— Кажется, это интересует майора, — сказал Кедров. — Надо запомнить, как все лежит, чтобы не перепутать.

Никита Родионович собрался было опустить творило и водворить на место ковер, но капитан отрицательно покачал головой.

— Не надо, пусть все остается так, как есть, — сказал он. Только сейчас Ожогин заметил, что одна щека у Кедрова выбрита, а другая нет. — Ждите меня и никуда не уходите. Я обернусь быстренько, до прихода хозяина. Запритесь и не волнуйтесь.

Он вышел во двор, осторожно приоткрыл калитку, просунул на улицу голову и через секунду исчез.

«Хорошенькое дело — «не волнуйтесь»! — с досадой подумал Никита Родионович. — А если хозяин вернется сейчас?»

Никогда время не тянулось так нестерпимо долго, никогда, кажется, так не волновался Никита Родионович.

«Надо обеспечить, на всякий случай, наиболее подходящий вариант, чтобы не быть застигнутым врасплох, — думал он. — Проникнуть в дом через парикмахерскую Раджими не сможет — дверь закрыта изнутри. Следовательно, он пройдет через двор в эту, жилую, комнату. Надо лишить Раджими и этой возможности хотя бы на некоторое время, то-есть закрыть изнутри и вторую дверь». Пока хозяин будет стучаться, Никита Родионович успеет водворить все на место. Можно объяснить подобные действия тем, что гость опасался посторонних и был напуган внезапным исчезновением хозяина.

Но страхи Никиты Родионовича оказались напрасными: капитан Кедров отсутствовал не более сорока минут.

Уложив катушки на место и внимательно, не торопясь, проверив, попали ли ножки стола и кровати в выдавленные ими углубления в ковре, Кедров прошел в парикмахерскую, открыл дверь на улицу и уселся на диван.

— Закройте свою дверь, — бросил он, — сидите и ждите.

Вновь наступила тишина. Никита Родионович выкурил две папиросы, а когда дошел до третьей, услышал голос Раджими за стеной.

— А вы все еще сидите здесь? — спросил он капитана.

— Что же мне, по-вашему, делать? Идти по городу с наполовину выбритой физиономией? Нет уж, избавьте… Давайте кончать.

— Как все глупо произошло! — проговорил Раджими. — Посидите минутку, я приведу себя в порядок.

Раджими вошел в комнату, плотно закрыв за собою дверь. Пиджак его был вымазан, рукав болтался.

— Как хорошо, что вы не бросили дом! — благодарно прошептал он. — И слава аллаху, что вас не втянули в эту историю.

Он начал быстро переодеваться.

— Что же произошло? — поинтересовался Ожогин. Раджими разразился бранью:

— Дурацкая история! В полном смысле — дурацкая. Я обслуживал клиента, он меня и сейчас ждет. Заходят двое пьяных и начинают спорить, кому из них первому бриться. Спор перешел в драку. Я начал их разнимать. Тут, как на грех, милиционер, и нас троих потянули в отделение. Клиента не взяли потому, что он был не добрит и в мыле… — Раджими взглянул на часы и покачал головой: — Все, что предстояло нам с вами сделать, сорвалось. Можете идти. Когда надо будет, я пришлю вам телеграмму и приглашу на свой день рождения… Какая досада! — сокрушался он и напоследок добавил: — Между прочим, с вашим другом Алимом я виделся. Симпатичный парень… Мы обо всем договорились.

6

Саткынбай решил еще раз побеседовать по душам с Абдукаримом.

Свадьба ожидалась в самое ближайшее время. Мать Абдукарима закупала продукты, сладости, вино.

В доме произошла перестановка. Койку Саткынбая перенесли в столовую. Это возмутило Саткынбая: он лишился возможности принимать у себя людей, слушать ночные радиопередачи.

Надо было во что бы то ни стало отговорить Абдукарима от женитьбы или, в крайнем случае, хотя бы оттянуть на некоторое время свадьбу.

Саткынбай долго обдумывал, как построить беседу с Абдукаримом. Водка всегда развязывала Абдукариму язык, он становился разговорчивее, откровеннее, и Саткынбай решил напоить его.

Вдвоем они долго бродили по базару, отыскивая чайхану, где было бы поменьше народу. Но везде было многолюдно, шумно.

— Чего мы бродим? — с неудовольствием спрашивал Абдукарим, не зная планов друга.

