Так бы и продолжалось до бесконечности, если бы одной из таких попыток Лермо не всадил клинок в деревянную ножку кровати, да с такой силой и так глубоко, что вытащить его уже не представлялось возможным.

Тогда Иштван воспользовался моментом. Он хотел рукояткой ножа всего лишь оглушить непрошеного гостя, когда тот резко дернулся и неожиданно для самого себя напоролся на острие ножа, который Иштван продолжал крепко сжимать в руке. Раздался крик, затем булькающий хрип, и тело противника обмякло. Иштван скинул его с себя и бросился к выключателю. Зажегся свет, и он увидел на полу распростертое тело альбиноса. Из раны на его шее струилась кровь, нож лежал в стороне. Лермо был мертв.

– Смерть настигла саму смерть, – с грустной иронией, задыхаясь после неравного боя, изрек Иштван.

Он подошел ближе, чтобы рассмотреть это странное существо. Оно было из плоти и крови, но не такое как все. Лицо его было белее простыни, а глаза, распахнутые в агонии, обреченно взирали глубиной своей пустоты. У него не было цвета во всем теле. Даже его волосы были белее белого. Увидеть такого перед смертью было самым тяжким испытанием, решил для себя Иштван и инстинктивноперекрестился.

Измотанный борьбой, он вздохнул и тяжело опустился на пол, рядом с трупом. В душе его наступило облегчение. Все закончилось, и теперь все позади. Все персонажи этой кровавой и жуткой истории мертвы, а сам организатор уже наверняка встретился лицом к лицу со своей карой.

Иштван осмотрел острый клинок, который продолжал торчать в ножке его кровати. Он был прав, это оказался стилет. Орудие опасное, нередко встречающееся в преступном мире. Только настоящий аристократ мог выбрать его как орудие для убийства. Словно печать ужасного графа Лиостро, в последнем вздохе невинной жертвы.

Позже приехали жандармы и, погрузив тело в сани, увезли. Иштван, раненный в бою, получил первую помощь от разбуженного воцарившейся суматохой Оскара. Обрабатывая глубокие раны хозяина, одну на шее, вторую на руке, Оскар не переставал ворчать, ругая Облича за неумение уходить от опасностей. Он ругал его постоянное желание насадиться горлом или сердцем на клинок. Иштван слушал ворчащего старика и тепло улыбался. Никто не узнает, что именно он пережил в ту самую минуту. Минуту, когда вся жизнь пролетела у него перед глазами. И именно в такие минуты в голову обычно приходят самые простые решения, те, которые в повседневной, спокойной жизни мы гоним от себя прочь.

Иштван посмотрел на старика восторженным взглядом и в сердцах громко изрек:

– Оскар, а если я женюсь? Что ты на это скажешь?

Оскар вскинул седую голову. И Иштван готов был поклясться, что увидел, как слезами заблестели его глаза.

– Бог услышал мои молитвы, – перекрестившись дрожащей рукой, воскликнул Оскар, – неужто я деток ваших увижу? Дождался… Есть все же у вас разум, Иван Аркадьевич.

– Ну-ну, – поправил его Иштван, – не забывайся. Слишком забаловал я тебя!

Но Оскар не слушал его. Он быстро наложил повязку на руку и шаркающими шагами засеменил к себе в домик.

Оставшись наедине с собой, Иштван откинулся на спинкукресла и задумался. Он не шутил, когда говорил, что решилжениться. Отчего-то, оказавшись на границе жизни и смерти,он понял, что должен жениться. Ведь когда все мысли и страсти обращены только к одной женщине, значит она и есть та единственная, та, что станет судьбой.

Бесспорно, он понимал, что столкнется с трудностями и емупридется побороться за свое счастье, но находиться вдалеке от этой девушки, с печальными нефритовыми глазами, он больше не мог.

Завтра же он отправится к Екатерине Дмитриевне и сделает ей предложение. Определившись, Иштван еще долго сидел в своем кресле и курил, выпуская клубы сизого дыма.

Глава 19

Утром он оделся в свой лучший костюм и велел Оскару закладывать сани.  Выходя, он накинул на плечи пальто, но застегиваться не стал.

