Николай сжал кулаки, сдерживаясь от того, чтобы не ударить сестру за ее слова.

– А какое оправдание придумывал себе наш отец? – вскричал он, и лицо его запылало от гнева, руки задрожали, а в голосе просквозила неприкрытая ярость. – Что он придумал, когда полностью лишил меня всего состояния, обрекая на голодную смерть в нищете? У меня отобрали то, что принадлежало мне по праву! Отправили подыхать в захолустную дыру! Кто тогда защищал мои права, мою честь?

– Я! – почти шепотом, в отчаянии заламывая руки,произнесла Катя. – Я на коленях стояла перед отцом, умоляла его простить тебя, но это был твой выбор… Ты сам виноват в своей гибели…

Неожиданно Николай успокоился. Катя заметила эту резкую перемену. Значит, свершилось – в его душе все же произошел этот перелом, когда чувство вины исчезает и растворяется словно в тумане, его место занимают совершенно другие эмоции, не познанные прежде, но более приятные – безразличие.

– Не тебе судить меня, Катя, – холодно сказал Николай.

– Это ведь все ради денег?

Николай промолчал, не считая нужным отвечать на этот вопрос. И его молчание стало еще более ужасным для воспаленного разума несчастной девушки.

– Сколько? – еле слышно спросила Катя.

– Это уже не важно.

– Я хочу знать, за сколько ты продал его жизнь? – сквозь зубы, настойчиво повторила Катя.

Николай грустно посмотрел на сестру, вставил в замок ключ и открыл дверь. Больше он не проронил ни слова.

Когда он вышел, Катя словно в тумане поднялась и на ватных ногах вышла в комнату, где всего несколько мгновений назад убили ее вторую половинку, часть ее души. Рыдания душили ее, слезы застилали глаза.

В комнате тихо тикали часы, отсчитывая минуты уходящего прошлого, словно в насмешку, повторяя: «Что свершилось – назад не вернуть».

Ничего не говорило о случившемся. Все стояло на своих местах, в комнате не было беспорядка. В комнате воцарился блаженный покой безвинно погибшей души.

Девушка опустилась рядом с постелью и обняла подушку, на которой совсем недавно еще покоилась голова ее милого братика. Наволочка все еще хранила его неповторимый аромат. Запах топленого молока, смешанный со сладкой карамелью, он всегда принадлежал только ему. Это был истинный запах украденного детства, непосредственности и безграничной любви ко всему окружающему.

Катя не выдержала и, с силой сжав подушку в объятиях, закричала, во весь голос, вложив в этот прощальный крик все свои чувства и всю свою боль:

– Я проклинаю тебя, Николай! Проклинаю на вечные муки совести!

И с этим криком из нее вышла душа. Катя уронила голову на подушку и  горько заплакала.

Николай уже выходил, когда до него долетел отчаянный крик сестры, и мурашки пробежали у него по спине, от ненависти,сквозившей в этом послании. Он перекрестился, запахнул пальто и вышел.

Сколько она просидела так, Катя не могла ответить. Время то ли тянулось бесконечно долго, и на дворе все еще стояла ночь, то ли оно летело с неумолимой быстротой, и наступила уже следующая ночь.

Мысли не путались, ничего не происходило. Внутри наступила пустота. Пустота одинокого отчаяния, обречения и безысходности. Когда нет сил больше плакать, но и жить уже невмоготу, и тошнит от всего, что творится вокруг.

С закрытыми глазами, Катя продолжала сидеть на полу. Крепко прижав к сердцу подушку, она раскачивалась: назад… вперед… назад… вперед... Так она прежде укладывала Митеньку, когда снились ему кошмары, когда не мог он уснуть. Она чувствовала его аромат, и ей казалось, что он рядом. Но стоит ей открыть глаза, и все исчезнет, она вновь останется одна. Она страшилась этого.

Близнецы всегда имеют магнетическую связь друг с другом, не видимую посторонними и не понимаемую наукой. Это был один сосуд, при рождении разлитый на две жизненные чаши. Только Катина чаша оказалась полна и благополучна, а Митина наполовину пуста.

Но как бы то ни было, они были одним целым, чего-то незримого и огромного, непостижимого и запретного. Были… Теперь она осталась совершенно одна.