Наконец место нашлось. Друзья уселись на деревянный помост. Саткынбай положил одну ногу под себя, другую свесил: он уже отвык сидеть по-восточному. Абдукарим примостился рядом.

— Эй, чойчи! — позвал Саткынбай официанта и заказал ему, кроме чая, самсу и шашлык. Потом он достал бутылку и налил водку в пиалы. — Тоска берет, — начал он, подметив удивленный взгляд Абдукарима. — Не знаю, куда себя деть. Надоело все, ни на что смотреть не хочется… Когда возвращался сюда, надеялся, что увижу хотя бы часть того, с чем свыкся, что считал родным, а оказывается, все превратилось в прах… Никак не могу смириться, что эти «новые люди» разрушили все прежнее, отняли богатства наших отцов, наши дома, земли… Смотришь на все — в глазах мутится, нутро выворачивается… — Саткынбай умолк.

Официант принес несколько палочек шашлыка, самсу, тонко, кружочками нарезанный лук, лепешки. Абдукарим молчал, будто не слышал сказанного. Выпили. Закусили шашлыком.

Лица у обоих покраснели, в глазах появился лихорадочный блеск.

— Видишь ли, — сказал Саткынбай, — я на тебя рассчитывал, думал — помогать мне будешь, а ты жениться решил…

— И женюсь! — отрезал Абдукарим.

— Да я тебе запрещаю, что ли? Ну и женись! Но неужели нельзя повременить немного?

— Решил — и женюсь!

— Ты скажи правду, — как можно мягче произнес Саткынбай и положил руку на плечо Абдукарима: — тебя мать принуждает?

Абдукарим нахмурился, отодвинул от себя пустую тарелку:

— При чем здесь мать? Я сам себе хозяин.

— Ну, уж я бы не сказал… Не хозяин ты себе, над тобой стоит хозяйка. А женишься — вторая станет, и будут тебя подгонять в хвост и в гриву.

— Пусть так. Что тебе?

Саткынбая подмывала злоба. Он знал трусливый характер своего друга и не думал, что он до такой степени упрям. Как можно ошибаться в человеке! Там, на той стороне, в других условиях, он был совсем другим. Конечно, он и тогда не отличался храбростью, но зато слушался его, Саткынбая, соглашался с ним, разделял его взгляды. А теперь?..

— Тебя точно подменили! — с досадой проговорил Саткынбай.

Абдукарим пожал плечами и встал.

— Пойдем, у меня голова болит, — предложил он.

Уговоры Саткынбая выпить еще по стакану не подействовали: Абдукарим отказался. Настроение у Саткынбая испортилось — он и на этот раз ничего не добился и только даром загубил деньги и время.

«Надо что-то предпринимать, — подумал Саткынбай. — Этот осел или не желает вспоминать прошлое, или действительно уже забыл о нем».

— Подлый трус! — зло прошептал он, идя следом за Абдукаримом. — Трусость погубит тебя, жалкая душонка!

Рядом с Алимом остановился человек небольшого роста, узкий в плечах, с желтоватым лицом. По внешности он походил на восточного сановника. Таких Алиму доводилось видеть лишь на рисунках.

Убедившись, что он имеет дело именно с тем, с кем надо, незнакомец спокойно, с тонкой улыбкой на губах бросил:

— Юпитер передает сердечный привет Сатурну. Прищуренными глазами он смотрел на Алима и как бы спрашивал: «Что вы на это скажете?»

Несмотря на неожиданность встречи, Алим нисколько не смутился:

— Я ничего не понял…

— Я от Юпитера с приветом к Сатурну, — повторил незнакомец.

— А при чем тут я? — спросил Алим нарочито удивленно.

Незнакомец прищурился. Его маленькая седая бородка составляла резкий контраст с густыми черными бровями, из-под которых глядели узкие темные глаза.

— Вы Алим Ризаматов? — спросил он уже не совсем уверенно.

— Да.

— Тогда вы шутник. Ризаматов повел плечом.

Незнакомец вынул из наружного кармана аккуратно сложенную бумажку и подал Алиму.

Ризаматов развернул записку и узнал почерк Никиты Родионовича.

— Что же сразу не сказали, что вы от Ожогина, и не показали письмо?

— Считал, что сделать это никогда не поздно, — все с той же улыбкой ответил незнакомец и представился: — Зовут меня Раджими. Мне надо с вами побеседовать.