— Я и не думаю, — возразил с улыбкой Раджими, — но хочу предварительно узнать, зачем им нужны деньги.

— Умная мысль, дельная мысль, — одобрил Заволоко. — Попытайтесь узнать… А теперь скажите, как мне повидаться с Ожогиным.

— Когда бы вы хотели?

— Завтра.

Раджими задумался на несколько минут, пригладил рукой свою коротенькую бородку, поморщил лоб. Он считал, что первую встречу можно провести вне дома.

— Вы намерены долго с ним беседовать?

— Нет, — ответил Казимир Станиславович. — Пять, максимум десять минут.

— Отлично. Тогда устроим так. Вы помните здание телеграфа? Я вам показывал.

— Помню.

Казимир Станиславович Заволоко уже неплохо ориентировался в городе.

— Без пяти восемь вы подойдете к телеграфу. Увидите машину Абдукарима. Садитесь в нее. Ровно в восемь в машину сядет Ожогин.

— А Абдукарим? — поднял брови Заволоко.

— Абдукарим в это время будет со мной в чайхане. Я его займу минут на пятнадцать-двадцать.

— Можно и так, — согласился Казимир Станиславович. — Не забудьте только повесить на машину номер, известный Ожогину.

…На другой день Никита Родионович получил телеграмму за подписью «Рами». Телеграмма гласила:

Точно в срок Ожогин явился на квартиру Раджими. Раджими вынул толстые карманные часы и, глядя на циферблат, произнес мягко, но в то же время требовательно:

— Ровно в восемь, ни раньше, ни позже, подойдите к телеграфу и садитесь в машину Абдукарима. В вашем распоряжении двадцать восемь минут. Хватит?

— Вполне.

Сумрак окутывал город, сгущался. На небе зажглись первые звезды. Когда Ожогин достиг телеграфа, совсем стемнело. Большой циферблат висячих часов показывал без трех минут восемь.

Знакомая машина стояла на месте. Никита Родионович подошел к ней сзади, открыл дверцу и сел. Лишь спустя минуту, когда машина пересекала мост через канал, Ожогин вгляделся в шофера и понял, что за рулем сидит не Абдукарим. Это удивило и взволновало Никиту Родионовича. Он вторично посмотрел на шофера, и сердце его похолодело: на месте шофера сидел плотный мужчина без головного убора, в темных очках. Что-то очень знакомое было в его фигуре.

— Значит, не узнаете или не хотите узнавать? — произнес незнакомец, и его голос заставил Ожогина вздрогнуть.

Никита Родионович молчал.

Машина выехала на широкую асфальтированную улицу, прижалась к тротуару, под густую тень раскидистых деревьев, и плавно остановилась.

— Ну, здравствуйте! Не узнали? Не ожидали старика Юргенса? — И шофер снял очки.

Никита Родионович все еще молчал.

— Удивлены? — рассмеялся Юргенс и положил тяжелую руку на плечо Ожогина.

Только теперь Никита Родионович пришел в себя.

— Удивлен — это не то слово. Поражен… Сражен… — проговорил он. — Ведь я сам лично, да и не я один видел, как везли гроб с телом Юргенса на кладбище, как опускали в могилу, как засыпали землей, как плакала жена…

Юргенс снова рассмеялся:

— Со мной произошло такое же приключение, как с Иисусом Христом. Разница лишь в том, что тот воскрес до похорон, а я после… Ну, давайте поздороваемся. — И он пожал руку Ожогина. — Вы не рады видеть меня?

— Очень рад… но все это у меня не укладывается в голове.

— Я тоже рад, что вы здоровы, — продолжал Юргенс. — Понимаю ваше состояние, и поговорим мы после. Сейчас я не располагаю временем и хочу лишь обременить вас маленьким поручением… Запомните одно: Юргенса нет. Юргенс мертв для всех. Есть теперь лишь Заволоко Казимир Станиславович, выходец из Западной Украины, человек, интересующийся восточным фольклором… Поняли?

— Я всегда вас понимал, — ответил Ожогин.

— Прекрасно. Так вот, меня интересует в данное время коммерческий директор машиностроительного завода. Поинтересуйтесь им и выясните, каково политическое и общественное лицо этого господина.

