Старший лейтенант с готовностью отодвинулся немного в сторону. Из бокового ящика стола она достала сначала одну, а потом, после непродолжительного размышления, еще одну буханку хлеба, кусок копченой колбасы и несколько банок консервов. Все это она сложила в кучу на маленьком ломберном столике, покрытом шерстяной скатертью. Взяв скатерть за четыре конца, она завязала содержимое в узел.

— Но этого хватит на целых две недели! — удивился мальчуган.

— Все это может тебе понадобиться.

Трехногий с опущенной головой полез на свое место под стол. При этом он тяжело пыхтел.

— Я вернусь, — сказал Джонни, взяв узел в руки. — Правда, Ганка, я обязательно вернусь. Завтра, Может быть, даже сегодня. Как только управлюсь!

70

Мирная тишина.

Красный флаг над Бранденбургскими воротами.

Приказ военного коменданта города Берлина № 1.

Благоухание сирени и запахи весны.

Только оказавшись на улице, Джонни сообразил, что ему сообщила Ганка лишь мимоходом: что немецкие войска сначала оказывали сопротивление, а потом все же сдались.

— А это означает, что война в Берлине наконец-то закончилась!

До этого Джонни часто думал о том, какими будут самые первые часы мира. Он представлял себе, что случится что-то особенное, что-то единственное в своем роде: возможно, раздастся чрезвычайно сильный удар грома или же оглушительно затрезвонят все колокола и тогда всех людей охватит необычно радостное волнение. Тем не менее он не услышал радостных криков и не заметил никаких признаков оживления. Только одна тишина.

А тишина ли это?

Только теперь мальчуган понял, как тихо стало вокруг. Не было слышно ни артиллерийских залпов, ни взрывов, ни шума моторов. Ни шипения, ни грохота, ни стрельбы, ни треска. Больше не было ничего того, что все последние дни так терзало человеческий слух.

Казалось, что советские солдаты проспали эти важные часы. Джонни повсюду видел спящих солдат: у освещенных солнцем стен домов, на каменных ступенях лестниц, в маленьких, перекопанных скверах. Мальчуган видел их спавшими на капотах машин и танков, у самоходок и пушек. Солдаты, сержанты и офицеры в простреленном, порванном осколками и пулями военном обмундировании. Уставшие, измотанные жестокими боями воины.

Джонни добрался до широкой аллеи с высокими, украшенными лепкой фасадами домов, которые выглядели сейчас прямо-таки плачевно. Повсюду следы боев, будь то оперный театр, дворец или просто жилой дом. Многие строения сгорели, так что от них остались только фасады из песчаника, украшенные орнаментом. Несмотря на разрушения, Джонни сразу узнал, что он находится на известной берлинской улице Унтер-ден-Линден. Вековые липы, росшие на широкой аллее для прогулок, были поломаны и потрепаны.

Затем Джонни увидел Бранденбургские ворота. Их высокие колонны обезображены осколками снарядов. Квадрига высоко вверху была искромсана и пробита во многих местах.

Над воротами развевалось красное знамя. По среднему проходу ворот, извиваясь, подобно гигантской серой змее, медленно шла колонна военнопленных. Следующая, необозримо большая колонна пленных строилась на дорожке для прогулок. Мимо то и дело проводили высокопоставленных немецких офицеров. Их мундиры были увешаны орденами и выглядели как новенькие. Офицеры были выбритые, сытые и ухоженные. Они несли туго набитые кожаные портфели или маленькие чемоданчики, как будто отправлялись в приятное путешествие или же в отпуск. Среди них находился старый, дородный генерал, который пристально смотрел прямо перед собой, казалось, не замечая огромного количества пленных. Левая щека генерала временами подергивалась, а в правом глазу у него поблескивал монокль.

«Мне надо идти дальше», — подумал Джонни.

