Галина Маларёва

Поцелованная Афродитой

Богиня любви

- Скажи, что мне сделать, чтоб заслужить твое расположение, мой ангел? - легкая тень тревоги в голосе так не сочеталась с выражением холодной уверенности, что царила на его лице. Четкий отточенный профиль и мускулистая фигура говорили о неспособности проявлять даже малейшую слабость.

- Возьми и подари им солнце! - решив дать еще один шанс своему новому поклоннику, воскликнула Афродита. Легкий взмах ее белоснежной кисти оставил в воздухе чуть заметный облачный след, словно отголосок ее мысли, только что зародившейся где-то в поднебесной дымке.

- Нет, - задумчиво ответил Гермес и, смутившись на мгновение, добавил, - это для них будет слишком просто и непонятно. - Не будучи одобренное собеседником, белоснежное облако тут же растаяло в прозрачной голубизне неба. - Я подарю им луч, - маленькой искоркой азарта, сверкнули его голубые глаза.

- Всего лишь луч? - переспросила богиня, каждый раз по детски удивляясь плутовству Гермеса.

- Да. Всего лишь луч. - уверенно повторил он. - Луч надежды. И они будут счастливы. Вот увидишь!

- И они поймут? - ее лицо, вдруг, стало неимоверно печальным. Не это она ожидала услышать от своего избранника. Она знала, ему не откажешь в мужестве, и так же не следовало ждать от него утонченности в понимании человеческой души.

- Да. Для них это будет как озарение. Они будут звать меня Богом! - его подбородок гордо взметнулся ввысь. Гермес был неотразим в своем восхищении собой.

- И что потом? Будут поклоняться тебе? - мило улыбнувшись, она взглянула на него. Элегантный стан, легкий наклон головы, распущенные белоснежные локоны плавно ниспадавшие на плечи, делали образ богини еще более прекрасным. Столь наивные уловки Гермеса казаться на шаг впереди всех остальных богов умиляли ее.

- Почему бы и нет?! Ведь богам поклоняются? - хитро подмигнул он.

- Но если ты действительно хочешь быть для них Богом, тогда подари им любовь! - медленно обойдя вокруг юноши, она сладко шепнула ему на ухо.

- Что они с ней будут делать? - недоуменно отмахнулся Гермес от ее слов.

- Наслаждаться! Ах эти мужчины, они так никогда и не поймут наивысшей цели существования, - усмехнулась Афродита.

- А они знают, что это такое? - идея о бескорыстном дарении чего-либо кому-либо не слишком его радовала.

- Пока нет, но они узнают, когда почувствуют ее. - приблизившись, она ласково обвила руками его крепкий стан.

- Да, и назовут меня Богом. - насмешливо произнес он, слегка отдаляясь от Афродиты. - Нет. Я лучше дам им надежду, - расчетливо прикидывая что-то в уме, добавил он.

- Надежду на любовь? - недоуменно, переспросила богиня.

- Да. И они поверят в нее как в миф.

- Ты жесток. Верить в миф, что может быть безнадежнее?! - ее лицо вдруг стало мраморно-холодным. Она почувствовала, что может быть зря понадеялась на его понимание. Но с другой стороны ни влюбленный в нее хладнокровный воин Арес, ни его соперник, трудолюбивый Гефест, не могли дать ей то, чего она желала больше всего на свете - воплощения ее самой заветной мечты, научить человечество любить. И не просто любить, а испытать это волшебное чувство в той мере, в которой она, Афродита способна испытывать его.

- Но, посуди сама, - беспощадная рациональность сквозила в словах Гермеса, - Они люди! Они еще не готовы к такому дару. Любовь обожжет им души. А когда это случится, тебе, любимая, будет сложно пережить это, - приблизившись к Афродите, он одной рукой нежно обнял ее за талию и легонько приподняв второй рукой подбородок, ласково заглянул ей в глаза.

- Как ты можешь знать, к чему они готовы, а к чему нет?! Дай им шанс!..

* * *

- Опять тот же сон? - оглядываясь на вошедшего, равнодушно спросила служанка, лениво смахивая пыль с полировки старого пианино.

