— Где же ему было практиковаться в силе и отваге? — заговорил Орбелиани. — Здесь нет ему сверстников, а русские юноши только на кулачках дерутся.

 — Вы должны были с ним заниматься; молодых грузин немало в свите царевны. А что же Леон Джавахов смотрел?

 Царевич заметно вздрогнул в сильных руках деда и пугливо посмотрел на мать. Елена Леонтьевна стояла не шевелясь, и только вздрагивание ее ресниц говорило о скрытом волнении.

 — Мальчик вздрагивает, как девушка, — сердито произнес Теймураз, — что вы из него сделали?

 — Пусти меня, дедушка! — нетерпеливо проговорил царевич Николай. — Ты очень ошибаешься; я вовсе не девушка и кинжалом умею владеть не хуже любого воина–грузина.

 Старик одобрительно закивал головой.

 — Вижу, вижу, не все еще потерял мой мальчик под этим тяжелым небом; кровь — горячая, наша кровь, говорит еще в нем! Ну, а теперь поговорим и о делах государственных. Что сделали вы в эти четыре года, проведенные в Москве? Подвинули ли наше родное дело?

 Все молчали, сидя на тахтах с опущенными глазами. Теймураз насупил свои седые брови.

 — Неужели я напрасно послал сюда самых храбрых и самых умных своих грузин? Неужели и они оказались недостойными моего к ним доверия? Я слышал, будто здесь больше пьют и едят, чем делами занимаются, но думал, что мои товарищи по славным битвам не дадут себя опоить и окормить, что все они до последнего вздоха будут ратовать за свою дорогую Грузию.

 Старик, охваченный волнением, замолк, и слезы сверкнули в его глазах.

 — Постой, царь, не кори нас! — вставая, произнес Джавахов. — Ты сам нашел, что мы поседели и глаза наши потухли; это правда; мы не привыкли сидеть без дела, как здешние бояре, ходить только друг к другу в гости да бражничать; но мы должны были завести с ними сношения и волей–неволей вести их образ жизни. Ты не знаешь здешних людей, здешних бояр: множество из них — алчные, разгульные люди. Они тебе все наобещают и ничего не исполнят… Большое терпение нужно наблюдать с ними. Вот мы все и ждали исполнения их обещаний. Мы долго крепились, не верили, что только подкупами можно подвинуть наше дело, но наконец решились. Дали дар самому близкому к царю человеку, боярину Милославскому, да кое–кому из стряпчих и бояр, которые могли бы походатайствовать у царя, и вот теперь… Взгляни на царевну, она давно продала все свои украшения; у всех нас ничего, кроме кинжалов, не осталось: все ценное продали или заложили жидовинам здешним, а дело наше все стоит в том же самом положении, как было тогда, когда мы сюда приехали. Теперь суди нас!

 Теймураз уныло повесил голову.

 — Так зачем же я приехал сюда? — спросил он. — А я ехал в надежде… радужные мечты толпились в моей старой голове.

 — Может быть, тебе скорей удастся склонить царя на нашу сторону, — проговорил Орбелиани. — Очень добрый, благожелательный и мудрый здесь царь. Бояре вот только плохи. Пользуются его безмерной добротой, его широким сердцем, но для себя, а не для дел государственных.

 — Где уж мне!.. Стар я, не речист, — вздохнул Теймураз. — А ты, Елена, — обратился он к невестке, — неужели ты не могла поратовать за свою родину, не могла войти в доверие к царице, повлиять на нее? Ты так умна, так приветлива! Посылая тебя сюда во главе своего посольства, я сильно рассчитывал на тебя. Женщины часто более могущественны, нежели самые умные мужчины.

 — Царевна горда, — осторожно заметил старый грузин с ястребиным носом и длинными усами. — А здесь любят покладистых да повадливых.

 Теймураз нахмурил свои седые брови.

 — Будущей грузинской царице не следует быть покладистой и повадливой, да еще с чужими людьми. Я не на снисходительность ее намекал, а думал, что она своим умом и обходительностью царице понравится.

 На губах Елены Леонтьевны мелькнула горькая усмешка, когда она тихо возразила Теймуразу:

 — Не очень–то часто я видала царицу. Всего один раз перекинулась с нею двумя словами да в другой раз видела ее в церкви, издали. Вот и все мое общение с царицей. Какое же тут могло быть влияние?

 — Отчего же ты так редко виделась с нею?

 — Не допускали меня до свидания с нею.

