Твоя роза и твой кипарис похитили покой моего сердца.

Твой гиацинт распустился на жасмине фиалкой.

Вахид Табризи [249.63]

1. Социально-религиозная обрядность ислама и искусство

Возникнув в условиях фольклорной становящейся культуры арабских племен, в условиях сложной социальной борьбы, ислам в первую очередь стремился сформулировать основные социальные принципы, вокруг которых можно было бы объединить всех мусульман. Поэтому ранний ислам очень мало уделял внимания проблемам культуры и искусства. В исламе как целостной системе, указывал Ф. Энгельс, существует примат ритуала над мифом [166.313]. Так, в исламе существует один из главнейших обрядов — паломничество в Мекку — хадж, который сохраняется по сей день.

Этот обряд предполагает обязательную сумму ритуальных действий. Так, вступивший на священную землю Мекки паломник не должен бриться, стричь волосы и ногти, пользоваться мылом, чистить зубы, курить, не должен убивать даже мельчайшее насекомое. Он должен быть одет в белый бурнус и, приблизившись к мечети Аль-Харам, исполнить таваф — семикратно обойти против часовой стрелки вокруг Каабы — куполообразного сооррке-ния из серого камня в центре внутреннего двора мечети, покрытого черной тканью. (Здесь, по мусульманскому преданию, около 570 г. родился пророк Мухаммед.) Но главное — паломник должен дотронуться или поцеловать «черный камень», расположенный в восточной части Каабы. Затем со всеми остальными паломниками он от полудня до захода солнца в долине Арафат возносит молитвы Аллаху. В заключение он семь раз пробегает между двумя священными холмами и возвращается к мечети, где ему срезают прядь волос, что означает окончание состояния благочестия — ихрама.

Совершивший такой обряд паломник становится хаджи, т.е. мудрецом, часто выступая в роли судьи и учителя правоверных. Как видим, для ислама главным было создать систему определенных действий, которая может существовать и без большой духовной традиции, в том числе и без художественно-мифологической. Это хорошо показал Ж. Базарбаев, считающий его тотальной и стабильной целостной системой, в которой соединяются «воедино светские и сугубо религиозные сферы деятельности». «В этом, — подчеркивает Ж. Базарбаев, — как раз и состоит одна из фундаментальных причин высокой степени изоморфизма социального и религиозного значения исламских норм и специфических исламских ритуалов во всех сферах индивидуального и общественного бытия» [18.95]. И все же исламу «никогда не удавалось даже в периоды максимального своего господства полностью нивелировать мусульман» [18.95]. Вместе с тем на него оказывали влияние древнеарабские и иудейские традиции.

На общность ислама и иудаизма указывает известный советский ученый С.А. Токарев: «Мусульмане имеют с иудаистами ряд общих обычаев и запретов... строгое запрещение делать изображение бога, а также и вообще изображать живые существа, человека или животных, — чтобы не давать никакого повода к идолопоклонству» [254.515—516].

Однако едва-ли эти запреты были связаны только с борьбой против идолопоклонства, они имели принципиальное мировоззренческое значение, через них утверждалась целостная мусульманская концепция миропонимания. Эти запреты имели глубокий социальный смысл, они должны были отвратить взоры правоверного мусульманина от бренного мира, направить его помыслы, чувства и желания к единому эпицентру мироздания — к Аллаху. И от поколения к поколению создавалась устойчивая система, устойчивый динамический стереотип поведения, в котором отсутствовало стремление воспроизвести, понять внешний мир или, по крайней мере, эта естественная потребность человека была основательно приглушена в религиозном мироощущении мусульманина.

Как видим, отрицательное отношение к изображению человека, животных, мира вообще имеет древнюю традицию в арабско-мусульманском мышлении.

