Они долго ходили молча, бессознательно ровняя солдатский шаг. Думы были сложные и тяжелые, не под силу одолеть сразу.

Зашуршала росистая трава — мимо прошла молодая женщина из числа деревенских активистов, примкнувших к военкомовскому отряду. Степан проводил ее легкую фигуру взглядом, вспоминая Настю…

«Где же она скрывается? Кто разделяет с ней бездомную жизнь, полную опасностей и лишений?» «думал он.

Быстрое остановился, посмотрел на светящийся циферблат ручных часов. В движениях питерца чувствовалась скрытая нервозность.

— В помощниках у тебя, кажется, Ефим? — спросил Степан.

— Да… Ефим, понимаешь, уехал, — как-то неуверенно ответил военком.

— Куда?

Быстрое торопливо, словно боясь опоздать, рассказал о записке Клепикова, принесенной тайно Аринкой, о разговоре с Ефимом.

— И ты спокоен, Ваня? Веришь чужаку?

— Если человек служит революции, он не чужак, — возразил Быстрое, почему-то рассердившись, и с нетерпением посмотрел на край леса, где исчез Ефим. — Не забудь, что он выручил тебя… в момент кулацкого бунта. Собственного отца не пощадил. У нас, Степан, это называется преданностью.

Он старался говорить как можно убедительней. Но доводы его не поколебали сомнений Степана. Быстрова взорвало:

— Только… проверяй себя хорошенько. С пристрастием проверяй! Не принимай, пожалуйста, личную неприязнь за классовую ненависть.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Степан и побледнел. — Где, по-твоему, кончается личная неприязнь и начинается классовая ненависть?

Степан окинул Быстрова недоуменным взглядом. Резко отвернулся и пошел прочь. Он задыхался от обиды.

«А может, военком прав?» — Степан остановился, готовый вернуться к товарищу. Он проверял себя с пристрастием.

«Но что означает это необычное возбуждение?» — думал Степан.

На небе теснились звезды. Степан сидел на поваленном дереве, забыв о времени. Никто не нарушал его одиночества. Ночная тишь успокаивала… Вдруг он очнулся от забытья и увидел рядом ту самую женщину из отряда, которая прошла по поляне. — Быстрое тебя ищет.

Степан встал, неловко улыбаясь.

— Я, кажется, заснул… Вот бы отряд то ушел без меня!

Несколько минут сна вернули Степану бодрость. Он шутил с женщиной расспрашивал, каким образом та попала в отряд. Выяснилось, что Степан знал ее мужа, Осипа Суслова, из села Кирики. Вместе на Парамоновском работали.

— Я была по делам сельсовета в городе, — объяснила Суслова. — А теперь боюсь домой ехать… У нас, говорят, тоже кулаки поднялись.

Она, засмеявшись, призналась:

— Ты мне сразу, Степан, напомнил муженька. Оба чубатые.

— Донская привычка. Денег с чужбины не привозили, зато чубы отращивали, на казаков глядя…

Степан прервал разговор. Навстречу спешил Быстрое, вынимая из полевой сумки карту.

После столкновения с другом расстроенный, мрачный военком снова и снова перебирал в памяти слова Ефима, и все тревожнее становилось у него на душе. Прискакали разведчики с донесением Безбородко, наблюдавшим за поведением клепиковских банд. Быстрое прочитал короткие, в спешке написанные строки и, хотя в них ничего не было сказано о Ефиме, тотчас почувствовал допущенную ошибку… Как это он — бывалый воин — мог решиться отпустить в стан врагов человека, которому известен план предстоящей операции?

«Надо изменить, непременно изменить план!» — говорил себе военком, но так как для этого уже не было времени, он приказал ускорить выступление отряда и с ходу атаковать мятежников.

— Я хочу ознакомить тебя, Степан, с донесением Безбородко, — военком осветил бумагу карманным фонариком. — Выступление придется начать раньше. Ефима ждать не станем.

«Тоже не уверен в нем!» — подумал Степан, обрадовавшись, и сразу позабыл недавнее огорчение. Быстров сказал:

— Поедешь в город.

— В город?

— Да. Скачи без промедления! Банды Клепикова двинулись по разным дорогам… Я постараюсь окружить его основные силы и уничтожить! Но надо предупредить товарищей.

Они помолчали.