– Катя! – сквозь сон своего отчаяния Катя услышала голос Иштвана.

Она, словно пьяная, открыла глаза, и все вокруг поплыло, как в тумане.

Увидев, в каком состоянии находится девушка, Иштван бросился к ней, подхватил на руки и вынес из мрачной комнаты. Ей нужен был свежий воздух, чтобы на бледном лице вновь заиграли краски жизни, чтобы вернулись чувства. Катя была почти мертва от горя.

Глава 17

Иштван оказался в особняке не случайно. Вернувшись после встречи с Катей на Гороховую, он был крайне изумлен, услышав от полицейских, оставленных для охраны особняка, что они были отосланы по приказу великого князя Николай Дмитриевича.

Обрушив на головы провинившихся праведный гнев, он передал право решать их судьбу Димитриеву, а сам галопом помчался в Гатчину.

Он знал, что застанет убийцу, но, застав в доме Катю, в таком жалком состоянии, был поражен и встревожен.

Иштван внес Катю в светлую гостиную, обставленную с подобающим лоском и роскошью, и положил на диван. Чтобы девушке было легче дышать, он распахнул все окна.

Катя лежала неподвижно и не моргая смотрела в потолок. Она казалась бы мертвой, если бы ее грудь не вздымалась от кроткого дыхания. Казалось, что она хотела бы перестать дышать, но не могла, поэтому словно воришка, украдкой делала небольшой вдох и вновь замирала, до следующего раза.

Иштван сел рядом и взял ее за руку.

– Екатерина Дмитриевна, – тихо позвал он девушку.

Она моргнула и повернула к нему лицо, искаженное болью. Что было с ее глазами, этого Иштван не мог перенести, казалось, эта хрупкая девушка взвалила на свои плечики скорбь всего мира, и теперь все это отражалось в глубине ее бездонных глаз.

– Оставьте меня, – устало прошептала она.

– Катенька, – Иштван впервые позволил себе такое вольное обращение к княжне. Ее имя вырвалось из глубины его души. Он видел страдания любимой женщины и с горечью понимал, что не может ей помочь.

Ему хватило одного лишь взгляда на пустую комнату, чтобы понять: убийца все же настиг свою жертву. Так же он понимал, что произошло это не на глазах у девушки, иначе, скорее всего, она была бы уже мертва.

– Где я могу найти его? – спросил Иштван, когда заметил в глазах девушки легкий проблеск жизни.

Катя устало отвернулась.

– Я знаю, что натворил ваш брат. И мне необходимо, чтобы вы рассказали, где я могу его найти? – упорствовал Иштван.

– Зачем? – спокойным голосом спросила девушка, не поворачивая головы.

Она словно показывала всем своим видом, что ей не интересно все, что происходит вокруг нее. Ей и так уже вырвали сердце, и теперь ее изувеченное тело требовало покоя.

– Ваш брат должен ответить за содеянное, – сказал Иштван.

Катя повернулась к нему, и он увидел одинокую слезу, застывшую в уголке ее глаза. Она уже не плакала. Катя подняла на сыщика усталый взгляд и заговорила:

– Слишком поздно… Это ничего не изменит и никого не вернет. Мертвые не воскреснут, теперь надо позволить живым дожить свой век с их грехами. Я знаю, что жизнь с осознанием содеянного до конца дней будет терзать его. Он сам наказал себя.

– Вы не понимаете, Екатерина Дмитриевна. Будут еще жертвы, Дмитрий Дмитриевич не последний. Если мы не остановим вашего брата, то обречем на верную смерть ни в чем не повинных людей. Скажите, где я могу найти его?

Казалось, она не поняла всего смысла слов барона, но отчего-то ее губы сами, непроизвольно произнесли:

– Балашенка. Там он живет.

– Я должен отвезти вас домой.

– Я даже не смогу с ним проститься. Он украл у меня эту возможность, украл мое счастье и мою жизнь. Оставьте меня, господин сыщик, я хочу побыть здесь.

Как бы ни хотелось Иштвану увезти Катю в безопасное место, никакие аргументы не доходили до девушки, она,казалось, навсегда закрылась в себе от целого мира.

Тогда он вышел в холл и, поймав одного из офицеров, приехавшего вместе с девушкой, приказал: