V

Несмотря на одержанную победу, Владимир грустил, во-первых, потому, что его молодая душа требовала любви; во-вторых, потому, что его дядя Добрыня находился в плену у Ярополка.

У него не выходила из головы виденная им красавица в Волосом храме. Он был убеждён, что где-то видел её, но где именно — не помнил и по чужим словам думал, что это была Рогнеда. Приближённые Владимира замечали его тоску.

   — Что попритчилось князю, — говорили они, — кажись, все любят его, ан нет, глаза его подёрнулись поволокой.

   — Знать, тоскует по несчастью Мальфриды, — говорили некоторые. — Вишь, недруг надругался над ней и он думает отослать её к отцу.

Но они ошибались.

   — Нет моего верного советчика Добрыни, — говорил князь, — но дорого ему обойдётся неволя моего любимца...

Говоря «ему», Владимир подразумевал Ярополка, но прежде, чем мстить брату, он решил наказать Рогвольда, князя полоцкого.

Владимир приказал набирать новую рать, и вскоре «надела она шапку железную и опоясалась мечом»; на вече развернулся стяг княжеский; потянулись за вал наряды и возы.

Наряден стоит княжеский полк; доспехи горят серебром и златом, а кольчуги искрами рассыпаются. Любуется народ пригожею ратью, любуется он и варяжской дружиной, что стоит на Торжище у варяжского подворья, где начальник её Зигмунд ждёт княжеского приказа пойти на Рогвольда.

Снарядилась великая рать и двинулась к Полоцку; шлемы и копья блестят на солнце, и дрожит земля под тяжестью боевых коней.

Между тем князь послал гонца к Ярополку с «грамотами писаными»:

«Целовал ты, брате светике, обличье, ходить тебе со мною по одной душе, а ты ныне, брате, вражды искал, преступил и затерял правду, изгубил Олега, ударил на свободу разбоем, обидел меня и обрядил волость мою, чем благословил отец мой князь великий Святослав, — на поток и разграбление, порушил уставы отца и иду на суд с тобой, не лукавно, а мечом решим правду по закону».

Пока скакал гонец Владимиров к Киеву, Зигмунд обложил Полоцк и приказал Рогвольду сдаться, но вместо ответа тот послал тучи стрел; он понадеялся на крепкие каменные стены, усеянные могучею ратью. Но сила и хитрость Зигмунда разрушили стены полоцкие, засыпали Рогвольдову рать стрелами калёными и пожгли дома. Возопили полочане, да некуда было бежать, так как Рогвольд запёрся в своём замке, но варяги раскидали тын по брёвнышку, разломали ворота и заставили биться Рогвольда; два сына его пали замертво; прилёг и Рогвольд к земле кровавым телом, не было бы пощады и Рогнеде, но в это время прибыл в Полоцк и сам Владимир. Княжна упала к его ногам и просила пощадить её.

   — Не хотел я гибели отцу твоему, — сказал он красавице, поднимая её, — но не добром поискал он меня... Новгород выместил свою обиду, а я заменю тебе отца и братьев.

   — Нет, не хочу я этой замены: мне не нужен твой кров и твоя дружба... Лучше положи меня в одну могилу с отцом и братьями, — гордо отвечала Рогнеда.

Но Владимир ласково продолжал:

   — Я просил тебя у отца твоего и хотел быть сыном его, а не врагом, но он сам восстал на меня... Прими же мою дружбу и кров; будь моею желанною.

   — Нет, Владимир, женою рабынича я быть не могу: мой обруч у князя Ярополка киевского, которому я обещана отцом, но теперь не хочу быть и его женою.

Такой ответ девушки смутил князя; он промолчал и только вздохнул. Вздох этот тронул сердце Рогнеды; она зарумянилась и опустила глаза.

Заметив это, Владимир обнял её и тихо спросил:

   — Так как же, Рогнедушка, моя желанная, идёшь со мной?

   — Разве поневоле, — отвечала она, и слёзы скатились по её ланитам.

Пока рать Владимира справлялась с Рогвольдом, его гонец прибыл в Киев, к князю Ярополку, который, прочитав грамоту, пришёл в величайшее смущение. Совесть затомила его душу и пробудила раскаяние. Он призвал Блуда и Свенельда держать совет, на котором решился послать дары Владимиру и просить «умириться, забыть обиду и поделиться с ним Олеговою волостью».

Но Свенельд не соглашался на это и только подзадоривал самолюбие Ярополка.

   — Ну, что ж, шли поклон, дары и дани со всех областей Новгороду, — сказал Свенельд, — установи покорностью своею старое первенство стола новгородского.

Между тем Блуд был другого мнения и уговаривал Ярополка сдать Киев.

Из-за несогласия между советниками Ярополк отправил посла Владимирова без ответа.

