Один из работников, что постарше, усмехнулся в бороду, когда хозяин попробовал потник, седелку, копыта и, удовлетворенный, сел в тарантас.
— Бросай, ребята! — крикнул старик, почувствовав возле себя Клепикова. И едва те отскочили, натянул зеленые шерстяные вожжи, тронул размашистой рысью.
— Ты, голубь голубой, не горячись, — толковал дорогой Биркин. — Дело надо обойти со всех сторон, ощупать, а потом ломать. В Москве-то обожглись…
— Вот именно! — подхватил Клепиков. — А в Москве были головы! Спиридонова, Прошьян, Комков, Карелин, Саблин…
— Головы копеечные, — перебил Биркин, — чего греха таить? Недорого за них заплатила Антанта… Клепиков внимательно посмотрел на старика. — Откуда у тебя эти сведения?
— Ленин сказал. Мы шепчемся, а Ленин со всей Россией говорит. Не с той ноги там пустились в пляс эти самые послы-заговорщики… Что они расплантовали, почему двадцать три города решили поднять? Поднимать нужно деревню! Мужик — на земле главный козырь!
И уже не лебезя, а каким-то поучающим тоном Биркин начал объяснять мужицкую душу, чем ее взять и почему до сих пор у Клепикова нет армии.
— Кровь ты им покажи, Николаша! От крови всякий взбесится!..
Проехали высокий строевой осинник, и Клепиков осмотрелся с отвесного обрыва. Под кручей журчал ручей. За ручьем стлалась низина, скошенная и вновь заросшая отавой. Там расположился повстанческий лагерь. Люди, лошади и повозки чернели густой сыпью на зеленом теле земли.
Мятежники уезжали и приезжали, никого не спрашивая. На дорогах клубилась пыль. С треском валились деревья в полыхающие костры. Визжала свинья под ножом раздобытчика-дезертира, слышались крики, брань, надсадные звуки гармошки.
Над всем этим скопищем кружилось в надежде поживы воронье.
Клепиков побледнел и отвернулся. Такую ли армию мечтал он вести в город?
Биркин уловил его настроение.
— Ничего, Николай Петрович, протрезвятся. Без дела стоят…
У самой дороги отдыхали только что прибывшие из различных деревень кулаки. Они смотрели на пьяную армию высокомерно, со стороны, не одобряя этого дикого разгула и не возмущаясь.
Клепиков узнал среди них двух сыновей Афанасия Емельяныча—толстомордого Ваньку и молчаливого Петрака. Тут же сидел военнопленный Франц, которого Ванька и Петрак привели с собой, согласно клепиковскому приказу.
— А это что такое? — указал Клепиков на дорогу, откуда ждал Глебку.
Пьяная ватага дезертиров, гогоча, двигала собственной силой автомобиль. Место шофера пустовало. В кузове машины сидели человек в белой фуражке, с седой бородой, и молодая, остриженная по-мужски, женщина.
— Перехватили кого-то, — захихикал Биркин. — Не зевают ребята. Теперь есть на чем в город ехать, Николай Петрович.
Когда автомобиль поравнялся с тарантасом, Клепиков узнал в седоках недавно избранного уездным комиссаром здравоохранения доктора Маслова и медицинскую сестру Орлову. Они ехали открывать больницу в бывшем помещичьем доме и попали к головорезам.
Шофер сбежал. Перепуганные пленники искали вокруг хотя бы одного трезвого человека, чтобы объясниться. Очки доктора с разбитыми стеклами висели на копчике носа.
Дюжина рук подняла Маслова и так, на весу, раздела под неистовое улюлюканье. Старый человек, раскрывая рот, что-то кричал, но голоса его не было слышно. Потом здоровенный унтер, с завязанной вышитым полотенцем головой, рявкнул:
— Расступись!
И поднял зазубренный немецкий штык… «Кровь ты им покажи…» — вспомнил Клепиков совет Биркина и приказал трубить боевую тревогу.
Глава сороковая
На пути к городу мятежники заняли деревню Татарские Броды. Клепиков и Гагарин осадили коней возле бывшего волостного правления. За спиной у них, на пике ординарца, шуршало черное знамя.
Подъехали в тарантасе Биркин и Мясоедов. На огромной дуге вороного Буяна было написано:
«За Советы без большевиков!»
— Дон-дон-дон-дон-дон-дон… — зазвонил набатный колокол.