На ранних стадиях, когда складывались основные представления и категории мусульманской веры, в этой системе были слабо представлены понятия эстетического характера. Лишь значительно позже, в основном с развитием мусульманской архитектуры, как говорилось выше, были выработаны такие эстетические понятия-символы, как:

1) «джамал» — божественная совершенная красота — это купол мечети,

2) «джалал» — божественное величие (величественное, возвышенное) — это минареты,

3) «сифат» — божественное имя — письмена на внешних стенах мечети.

И все же позже в Коране мы находим массу поэтических образов — мусульманство стремится придать догмам ислама эстетически привлекательный вид. И тем не менее в практике религиозной жизни мусульманство было нетерпимо к образной, изобразительной интерпретации основных понятий и представлений веры. Эта нетерпимость в практике религиозной жизни еще более проявилась в мусульманской обрядности (в особенности в ортодоксальном сунизме), которая строилась на принципах предельного аскетизма, экстатической экзальтации и жесткого соблюдения религиозной догмы. В свою очередь, представления и обрядность формировали и эмоциональный мир правоверного мусульманина, его настроения и чувства, из которых ислам стремился изъять все антропоморфное и наглядно-природное.

Таким образом, ислам, опираясь на древнеарабскую и иудейскую традицию, стремился мистически деформировать эмоционально-эстетическое отношение человека к миру на всех уровнях: и на уровне представлений, понятий теологии, и на уровне обрядности, и на уровне настроений. Он стремился к тому, чтобы в структуре мусульманской веры абсолютно отсутствовали какие-либо элементы, напоминающие человеку о красоте «бренного» мира, о его собственной красоте и совершенстве.

Этот последовательный антиантропоморфизм очень четко вытекал из общей мировоззренческой концепции ислама, и его борьба против изображения мира и человека лишь еще раз подчеркивает принципиальное значение этого запрета. Коль скоро мир реальный, мир земной не должен быть изображаем как не имеющий первостепенной ценности, а человек — часть этого мира, то и человек не имеет этой ценности, он не вершина творения, он всего лишь муслим, покорный раб земных царей и послушное орудие в руках всесильного Аллаха.

Именно это порождает в мусульманстве абсолютную нетерпимость и враждебность к иным, антропоморфным культурам, в которых человек становится той объективной основой, которая определяет развитие искусства. Вот почему фанатичные воины Арабского халифата разрушают изумительные творения античной Греции, уничтожают искусство Рима и средневековой Европы.

И все же мусульманство, так же как и всякая религия, не может обойтись без искусства, не может не обращаться к эстетической потребности человека, к его естественному, органическому стремлению к прекрасному, возвышенному, совершенному. В исламе возникает и существует огромная апокрифическая литература, в которой с восточной пышностью и гиперболизмом прославляются Аллах, пророк Мухаммед, Али и сонмы святых.

Так, например, святой Абу-ал-Кадир-ал-Джалил в оде, посвященной самому себе, пишет: «Еще до своего восхода солнце приветствует меня; до своего начала год приветствует меня и сообщает мне, что произойдет в течение него. Я — наместник Пророка и его наследник на Земле» [76.31].

Как видно из этого текста, непомерное самовозвеличивание осуществляется здесь в торжественных художественных образах. Слову в исламе придавалось большое значение. Это соответствовало мусульманской теологии, так как слово не имело материально-антропоморфного характера, как, например, живопись и скульптура. В первую очередь это звучащее священное слово Корана и мусульманских молитв. Особенно это характерно для раннего ислама.

«В мекканских сурах, — отмечает советский исследователь арабской литературы И.М. Филынтинский, — более всего ощущается вера в магическую силу слова» [264.134].

Но и в развитом исламе звучащее слово имеет важное значение для всей мусульманской веры.

«По твердому убеждению философов и законоведов, — пишет известный американский востоковед Ф. Роузентал, — письмо занимает третье место в системе вещей. Сначала идут идеи, находящиеся в мозгу и разуме. Затем идеи выражаются посредством устной речи. И наконец, устная речь приобретает постоянство и универсальность через письмо» [233.159].