- Опять, - меланхолично протянул вошедший. В длинном домашнем халате из темного атласа, небрежно накинутом поверх ночной рубашки, он не торопясь прошел вдоль украшенных тонким узором лепнины стен огромной залы и остановился напротив небольшого, по сравнению с остальными фамильными портретами, полотна с изображением симпатичной молодой девушки.

- Вам по чину не подобает видеть такие сны синьор Альберто, - сухо процедила служанка, переходя от пианино к находившемуся рядом книжному шкафу. - Вы - герцог! Единственный наследник древнейшего рода Баккальери. А бредите образом какой-то распутницы.

- Не единственный, - монотонно произнес мужчина, - у меня есть сестра.

- Ее дети будут носить фамилию мужа, - холодно отрезала служанка.

- Ох, Мари, перестань нести чепуху, Все эти титулы в наше время не слишком-то много значат, и к тому же ты прекрасно понимаешь, я не так уж и достоин той чести носить столь великий титул, - окинув взором портрет, Альберто отошел к одетому в бархат окну и отвернулся. Казалось его слова относились вовсе не к его титулу, а к той прекрасной даме, что улыбаясь смотрела сейчас на него будто собираясь сойти с полотна в глубь залы. - От бывшей роскоши здесь остались лишь обветшалые стены, облепленные ангелами.

- Вы не должны бредить ею. Такая, как она не может быть достойна ваших снов, синьор, - Мари с некоторым оттенком ненависти махнула метелкой в сторону портрета и, отвернувшись, снова взялась за борьбу с нескончаемой пылью, - она сбежала из замка столетие назад, опозорив семью, родных, с каким-то нищим музыкантом, влекомая чувством «великой любви», - продолжала служанка, фыркая на каждом втором слове, стараясь выразить этим свое презрение к персоне изображенной на холсте. - И это она! Ваша пра-пра-тетка! - что-то навязчивое сквозило в ее словах. Казалось тема «великой любви» давно будоражила ее сознание, как нечто непостижимое, сверхъестественное и в какой-то степени недопустимо-постыдное. - Не зря ее лишили титула и наследства.

Мари была горда своим вхождением в дом столь знатных и родовитых людей, как ее хозяева. Предки Мари с давних времен верой и правдой служили им. Ходили слухи, что ее семья раньше была в более близких отношениях, чем отношения между прислугой и господином, но подтверждения этому не было. А может это были просто слухи, чтоб придать предкам Мари более значимое положение в обществе. Так или иначе, но все члены рода Баккальери всегда очень почтительно относились к ней и ее родне и частенько прислушивались к их мнению.

- Мари - Мари, - вздохнул Альберто, наливая себе стакан воды из небольшого кувшина находившегося на высоком овальном столике рядом с окном, - ты живешь понятиями прошлого. Оглянись вокруг! Толпы туристов заполонили Венецию, и им нет никакого дела до титулов и достоинства, как ты говоришь. Сейчас деньги играют главную роль в этом мире. Покупается и продается все - от захудалой гондолы до старинных замков с вековыми историями и гробницами. Титулы уже ничего не значат. И те же музыканты, как ты говоришь, в нынешнем обществе имеют вес куда больший, чем какие-то исчезающие виды древних благородных семей, - грустно произнес Альберто и отходя от окна снова взглянул на портрет.

- Но как же «честь»? Куда вы ее припишете? - не унималась Мари, не собираясь так просто сдавать позиции своего, как ей казалось, не самого последнего места в обществе. - Разве можно назвать «честью» брак отпрыска голубых кровей с дочерью какой-нибудь кухарки?!..

- Она прекрасна! - словно не обращая внимания на слова служанки, Альберто окинул взглядом стройную фигуру девушки на портрете. - Юная! Полная любви! И кто может обвинять такое трепетное создание в том, что ей после столь долгого заточения в древних, покрытых сыростью каменных стенах, вдруг захотелось свободы, желание жить, любить, быть независимой от всех этих древне-патриархальных условностей добропорядочности и светских манер?! - Произнося эти слова, он не сводил с полотна глаз, казалось хотел впитать в себя то ощущение легкости, что веяло от портрета, беспомощно водя взором по мягким очертаниям женской фигуры.