— Когда вам это нужно?

— Через два-три дня, не позже.

— Постараюсь.

— Ну, а теперь до свиданья. Раджими вас найдет… Кстати, запомните: Раджими — свой человек. Ему можно верить во всем. Если бы не он и… — Юргенс сделал небольшую паузу, — и не вы, то я бы, пожалуй, не рискнул появиться в этих краях… Ну, всего лучшего! До скорой встречи…

Ожогин вышел. Загудел мотор. Машина круто повернула и через минуту скрылась.

… Юргенс не спал. Он сидел в удобной качалке и предавался размышлениям. Как поразился встрече с ним Ожогин! После дня его «смерти» прошло без малого три года. Вообще все получилось тогда неплохо. Он сам подбирал вместо себя покойника. Это было делом нелегким: пришлось облазить чуть не все госпитали, больницы, морги, прежде чем удалось найти подходящий труп. Остальное уже не составляло труда.

Жена Юргенса вздрагивала от одной мысли, что ее Карл будет числиться в покойниках, но потом смирилась. А на другой день после похорон Юргенс посетил кладбище, даже сфотографировал «свою» могилу.

Да и мало ли что случалось в жизни! Вот сегодня он сказал Ожогину, что Раджими — верный человек и что не будь его, он не рискнул бы показаться здесь. Юргенс не добавил: «показаться вторично». Ожогину этого знать не следовало.

Карл Юргенс родился в 1891 году. Отец его был полковником артиллерии. По окончании юнкерского училища Юргенса отправили на фронт и вскоре назначили организатором опорного разведывательного пункта и прикомандировали к штабу корпуса австро-венгерской армии. Это было в 1914 году. С этого времени Юргенс стал разведчиком.

21 августа 1914 года совершенно неожиданно на расположение австрийцев обрушились гвардейцы одной из дивизий Преображенского и Семеновского полков. Юргенс попал в плен. Война для него окончилась.

В числе других пленных он попал в один из городов Средней Азии. Военнопленные пользовались там относительной свободой — отпускались до вечерней поверки из лагеря в город. Многие нашли себе занятия, каждый по своей профессии.

В пятнадцатом году Юргенс познакомился с сыном владельца мануфактурного магазина Раджими. Подвижной и предприимчивый, он уже в те годы смело и безнаказанно проводил через границу и обратно контрабандистов. Раджими помог Юргенсу бежать из плена. Заручившись письмом одного из сановников эмира бухарского к купцам в Кабул, он повел Юргенса по пути, уже пройденному такими же беглецами значительно ранее.

Юргенс хорошо помнит этот путь. Помнит темную ночь, быстрые и капризные воды Аму-Дарьи… Каюк, переправу, афганский берег… Пограничный пункт… Ночевку и переход до города Мазар-и-Шериф. Ночевали в полуразвалившихся караван-сараях. Грязь, вонь, теснота, насекомые… Сухие лепешки, тут, урюк, кок-чай…

В Мазар-и-Шерифе отдыхали двое суток, потом, в сопровождении двух конвоиров, взяли путь на Кабул, через Таш-Курган и Кундуз-Дарью.

Каменная пустыня, скалистые стены, ущелья и теснины, подъемы и спуски, дикая, неведомая природа Гиндукуша — и, наконец, перевал, который поднял их на высоту трех с половиной тысяч метров…

И только на подходе к городу, название которого в переводе означает «цветок весны», стало веселее на душе: вдоль дороги появились богатые фруктовые сады, виноградники.

С Раджими Юргенс расстался в Кабуле. Минуло тридцать лет, и вот они встретились вновь.

«Да, Раджими — верный человек, — еще раз подумал Юргенс и начал раздеваться. — С ним не пропадешь».

9

Юргенс и Раджими сидели на веранде, укрытой зарослями хмеля. Вечерело. Со двора тянуло смешанным запахом мяты и табака.

— Скоро осень, — произнес Юргенс, нарушая деловой разговор.

Раджими удивленно посмотрел на него, приподнял брови, поморщил лоб, но промолчал.

— Вы помните ту осень, в Кабуле?

— Помню, — не понимая, к чему клонит собеседник, ответил Раджими.