Погода была чудной, и душа его пела. Светило солнце, и на улице было довольно тепло и приятно. По дороге к Михайловскому Иштван заехал в одно место, с цельюприобрести утреннюю газету, и, увидев на первой полосе фотографию доктора, под заголовком «Самоубийство великого и ужасного графа Лиостро», улыбнулся, почувствовав себя победителем.

Князь сработал хорошо. Если бы граф погиб насильственной смертью, мог бы разразиться международный скандал, а так жалкий человек не выдержал своих грехов и сунулся в петлю, вполне обычное явление для нынешнего времени. В статье не было ни намека на цель прибытия доктора. И в этом тоже ощущалась рука князя.

Наконец-то в этой истории расставлены все точки, Иштван закрыл газету и улыбнулся, довольный собой.

«Собаке – собачья смерть», – подумал он про себя – и,хлопнув извозчика по плечу, бодрым голосом крикнул:

– Трогай!

Катя была уже в гостиной, когда его проводили к ней.

Она сидела в кресле и, держа в руках тяжелую тетрадь Дмитрия Дмитриевича, о чем-то размышляла, поэтому не сразу поняла, что в гостиной есть кто-то кроме нее.

Иштван прокашлялся и сделал шаг вперед.

– Екатерина Дмитриевна, – начал он.

Катя повернула на него свои прекрасные глаза и посмотрела с такой грустью, что у него невольно сжалось сердце. Как ему хотелось в эту самую минуту подойти к ней, обнять и закрыть своей спиной от всего, что причиняет ей страдания.

– Иван Аркадьевич, – спокойно сказала она. – Я хотела поблагодарить вас. Сегодня утром адъютант князя привез нам тело Митеньки. Все это теперь закончилось, и на душе так спокойно… Главное, что похороним мы его, бедненького, а то как же получилось бы, жизнь в мучениях он прожил, грехи предков искупил, а земле не предали бы его тело бренное. Неправильно все это.

Иштван смотрел на девушку и не мог понять, говорила она спокойно и рассудительно, но как будто бессвязно. Это вроде была Катя, а вроде и не она. Эта была чужая женщина, не знакомая, но от того не менее любимая. Именно сейчас в каждом ее движении чувствовалась ее царственность. Царственность и величие.

Иштван снова сделал шаг вперед и сложил руки за спиной.

– Екатерина Дмитриевна, – начал он, – я хотел бы говорить с вами… Вернее, я хотел бы просить вас…

Иштван не мог подобрать слов, поэтому запнулся. А Катя и без слов все поняла. Она подняла на него свои уставшие глаза и, положив альбом на небольшой столик, подошла.

– Дайте мне свои руки, – тихо сказала она.

Иштван послушно протянул ей руки и, почувствовав прикосновение ее тонких пальцев к своим широким ладоням,слегка растерялся.

– Вот видите, – тихо сказала Катя, опуская руки.

– Простите, Ваше Высочество, но что я должен был увидеть?

– Оставьте, Иван Аркадьевич, эти титулы, они ни к чему. Вы мужчина, а я женщина, – она произнесла слово «женщина»как будто с пониманием и осознанием, – я знаю, зачем вы пришли, и вы хотите просить меня быть вашей женой. Но я должна разочаровать вас. Я не люблю вас, Иван Аркадьевич. Мое чувство к вам – оно другое, нежное, светлое и прекрасное, но это не любовь. Я даже не буду упрекать вас, за то, что вы выбрали не совсем правильное время. Вы еще не знаете? Ники кончил с собой. Застрелился. У себя в имении.

Иштван слушал ее молча, даже не пытаясь уловить переходов с одной темы на другую. Просто слышать звук любимого голоса – это была уже для него радость.

– Папа расстроился, когда ему сообщили, я видела… но я не рассказывала ему ничего… и вы, прошу вас, не рассказывайте. Это будет для него тяжелым испытанием. Осознавать, что твой сын убийца, что же может быть страшнее. Вы ведь не скажете?

Катя с надеждой посмотрела на Облича, закинув при этом головку слегка назад, чтобы было удобнее смотреть на него.

– Ваша тайна – моя тайна, – с достоинством ответил Иштван,– сегодня ночью мы поймали этого зверя.

Катя радостно воскликнула:

– Поймали! Какой же вы молодец! Его надо непременно судить. Судить и казнить. Хоть это ничего не изменит, но все же так правильнее!