— Нарциссы распускаются, и солнце уже светит по-весеннему, — сказала она весело, отодвигая оконную занавеску. — Скоро все зацветет. Взгляните, миссис Сток.

Кларри налила чаю в тонкостенную фарфоровую чашку. Последний раз она делала это в Белгури. Ее рука дрожала, когда она ставила чай на столик у кровати.

— Это моя сестра Олив, — сказала девушка. — Вы разрешите помочь вам сесть?

Луиза кивнула, щурясь от яркого дневного света. Сестры осторожно усадили ее, подперев ей спину подушками.

— Та, что играет? — прохрипела Луиза. — Вы играете на скрипке?

Олив утвердительно кивнула.

— Если желаете, Олив как-нибудь поиграет вам, — предложила Кларри.

Устало откинув голову на подушку, Луиза прошептала:

— Может быть.

— Но дело в том, — выпалила Олив, — что миссис Белхэйвен продала мою скрипку без моего ведома.

Луиза нахмурилась.

— Почему?

— Чтобы мне досадить, — ответила Олив.

— Бедная девочка.

— Миссис Белхэйвен не понимает, что значит этот инструмент для моей сестры, — быстро заговорила Кларри. — Ей нужны были деньги. Но мы вернем скрипку.

— Да, — прошептала Луиза. — Это нужно сделать.

Кларри помогла Луизе выпить чай, пока та не утратила к ним интереса и не отослала их прочь.

— Почему ты вступилась за Джин-Лили? — накинулась на сестру Олив, когда они сбегали вниз по лестнице.

— Нет необходимости вываливать наши проблемы на посторонних, — ответила Кларри. — Тем более на такую больную женщину, как миссис Сток.

— Она сама об этом заговорила, — заметила Олив. — Я думала, что буду давать уроки Уиллу.

— Не торопи события, — сказала Кларри. — Сперва мы должны завоевать доверие Стоков. Особенно это касается мистера Берти.

— Я снова всего лишь служанка, — насупилась Олив, — такая же, как была у Белхэйвенов. Ничего не изменилось.

— Еще как изменилось! — обернулась к ней Кларри. — Теперь у тебя есть собственная комната, ты можешь есть столько, сколько захочешь, и тебе больше не нужно каждый день идти в ту ужасную пивную, не зная, не придется ли тебе разнимать дерущихся пьяниц. И Джин-Лили больше не будет отчитывать тебя с утра до ночи!

— Долли помыкала мной целый день, — сказала Олив, готовая вот-вот расплакаться.

Кларри взяла сестру за руки.

— Послушай, Олив. В тот день, когда умер папа, наша прежняя жизнь умерла вместе с ним. Теперь мы сами должны о себе заботиться, никто не будет делать это за нас, а значит, нам придется принимать то, что нам предлагают, и усердно работать. Тебе следует быть благодарной за то, что ты служанка в хорошей семье. Немало девушек многое отдали бы за то, чтобы оказаться на твоем месте. Не забывай об этом.

Она видела, как Олив заморгала, сдерживая слезы, и понимала, какими болезненными оказались для тонкой и чувствительной натуры ее сестры потрясения, пережитые за последний год. Кларри сжала ладони Олив.

— Теперь наши дела пойдут на лад, — сказала Кларри обнадеживающе. — Просто выполняй свои обязанности, а с Долли я разберусь.

***

Первый месяц в Саммерхилле пролетел очень быстро. Кларри работала так же напряженно, как и раньше, взяв в свои руки ведение домашнего хозяйства, руководство приготовлением пищи, организацию ленчей для Герберта и его клиентов и ежедневную заботу о Луизе. Девушка ложилась спать после полуночи, а с четырех утра снова была на ногах, составляя списки дел на предстоящий день и выполняя прочую бумажную работу в крохотной гостиной экономки, расположенной рядом с кухней.

Кларри общалась с приходящими торговцами, расспрашивая их о соседних домашних хозяйствах и о штате прислуги в них. Она познакомилась с экономками из других домов на площади, спрашивала у них совета по поводу поставщиков и предлагала им свою помощь, если потребуется.

— Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, — говорила им Кларри. — Приходите на чашку чая, когда будете свободны.

Многие из экономок были вдвое старше ее. Они были ошеломлены ее напором.