Он повернул на восток. Сквозь дымный чад были видны очертания берлинского собора и руины какого-то замка. Вскоре он обогнал третью колонну пленных, которая, устало шаркая ногами, тянулась мимо сильно разрушенного здания университета. Перед фасадом начисто выгоревшего Государственного театра оперы и балета стояла небольшая группа советских офицеров, которые внимательно осматривали каждого пленного. Они отбирали молодых людей, бывших членов фольксштурма и гитлерюгенда, выглядевших затравленными зверьками. В детских глазах застыл ужас, как будто их вели на казнь. Некоторые тут же начинали реветь.

— В детский сад их всех! К маме! Сегодня же разогнать их по домам! — со злостью выкрикнул советский капитан.

Мальчик миновал Унтер-ден-Линден, прошагал мимо замка с фонтаном, украшенным фигурой Нептуна, который был почти доверху замурован стеной из грубого кирпича. Вокруг фонтана сидели и курили советские солдаты. Некоторые из них писали на уцелевших фасадах зданий свои имена и фамилии. От Шпрее доносились удары топора и визг пилы. Это советские солдаты скрепляли обвалившуюся среднюю часть моста балками и толстыми досками. Джонни перелез через гору обломков, миновал ратушу, красный кирпич которой был закопчен до черноты. Большие железные ворота у главного входа были до неузнаваемости исковерканы и обожжены огнем, а за ними лежали горы мусора. Дальше Джонни почти не смотрел по сторонам.

«Дальше, все время только вперед! — мысленно подгонял он сам себя. — Вдоль по Кенигштрассе, мимо Александерплац!»

Примерно к полудню он добрался до Ландсбергерштрассе и вскоре оказался в северо-восточном жилом районе. Из окон и с балконов уцелевших жилых домов свисали большие белые флаги. Все больше жителей, которые еще совсем недавно ютились в подвалах, бункерах и на станциях метро, выбрались на улицы. Они, кажется, уже совсем не боялись советских солдат и в поисках пищи осаждали советские машины, повозки и полевые кухни. По мостовой медленно ехал грузовик с закрытым кузовом, на крыше которого были приделаны два больших жестяных раструба. Примерно через каждые две сотни метров машина останавливалась.

— Слушайте приказ номер один военного коменданта города Берлина! — звучал дребезжащий голос из громкоговорителя.

Люди внимательно слушали, очевидно, уже не в первый раз, стараясь запомнить, что же именно приказывал советский комендант города.

А комендант в своем приказе взывал к спокойствию и порядку. Приказывал всем оставаться на своих местах и призывал выходить на работу.

Прослушав внимательно приказ, Джонни пошел вдоль низкой кирпичной стены, за которой буйно росли кусты. Ветви их уже оделись маленькими, сочными листочками. Пахло сиренью. Мальчик устало опустился на согретый солнцем обломок стены. Запах был настолько приятным, что он производил совсем непривычное впечатление. Мир, весна, сирень. Запах был црямо-таки дурманящим.

Вскоре он еще раз услышал голос из громкоговорителя:

— Все коммунальные предприятия, такие, как электростанция, водокачка, канализация, городской транспорт, все больницы, продовольственные магазины и булочные вновь приступают к работе по обслуживанию населения…

Закинув себе за спину туго набитый узелок с продуктами, Джонни пошел дальше, а сам думал: «Началось новое время, а мне еще предстоит пройти небольшой отрезок пути!»

71

В квартире фрау Шнайдебах.

«Дай ей немножечко поспать…»

«Где Франц и другие товарищи?»

«А сейчас я войду к ней!»

Нойруппинерштрассе — узкая, темная улочка выглядела почти без изменений. С бешено стучащим сердцем приблизился мальчуган к дому номер одиннадцать. Ему казалось, что он покинул это здание с серым, потрескавшимся фасадом, с ржавыми балконными решетками, с заколоченными подвальными лавками по обе стороны от входной двери давным-давно, а не каких-нибудь четыре дня назад. Все тот же скрип двери, все тот же сырой запах в высоком, узком коридоре с отбитыми плитками. Как и тогда, жалобно вздыхали и скрипели ступени лестницы, когда мальчик, ступая через ступеньку, поднялся на четвертый этаж.

Он быстро нажал звонок и тут же нетерпеливо постучал в дверь квартиры.