В то время передняя рать новгородская уже приближалась к Киеву и расположилась у могилы Олега. Владимир взял город Овруч, который сдался без боя, и тоже прибыл к могиле Олега.

Встреченный своей дружиной радостными криками, Владимир приказал справлять тризну по брате, которая продолжалась в течение девяти дней.

По окончании тризны князь двинулся с соединёнными силами к Киеву.

Находившаяся в Искоростене передовая рать киевская отступила к Радомыслу, а затем и к Киеву. Не встречая препятствий на своём пути, Владимир расположился между сёлами Дорожичем и Капичем и реками Лыбедью и Желаной, а левое крыло примкнул к Днепру, на котором показались варяжские ладьи, шедшие с Зигмундом от Белого, и велел разбить княжеский шатёр близ Капича на холме.

Выстроив свою рать в боевой порядок, Владимир начал ждать появления гонца Ярополкова.

Солнце уже золотило верхушки деревьев на западе и ночная пелена начала опускаться на землю, когда в его шатёр вошёл отрок и доложил, что какой-то человек желает его видеть. Князь велел впустить его.

   — Это ты! — воскликнул Владимир, едва тот вошёл в шатёр, — тот самый, что спас мой княжий стол в Новгороде!..

   — Не знаю, великий князь, я ли спас его, но ведаю, зачем пришёл к тебе: дозволь слово молвить, княже, твоему верному рабу.

   — Ты не раб, но брат мой! — возразил Владимир. — Говори.

   — Государь, я пришёл сказать тебе, что ты желанный гость в Киеве... Твой дядя Добрыня сговорился с Блудом, и Ярополк без боя сдаст Киев.

   — Спасибо за это известие, — сказал Владимир, — но скажи мне, кто ты? Почему ты скрываешь своё имя?..

   — Я бывший дружинник князя Ярополка, который изгнал меня за то, что я заступился за невесту моего друга и требовал справедливости.

   — Как звать тебя?

   — Извоем.

   — Роду какого и племени?

   — Не знаю, господин, я ни своего роду, ни племени, ведаю лишь то, что я варяг...

   — И ты помог мне победить в Новгороде!

   — Да, государь! Господь Вседержитель вселил в меня силу...

   — Я не понимаю тебя; ты был один, и я не видел с тобой никакой рати.

   — И не мог видеть её... Только тогда ты узришь эту силу, когда Господь осенит тебя Своею святою благодатью... Государь, я пришёл уведомить тебя, что брат твой Ярополк шлёт к тебе гонца с повинною. Приготовься принять его.

С этими словами Извой удалился. Владимир задумался об этом варяге. Почему он говорил ему такие слова, которые когда-то говорила ему его бабка Ольга. Не воспитанник ли он её? Да, верно, он христианин, только христиане могут говорить подобные слова; но какое значение они имеют? О каком Боге он говорит?..

Вокруг шатра всё было тихо, и Владимир задремал. Над долиной поднялся туман; на западе заиграла зарница; ночь опустилась на землю, налетел ветер, всколыхнул седые волны на Днепре, затрепал полами княжеского намёта и приклонил гибкие верхушки молодого леса. Где-то вдали заиграл рожок, и снова всё стихло, только стража, стоявшая у княжеской палатки, перешёптывалась да тихо звёзды считала на небе.

В шатре тоже было тихо и только время от времени раздавался тяжёлый стон князя, в голове которого во сне возникали видения прошлого и будущего. Тени, окутывавшие прозрачные облака, превращались в полчища воинов, поднятых против него Ярополком и посылавших ему свои разящие стрелы, летевшие в новгородцев и пронзавшие их сердца... Сердце князя обливается кровью, и ропщет его душа, требуя мести. Владимир хватается за меч, чтобы поразить своих врагов... Но вот является на горизонте звезда и посылает ему подмогу, которая мчится к нему в золотой броне и кричит: «С нами Бог, победим!» И неизвестный всадник беспощадно бьёт киевлян. Оба они рубят плечо в плечо, рука в руку, меч в меч; ветер свистит и носится мимо ушей, а всадник ободряет его: «Не отставай, княже!» И бежит вражеская рать, а витязь гонится за нею и бьёт беспощадно. Но вот уже никого не осталось; Владимир один и думает: «Кто сей великий витязь, закованный в доспехи...» Вдруг в голове князя проносятся новые картины: он видит какого-то старца, склонившегося над книгой. «Это тот самый старец, что служил моей бабке и ездил с ней в Царьград...» — вспомнил князь. «Я не понимаю твоих речей, старец, о каком боге ты говоришь мне... Я знаю только Перуна да Волоса... Ах, Волос!.. Волос... Где же ты, моя ненаглядная красавица... Из какого царства ты заехала в его храм, чтобы смутить мою душу?.. Нет, это не Рогнеда...»