Вероломство осенило каждый дом,

Не осталось больше верности ни в ком.

Пред ничтожеством, как нищий, распростерт

Человек, богатый сердцем и умом.

Ни на миг не отдыхает от скорбей

Даже тот, кого достойнейшим зовем.

Сладко дышится невежде одному:

За товар его все платят серебром.

Проструятся ли поэтовы стихи

В наше сердце, зажигая радость в нем,—

Здесь поэта — хоть зовись он Санаи —

Не одарят и маисовым зерном!

Вот что мудрость говорила мне вчера:

«Нищетой своей прикройся, как плащом!

Будь же радостен и помни, мой Хафиз:

Прежде сгинешь ты — прославишься потом!»

Долго ль пиршества нам править в коловратности годин?

Мы ступили в круг веселый. Что ж? Исход у всех один.

Брось небесное! На сердце буйно узел развяжи:

Ведь не мудрость геометра в этом сделает почин.

Не дивись делам превратным, колесо судеб земных

Помнит тысячи рассказов, полных тысячью кручин.

Глину чаш с почетом трогай, знай — крупинки черепов

И Джамшида и Кубада в древней смеси этих глин.

Кто узнал, когда все царство Джама ветер разметал?

Где Кавус и Кей укрылись, меж каких они равнин?

И теперь еще я вижу: всходит пурпурный тюльпан —

Не из крови ли Фархада в страсти к сладостной Ширин?

Лишь тюльпан превратность понял: все он с чашею в руке,—

В час рожденья, в час кончины! Нет прекраснее кончин.

Поспешай ко мне: мы скоро изнеможем от вина.

Мы с тобою клад поищем в этом городе руин.

Ведай, воды Рокнабада и прохлада Мусаллы

Говорят мне, что пускаться в путь далекий нет причин.

Как Хафиз, берись за кубок лишь при звуке нежных струн.

Струны сердца перевиты нежной вязью шелковин.

Красоты твоей сиянье вспыхнуло во тьме времен,—

Так любовь явилась миру, жгучий пламень разожжен.

Холоден остался ангел, щек твоих увидев блеск.

Хлынул огненным потоком гнев твой, местью раскален.

Я хотел от искры этой светоч разума зажечь,—

Молнией сверкнула ревность, мир потряс тяжелый стон.

К тайнику во тьме приникнуть злобный недруг захотел,

Но чудесною рукою был назад отброшен он.

Падают удачно кости, радости сулят другим,

Как ни кину я на счастье, все на горе обречен.

Сердце жаждало прохлады этой розовой щеки,

Протянулись пальцы к прядям, туго свитым, как бутон.

Стих восторженный составил о любви к тебе Хафиз

В день, когда калам усладу вычеркнул из сердца вон.

Кому удел не тлетворный в тлетворных столетьях дан?

Что прочно? — Ладья газелей. Что вечно? — Пьянящий жбан.

Возьми же вина в дорогу, — ведь жизнь не сравнишь ни с чем.

Путь к раю подобен чаще, и мало на нем полян.

Один ли познал я тленность? — ученый, что знает мир,

Постиг и свое бессилье, и знаний вечный изъян.

Взгляни же премудрым оком на мудрый, бегущий мир:

Весь мир, все дела мирские, все смуты его — обман.

Достигнуть встречи с тобою мечтала душа моя,

Но смерть на дорогах жизни — грабитель и злой буян.

Всем ведомо: знак, что роком начертан на смертном лбу,

Не смоешь ничем, о смертный, с челом он твоим слиян.

Все зданья падут, разрушась, и травы на них взрастут,—

Лишь зданье любви нетленно, на нем не взрастет бурьян.

Прохожие люди трезвым не встретят меня вовек!

О вечность! Хмельная чаша! Хафиз этой чашей пьян.

Нету в мире счету розам, да одной мне довольно.

Тень одна лишь кипариса надо мной — мне довольно.

Да избегну богословов! Из весомостей мира

Этой чаши, полновесной и хмельной, мне довольно.

Видишь волны? Это — образ быстротечного мира.

Все постиг я над струистой пеленой — мне довольно.

От базара нашей жизни — вся беда нашей жизни.

День удачный, за удачным — день дурной. Мне довольно.

Не один ты, ты с любимой! Ничего и не надо!

Речи милой, с уст которой дышит зной, — мне довольно.

Не гони же, я — у двери; божий рай мне не нужен.

Переулка, где живешь ты под луной, — мне довольно.

На свой нрав, Хафиз, не сетуй, ведь души — той, что сродна

Плавным струям и газелям, столь родной, — мне довольно.

Страсть бесконечна; страстным дорогам нет пресеченья, нет!

«Души отдайте!» — страстным другого нет назначенья, нет!

Миг зарожденья сладостной страсти — благожеланный миг.

В деле отрадном ждать ли гаданья, предвозвещенья? Нет!

Нас не страши ты разумом властным, нам подливай вина!

К нам не причастен стражи начальник, нам зацрещенья нет!

Глянуть на лик, схожий с месяцем юным, может лишь чистый взор,

В ликах других подобного блеска и обольщенья нет.

Сердце Хафиза в горести страждет: сердце твое — гранит.

Сколько ни плакал, сколько ни звал я, — нет мне прощенья, нет!