Верховые носились по переулкам, сгоняя на церковную площадь «мобилизованных». Унтер, который убил Маслова, полез в крайнюю избу. Вернувшийся с работы хозяин обедал, разложив на столе хлеб, лук, соленые огурцы. Унтер замахнулся штыком:
— Выходи — голову сниму! Наши там кровь проливают, а ты пупок нажираешь!
Хозяин, как был в одной рубахе и без шапки, выбежал и закружился, не понимая, что надо делать. Жена подала ему веселку, чем хлебы замешивают, и он поплелся с другими на выгон.
Уже выстраивали новичков в шеренги. Оттесняли плачущих баб и ребятишек, произносили громкие, призывные речи вожаки, чередуя льстивые увещевания с угрозами.
Тут забинтованный полотенцем унтер подошел к начальству, и Клепиков узнал в раздувшемся от перепоя, губастом потрошителе Глебку.
— Виноват… в Жердевке задержался, — прохрипел унтер, явно не желая быть точным в описании своих похождений.
Клепиков принял строгий, внушительный вид, стараясь не потеряться перед бандитом. Он почему-то боялся Глебки. Нервно подрагивая ногой, думал:
«Как он доктора-то штыком… Живорез!»
— Степку, комбедчика, ловил… Вот потеха, — дыхнул Глебка сивухой.
— В самом деле? — Клепиков посмотрел удивленно, и в нем забродила мстительная радость. — Накрыл Степана Жердева?
— Так точно… У меня с ним старые счеты.
— А мое поручение? Ты ведь поехал искать Ефима, — напомнил Клепиков, волнуясь.
Глебка снисходительно растянул толстые губы:
— Чудак… Неужто я покачу к Ефимке собственной персоной? Я же дезертир, и каждый волен пустить мне свинца в черепок… Ай, что делают! — указал он на дорогу.
Пьяные мятежники, все еще развлекаясь, втащили автомобиль на гору. Затем толкнули с кручи и помчались, ревя от восторга. Машина прыгала по кочкам, свернула к ручью и повалилась.
— Угробили, — возмущенно прошипел Клепиков. Он действительно собирался приспособить машину для себя.
— Ну, приехал я домой, — рассказывал Глебка, — привязал жеребца и — к Аринке… Не пугайтесь, у меня с ней по сердечной части ничего особого. Аринка сразу и подалась куда следует…
— Куда именно?
— В Муравский лес. Быстрое с отрядом туда подошел. Должно, собирается нас окружить… Не успел я глазом моргнуть — и Аринка вернулась: «Степан явился!»— И зубами скрипит, ведьма, ну, просто без памяти. Злые эти бабы, когда их мужики разлюбят. «А ты, спрашиваю, видела его?» — «Нет!» — и показывает вдоль деревни. Гляжу — что за оказия? С полден Ильинишна печку затопила, труба дымится. Стало быть, гость!
— Ну, ну? — подгонял Клепиков.
Глебка осклабился, точно не решаясь говорить дальше.
— Я, знаете, гляжу на вас, Николай Петрович, — сказал он с преподлой и даже зловещей усмешкой, — гляжу и думаю про ваши старые занятия… Помните, как в полку вы действовали по картежной части? Всех игроков отпускали из своей землянки с пустыми карманами… Чистая работа, ей-богу! Никогда бы не поверил, что от таких доходов человек ударился в политику…
Клепиков вспыхнул:
— Брось валять дурака! Что случилось в Жердевке? — Да… окружили мы избу, — продолжал унтер как ни в чем не бывало. — Тогда-то и началось. Степка выхватил из печи раскаленную кочергу и пужанул через окно… Видите? — Глебка отодрал полотенце, показывая на щеке огромный волдырь. — А потом шаркнул так, что оконную раму на себе вынес!
— Убежал? — вскрикнул Клепиков.
— Кабы убежал — только делов. На моем жеребце уехал!
И Глебка отвернулся. Стал глядеть на расправу с комбедчиками из Татарских Бродов. Биркин прикалывал их для поднятия духа мятежной армии.
— Комисса-арчики! — вопил он, разбегаясь с легкостью подростка, втыкал трехрожковые вилы, будто в сноп.
Пленные падали молча.
— Напрасно я тебе давал поручение, — пожалел Клепиков.
— Почему напрасно? — унтер не спеша пошарил в кармане. — Вот ответ.
Клепиков схватил записку. Она задрожала в его руках… Ефим согласился на встречу.
Глава сорок первая
Вечер был тих и ясен. Он окутал прохладой землю, утомленную дневным зноем. Лес оживал игрой теней, шорохов, серебряным блеском росы. Воздух чутко дрожал, насыщенный до головокружения запахами кореньев, трав, стоячей воды.