— Мы привыкли держаться обособленно, — сказала ей одна из экономок. — Господин и госпожа дорожат своей приватностью.

Но другие проявили больше открытости, с интересом слушая новости о миссис Сток и радуясь дружелюбной соседке. В угловом доме, принадлежащем торговцу недвижимостью, Кларри познакомилась с молодой вдовой по имени Рэйчел Гарвен, проработавшей на этом месте всего полгода.

— Мне очень одиноко, — призналась Рэйчел. — Я родом из Камберленда^[19], а в Ньюкасле почти никого не знаю. В выходные я езжу на трамвае в город и брожу по магазинам. Мне хочется побыть среди людей.

Кларри кивнула. Она знала, что такое одиночество. Девушка испытала это в Белгури, когда на ее юные плечи лег груз принятия решений, и то же самое она видела и здесь — женщины несли на себе тяжкое бремя домашней работы, не имея места, где они могли бы собраться и поговорить о своих проблемах.

— Может, как-нибудь вместе выберемся в город? — предложила Кларри, обращаясь к Рэйчел. — Я живу в этом городе уже девять месяцев и не была нигде дальше Вестгейт-роуд.

Глаза Рэйчел округлились от удивления.

— С удовольствием покажу вам город. У меня свободна вторая половина дня в среду и утро воскресенья.

— Посмотрю, смогу ли я освободиться.

В домашних делах Кларри так распределила работу между Долли и Олив, чтобы между ними возникало поменьше трений. Опытная стряпуха Долли готовила еду, а Олив помогала сестре ухаживать за Луизой и накрывать на стол после того, как управлялась со своими утренними обязанностями. Сама же Кларри бралась за любую работу по дому, никогда не привлекая других для выполнения того, что могла сделать сама. Как она и надеялась, жалобы Олив на то, что ей приходилось рано вставать, чтобы разжечь в каминах огонь, и заниматься бесконечной уборкой, постепенно уменьшались по мере того, как она узнавала Луизу. Однажды, помогая мыть госпожу и менять ей постельное белье, Олив заговорила о собрании сочинений Томаса Харди и Джордж Элиот.

— Мой любимый роман — «Мельница на Флоссе», — с воодушевлением сообщила Олив. — У отца была эта книга, но я так часто ее читала, что она изрядно истрепалась.

Это послужило началом долгого разговора, длиннее которого у Луизы пока что не было. После этого случая Олив читала Луизе каждый день по полчаса. Герберт так обрадовался тому, что его жена проявила интерес хоть к чему-нибудь, что разрешил Олив брать любые книги из его библиотеки.

Как это ни печально, но никто не смог отыскать скрипку Джона Белхэйвена. Вскоре после того, как сестры покинули Вишневую улицу, Лекси прислала записку, в которой сообщила, что они с Айной обошли все близлежащие ломбарды, однако ни в одном из них Лили со скрипкой не появлялась. Но когда до Герберта дошли разговоры о пропаже скрипки, он пошел и купил Олив новый инструмент.

— Теперь вы сможете научить Уилла одной-двум мелодиям, правда? — сказал он резко, смущенный слезливой благодарностью Олив.

С этого дня из детской на третьем этаже каждый вечер после ужина доносилось пиликанье — Уилл играл на новой скрипке. Это позволяло надеяться на то, что скоро для него приобретут личный инструмент. Кларри поражалась терпению Олив, обучавшей мальчика, но вместе с тем не могла не заметить, как эти уроки возрождают в душе ее сестры радость жизни. С наступлением лета Олив в разговорах с другими слугами из соседних домов стала называть себя камеристкой^[20] и учителем музыки.

Ей исполнилось шестнадцать лет, и она начала расцветать, как цветок в джунглях после дождя. Ее фигура округлилась, а лицо избавилось от измученного выражения. Рыжие волосы снова стали густыми и блестящими, а когда Олив улыбалась, ее карие глаза сияли, благодаря чему она становилась очень миловидной.

Когда Уилл был не в школе и не был занят уроками музыки, он неотступно следовал за Кларри, словно преданный пес, без умолку болтая и уговаривая ее поиграть в нарды или карты. В ненастные дни он укрывался от отчитывающего его брата или сердитого отца в гостиной Кларри. Она часто находила его устроившимся на кургузом диванчике с книжкой в руках.