полегло на ней много витязей. А один богатырь да не ломкий был и копьём, и мечом вместе с князем рубил. И рубился Извой да не плакался. Уж не вспять нам идти, молвил молодец. Лучше ляжем костьми в полях бранных. И ударил копьём в свой воинский щит, и рассыпалась вражья сила в лес. А Владимир князь кликнул новый клич; гул разнёсся его по лесам да долам. Зашумели снова стрелы калёные, засверкали, застучали мечи булатные. Бьются витязи день, другой, не подламливаются их руки крепкие. Словно ястреб носится наш могучий князь, далеко сверкает его златой шлем; рядом с ним летает, бьёт копьём Извой; побивает он шлемы вражие; где князь и Извой, там и рать их удалая. Притупились мечи, приумаялись вороги, побежали вспять, да во стольный град, а наш Солнышко да за ними вслед, люди киевские в пояс кланяются: будь нам князем, нашим батюшкой. И разжалобился князь над несчастными и стал княжить в стольном городе. Думцы младшие шлют ему хлеб-соль, а старейшины — своих дочушек. Не кручинься, князь, Солнце Красное, Киев полон девиц, да пригожих, среди них есть много жён, ждущих взгляда твоего жгучего. Им ты петь прикажи, хороводы водить, добрым молодцам — силу выказать; кто сильнее из них, тот пусть встанет на бой... Слава князю, слава людям киевским, а молодушкам да красным девушкам в трикрат более».