Эта особенность искусства была обнаружена уже в античной эстетике Аристотелем в «Поэтике» [см. гл. I]. Как уже говорилось,, рассматривая природу подражания в искусстве как одно из существенных его свойств, он выделял следующее: «...на что смотреть неприятно, изображение того мы рассматриваем с удовольствием [выделено мной. — Е.Я.], как, например, изображения отвратительных животных или трупов» [6.48—49]. Повторяем эту цитату для того, чтобы рассмотреть ее в аспекте понимания искусства. Удовольствие, т.е. положительные эстетические реакции, вызываемые искусством, возникают лишь тогда, когда оно достигает высокой художественности, т.е. гармонического единства содержания и формы.

В европейской эстетике такое понимание гносеологической природы искусства становится традиционным. Так, например, в эстетике классицизма границы художественности искусства определяются еще более широко. Никола Буало в «Поэтическом искусстве» связывает его рке не только с удовольствием, но и с прекрасным вообще: «Порою на холсте дракон иль мерзкий гад. живыми красками приковывает взгляд, и то, что в хсизни нам \ казалось бы ужасным, под кистью мастера становится прекрасным» [24.76].

Прекрасное в искусстве у Буало понимается именно как художественное достоинство произведения, как особое свойство, присущее, только ему.

Таким образом, в искусстве эстетическое приобретает неповторимое выражение, его универсальность и всеобщность приобретает характер художественности, которая воплощает в себе позитивную и негативную сущности эстетического. Это, как говорилось выше (см. гл. II), дает возможность понять более глубоко не только гносеологические аспекты координации эстетических категорий, но раздвигает и социальные границы эстетического, не ограничивая его только позитивно-эстетическим или изящным, делает эстетическое в социальном аспекте более демократичным. К рассмотрению координации прекрасного, эстетического идеала и искусства в социальном аспекте мы и переходим.

В социальном аспекте — координация прекрасного, эстетического идеала и искусства определяется тем, что каждое из них имеет особую социально-эстетическую доминанту.

Так, прекрасное, гармонизируя человека, формирует в нем оптимистическое отношение к миру (как позитивно-эстетическое), эстетический идеал ориентирует его на представление о совершенной жизни, искусство объединяет чувство, волю и разум масс, пробуждает в них художника (В.И. Ленин).

Таким образом, в социальном содержании каждой из этих категорий доминирует момент позитивного совершенства, способствующий возникновению черт всесторонне и гармонически развитой личности.

Будучи объективной категорией, прекрасное, отражая в себе красоту природы, вместе с тем органично соединяет ее с красотой духовно-физического бытия человека; порождает их гармоническое единство. Человек, чувствующий красоту природы, не может не быть духовно, нравственно, эстетически богатым человеком, т.е. социально совершенным человеком. Так, духовное формирование героини рассказа Л.Н. Толстого «Семейное счастье» Маши происходит в органическом единстве с ее все более и более углубленным ощущением красоты природы.

И в драматической ситуации объяснения с любимым человеком (ее мужем Сергеем Михайловичем) этот драматизм раскрывается и через ее отношение к природе. «И мне хорошо, — сказала она, — но грустно именно оттого, что все так хорошо передо мною. Во мне так несвязно, неясно, все хочется что-то; а тут так прекрасно и спокойно. Неужели и у тебя не примешивается какая-то тоска к наслаждению природой, как будто хочется чего-то невозможного и жаль чего-то прошедшего» [159.145].

И когда эта драматическая ситуация разрешается благополучно, ощущение нового счастья сливается у Маши с новым, радостным восприятием природы: «А из саду все сильней и слаще поднималась пахучая свежесть ночи, все торжественнее становились звуки и тишина, и на небе чаще зажигались звезды. Я посмотрела на него [Сергея Михайловича.» — Е.Я.], и вдруг мне стало легко на душе; как будто отняли у меня тот больной нравственный нерв, который заставил страдать меня» [159.149—150].

Это единение человека и природы как ощущение прекрасного особенно остро в современном мире, в эпоху бурных экологических изменений и активного преобразования природы человеком. Сегодня в отношении к природе с наибольшей глубиной проявляется духовная, нравственная и эстетическая сущность человека. В пьесе И. Дворецкого «Веранда в лесу» проблема охраны природы и освоения ее богатств раскрывается через сложный драматический конфликт, в который вступают ее герои. Сохранить ли редчайший заповедник, скрыв обнаруженное на его территории месторождение колчедана, или же обнародовать открытие и тем самым подвергнуть угрозе, гибели этот заповедник? Вот дилемма, которая встает перед героями пьесы. Она не разрешается в пьесе, но герои, защищающие заповедник, выглядят социально более зрелыми, нравственно и эстетически более возвышенными, нежели те, кто подходит к природе слишком потребительски. Конечно, это один из аспектов социального значения прекрасного, но очень важный и существенный.

В эстетическом идеале как эстетической категории в социальном аспекте зафиксирован процесс формирования личности. Поскольку эстетический идеал через проникновение в прогрессивные тенденции развития действительности формирует представление о совершенном человеке и совершенном обществе, постольку его влияние на формирование личности огромно и во многом определяюще.

Существенной чертой личности (поэтому она и личность) является способность выйти за пределы интересов своей социальной группы или более четко и сознательно выразить тенденции ее развития или регресса (тогда это трагическая личность), осознать те объективные процессы, которые не осознаны этой группой.

В этом смысле эстетический идеал становится социальной силой.

Художники, воплощающие эстетический идеал в своих творениях, безусловно являются великими личностями, но, воплощая его, они пробркдают и развивают в человеке чувство собственной личной неповторимости. Создавая своего Давида, Микеланджело ставил перед собой именно такую задачу. Вот как реконструирует его замысел Ирвинг Стоун в своей книге «Муки и радости»: «Он [Микеланджело. — Е.Я.] сжег свои старые наброски, утвердившись в чем-то самом изначальном и чутко прислушиваясь к себе. Его Давид... будет не ничтожное грешное существо, живущее лишь для того, чтобы обрести себе спасение в будущей жизни, а чудесное создание, обладающее красотой, могуществом, отвагой, мудростью, верой в себя — с разумом, волей и внутренней силой отстоять мир... Это будет наиболее полно выразивший свою сущность человек, какого только знала земля, человек, действующий в разумном и гуманном мире» [151.39].

«...Давид олицетворял для него человеческую отвагу в любой сфере жизни: это был мыслитель, ученый, поэт, художник, исследователь, государственный муж — гигант, чей разум и дух был равен его телесной силе» [151.396].

И когда статуя Давида была создана и водружена на площади Синьории, флорентийцы наклеивали на нее записки (был такой обычай во Флоренции того времени). «Когда он читал... глаза его увлажнились, ибо все это были послания любви и признательности:

«Мы вновь стали уважать себя»

«Мы горды от того, что мы флорентийцы»

«Как величествен человек!»

«Пусть никто не говорит мне, что человек подл и низок, человек самое гордое создание на земле»

«Ты создал то, что можно назвать самой красотой!»

«Браво!»

...Он повернулся и стоял над толпой, а толпа глядела на него. На площади царила тишина, все молчали. И все же никогда он не чувствовал такого человеческого взаимопонимания и единства, какие были в эту минуту» [151.426].

Личность не может не действовать, даже если это грозит ей гибелью, ибо действия осознаны как необходимые, как действия, служащие совершенству, а следовательно, и идеалу, и эстетическому в том числе. Шекспировский Гамлет, несмотря на трагизм своего положения, все же восклицает: «Человек — венец творения!», верит в это и заражает этой верой других.