Жеребец заржал, протяжно и звонко. Быстров шагнул к Степану:

— В случае чего… не забудь о моих ребятишках. Вот питерский адрес,

— О ребятишках не забуду, — заверил Степан. — Только знай: когда зверю приходит смертный час, он бежит прямо, на ловца…

— Скачи!

Глава сорок вторая

Миновав лес, Ефим свернул на неезженный травянистый рубеж. Кое-где среди белевших в темноте зрелых полей уже стояли первые копны хлеба.

То тут, то там выпархивали перепела, трепеща и удаляясь в чуткой тишине.

Ефим рванул повод, Ветер ударил в грудь, засвистел в ушах. Два сопровождавших Бритяка красноармейца отстали.

Вот так он спешил в Жердевку на подавление кулацкого бунта. Тогда казалось, что будущее зависит от какого-то единственного шага, смелого, рассчитанного наверняка… И сейчас Ефим думал о том же.

Что готовит ему жизнь? Он нервничал, дергал коня, бросая его в намет.

С востока набухала грозовая туча. Ветер вздыбил конскую гриву. Зашумела сухим колосом рожь. «А Быстров доверчив!» — удивился Ефим, оглянувшись на красноармейцев.

Но он знал, что это не слабость. Быстров не хотел обидеть своего помощника даже тенью недоверия. Ефим кусал губы…

Впереди зачернели силуэты поздних пешеходов. Лошадь, храпя, насторожилась. Ефим дал шпоры и подъехал к двум женщинам.

— Настя! — Ефим спрыгнул на землю. Он не столько узнал, сколько почувствовал ее приближение. — Ты… в город?

Настя стояла рядом с Матреной, разгоряченная быстрой ходьбой, близкая и чужая. Он впервые увидел ее такой и растерялся. От мимолетной встречи в Жердевке, когда Настя бежала по вспаханному пару, Ефим сохранил чувство приниженности и неясную надежду.

Но сейчас незримо и неотступно между ними находился тот, третий, чье имя не забывалось даже во сне.

— Почему же ночью? — спросил он, лишь бы не молчать.

Женщины переглянулись. Настя сказала:

— Днем твой приятель одних ворон не трогает. Ефим вздрогнул. Неожиданно для себя закричал: — Что-о? Про кого ты?..

— Про Клепикова.

Настя внимательно наблюдала смятение Ефима. И тот почувствовал слабость в коленях… Да, она видела его насквозь.

«Мне всегда с ним было страшно», — думала Настя, замечая недобрую искорку в темных Ефимовых глазах.

Хорошо бы сюда Степана, открытого и прямого. Только ему доверит Настя затаенное сомнение…

— Ладно… потом поговорим, — сухо сказал Ефим, озираясь на сопровождавших его красноармейцев и на Матрену.

Подскочив к лошади, он долго искал ногой стремя. Уже с седла оглянулся:

— Зря, Настя, в город-то… а? Не время теперь.

И ускакал.

Женщины торопливо пошли к большаку. Они молчали всю дорогу. Каждую тревожили свои горечи и заботы, каждую гнала из дома общая беда. Только завидев сверкающий огнями город, Матрена проговорила:

— Слышь, Настюха… испугалась я твоего мужика. Будто зверя встретила среди чиста поля.

— Пронесло, тетка Матрена. О чем толковать?

— Пронесло, а не забывается. Иду вот, и думаю, как они с батей народ обирали, кровь последнюю высасывали. Бывало, в страдную пору попадешь к Бритяку на поденщину — не чаешь вырваться!

— Помню, да к чему сейчас это?

— Прости меня, языкатую, муж он тебе… Но не верю я, что Ефимка за бедняцкую правду идет. Не нашего поля ягода… Рассуди, почему он в отца стрелял?

— За позор мстил, за снохачество…

— Плохо ты знаешь его, Настюха! Волчонок стал волком — и все тут. Уже в гору полез, у военкома на виду пригрелся!

Они пошли дальше. Чутко плыла над землей летняя ночь, задевая синим крылом звездные самоцветы. Никла с тихим шепотом росистая трава под ногой. И Матрена сказала без всякой связи с предыдущим:

— Скоро Степан вернется.

«Зачем я ему нужна такая?» — подумала Настя.

Глава сорок третья

Быстров отдавал последние распоряжения.

— Выступаем по намеченному маршруту… В ружье! — скомандовал он, поднимаясь в седло.