 — Отчего же, отчего? Разве ты ниже ее по крови? Она, говорят, не царского рода, а ведь ты из рода Багратидов.

 — Здесь женщины живут очень замкнуто, и доступ к ним труден, а к царице особенно.

 — Царевна могла бы сойтись с царскою любимицей, боярыней Хитрово, — опять вмешался грузин с ястребиным носом, — но царевна явно относилась к ней враждебно и этим закрыла себе ход к царице.

 Бледные щеки Елены Леонтьевны вспыхнули, и она кинула на старика сверкающий взгляд, но ничего не возразила ему, вдруг удержавшись.

 — Так же и к Пронскому, — продолжал поощренный этим молчанием старик. — Князь видимо заискивал в царевне, а она относилась к нему презрительно. Слишком горда царевна, в гордости своей и о родине забыла…

 — Я попрошу князя Яшвили не осуждать моих действий, — надменно перебила старика царевна Елена, — я не была послана в Московию чрезвычайным послом и была свободна поступать, как мне хотелось.

 — Она права, князь, — вмешался Теймураз, — мы могли бы быть ей благодарны, если бы она сумела нам посодействовать, но требовать от нее или обвинять ее мы не можем. Она женщина! Ну, а относительно брака царевича Николая с одной из русских царевен говорили вы с царем?

 — Царевны все вдвое старше царевича Николая! — ответила Елена Леонтьевна. — Какой же он им жених? Да, впрочем, никто об этом и не говорил… видно, это сватовство им не очень по вкусу.

 — Чего же им еще надо? Кажется, Николай по крови знатней их будет!

 Все промолчали на это замечание.

 Сам царевич рассеянно слушал планы, касавшиеся его судьбы; он стоял у окна и, очевидно, нетерпеливо ожидал кого–то. Улучив минуту, когда дед заговорил с кем–то из старых грузин и оставил в покое Елену Леонтьевну, он тихонько подошел к матери и шепнул ей:

 — Мама, мне надо сказать тебе кое–что, выйдем в ту комнату.

 Царевна с изумлением посмотрела на сына, но ничего не возразила и покорно пошла за ним. Она удивлялась перемене, совершившейся с сыном в последний год. Он сильно возмужал, как физически, так и умственно, походил на вполне зрелого юношу, и она, царевна, уже давно стала прислушиваться к его речам и мнениям.

 — Мама, знаешь ли, что случилось сегодня ночью? — проговорил царевич Николай, когда они вошли в небольшую комнату. — Тебя не удивляет, что все утро не видать Леона?

 — Боже мой, что с ним случилось? — тревожно спросила царевна.

 — Не пугайся, пока ничего худого. Он женился сегодня ночью, и я был свидетелем и дружкой его брака! — с гордостью прибавил юноша.

 — Женился сегодня ночью? Но зачем же ночью?

 — Да разве ты не знаешь, что он похитил свою невесту? — со сверкающими глазами проговорил Николай.

 — Похитил невесту? Зачем?

 — Совсем как делается у нас, — с восхищением рассказывал царевич. — - Она вышла к нам… а стрелец хвать ее себе на седло; ее служанку взял другой, и мы помчались. Наши лошади стояли в стороне. Сперва княжна рвалась, плакала, потом затихла и так равнодушно, так безучастно стояла под венцом… я даже удивился.

 — Постой, постой, ничего не пойму, — растерянно проговорила царевна, жестом останавливая сына, — какое похищение, какая свадьба, к чему?

 — Ах, мама, да ведь Леону не позволяли жениться на его невесте; сперва ее князь–отец согласился, а потом все передумал и в эту ночь задумал тайно повенчать ее с другим… Ну, а мы выкрали ее и с Леоном повенчали. Теперь меня только тревожит то, что он сюда не идет и жены с собой не ведет? Это меня тревожит, мама, очень тревожит. Как только я ушел из церкви, мне вдруг вспомнилась старая колдунья.

 — Какая колдунья? Что ты говоришь, мой мальчик? — пугливо спросила его Елена Леонтьевна.

 — Ну да! Мы были раз с Леоном у ворожеи; она сказала ему, что он счастья не узнает и рано умрет. Вот это предсказание вдруг вспомнилось мне, и так заныло у меня в душе! Что, мама, если исполнится это предсказание? Здесь, в Москве, люди такие коварные, и у Леона так много врагов! Оттого я и тревожусь, что он не идет долго.