Верь, Юсуф вернется поздно или рано, — не тужи!

Сень печали сменят розы, тень платана, — не тужи!

Было плохо, станет лучше, к мпру злобы не питай,

Был низвергнут, но дождешься снова сана, — не тужи.

На престол холма восходит с опахалом роз весна.

Что ж твоя, о пташка ночи, ноет рана? — Не тужи!

Друг! Не чудо ли таится за завесой, — каждый миг

Могут радости нахлынуть из тумана, — не тужи!

День иль два путем нежданным шел времен круговорот,

Все не вечно, все добыча урагана, — не тужи!

Коль стопы свои направишь ты в Каабу по пескам

И тебя шипы изранят мугиляна, — не тужи!

Если путь опасный долог, будто нет ему конца,

Все ж он кончится, на радость каравана, — не тужи!

Все нам назначает благодатная судьба:

Час разлуки, ночь лобзаний, день обмана, — не тужи!

Коль, Хафиз, проводишь время в доме бедном, в тишине,

Постигая всю премудрость аль-Корана, — не тужи!

Ханша тех, чьи станы — бамбук, чьи уста — как мед полевой,

Чьи ресницы — копий страшней для бесстрашно рвущихся в бой,

Мимо дервиша прошла, взором страстным его сожгла,

Так сказала: «О сладкоуст! О зеница песни людской!

Долго ль будет не отягчен звонким золотом твой карман?

Покорись мне и обнимай сребротелых дерзкой рукой!

Ты — пылинка. Значит, не мал! Так люби же! Вечно люби,

Чтоб, вращаясь, солнца достичь, постучаться в дом огневой!»

Старец-кравчий — благословен золотой напиток его! —

Так сказал мне: «Будешь блажен, коль к неверным станешь спиной.

За одежды друга держись, от врага живи вдалеке,

Пред Йезданом склонись — падет Ахриман перед тобой!»

Тут спросил я у ветерка на тюльпанном свежем лугу:

«Эти, в саванах, для чего здесь стоят кровавой толпой?»

Он ответил: «Полно, Хафиз! Нам с тобой — не все ли равно?

Пей рубиновое вино! Среброшеих девушек пой!»

В этом городе немало счастья взыскан я звездой,

Время бросить этот омут, взяв достаток мой худой!

Пальцы я грызу в досаде и вздыхаю без конца,

Что горю я весь, как роза, страсти огненной бедой.

Был вчера я очарован песней звонкой соловья,—

Роза уши распустила и бутон свой молодой.

Сердце, радуйся! Подруга, что жестокою была,

Ныне, связана сурово рока жесткою уздой.

Чтоб ты слабости не видел и жестокости не знал,—

Избегал обетов дряблых, слов, подсказанных враждой.

Если злых напастей волны и до неба поднялись —

Мудрых доля и пожитки не подмочатся водой.

О, Хафиз, когда бы вечным обладанье быть могло,

Трон Джамшид бы свой не отдал року в древности седой.

Рассветный ветер с доброй вестью влетел в проем моих дверей,

Шепнул: «Идет на убыль время твоих несчастий и скорбей!»

Так отдадим певцам в награду свои разорванные платья

За вести утреннего ветра! Он прежних вестников добрей.

О красота, с высот эдема в мир принесенная Ризваном,

Внемли моленьям сокровенным! О гурия, приди скорей!

В Шираз вступаю я под сенью небесного благоволенья;

Хвала тебе — любовь дарящей, хвала владычице моей!

С твоим венцом хотел сравняться мой войлочный колпак дервиша,

Склонись к раскаянью безумца, тревогу дум моих развей!

Луна безмолвная, бывало, моим рыданиям внимала,

Когда твой голос доносился из пышного шатра царей.

Хафиз до солнца подымает победоносные знамена,

Найдя прибежище у трона прекрасной гурии своей!

День отрадных встреч с друзьями — вспоминай!

Все, что было теми днями, — вспоминай!

Ныне верных не встречается друзей —

Прежних, с верными сердцами, — вспоминай!

Всех друзей, не ожидая, чтоб они

Вспоминали тебя сами, — вспоминай!

О душа моя, в тенетах тяжких бед

Всех друзей ты с их скорбями вспоминай!

И, томясь в сетях настигнувшего зла,

Ты их правды сыновьями вспоминай!

И когда польются слезы в сто ручьев,

Зандеруд с его ручьями вспоминай!

Тайн своих, Хафиз, не выдай! И друзей,

Их скрывавших за замками, — вспоминай!

Взгляни, как праздничный стол расхищен девой-судьбой

По кругу чашу ведет горящий серп молодой.

Паломник добрый! Стократ тебе воздастся за пост,

Коль ты в трущобу любви вошел смиренной стопой.

Для нас в трущобах любви всегда готов уголок,

А тот, кто их возводил, был движим волей святой.

И пусть свершает намаз под сводом милых бровей,

Кто кровью сердца омыл любовный помысел свой!

Ведь сам имам городской, носящий коврик молитв,

Омыл одежду свою хмельной пурпурной струей.

По этот шейх-лицемер с презреньем смотрит на тех,

Чья бочка нынче полна, а завтра станет пустой.

Пусть шейх искусно поет, — к Хафизу, друг, приходи!

Его любовным псалмам и слух и сердце раскрой!