1761.

Среди мальчишескихъ, безсмысленныхъ проказъ, частыхъ болѣзней и постоянной физической слабости закончился этотъ годъ, посвященный риторикѣ, и, послѣ обычнаго экзамена, меня сочли достойнымъ перейти къ кз’рсу философіи. Курсъ философіи читался внѣ академіи, въ университетѣ, находившемся поблизости, кз^тда мы ходили дважды въ день: по утрамъ—для слзчпанія геометріи и послѣ полудня—на лекціи философіи или логики, если угодно. Я сталъ философомъ, едва достигши тринадцати лѣтъ. Я тѣмъ болѣе гордился этимъ званіемъ, что оно относило меня къ числу, такъ сказать, большихъ. Къ тому же оно доставило зщовольствіе выходить два раза въ день на улицу изъ академіи. Это обстоятельство доставило намъ возможность дѣлать тайкомъ послѣ лекціи въ з'нивереитетѣ маленькія прогулки по городз^г подъ предлогомъ разныхъ незначительныхъ надобностей.

Я былъ самымъ маленькимъ среди взрослыхъ з'чени-ковъ, къ которымъ попалъ въ галлереѣ второго отдѣленія; но именно сравнительная ничтожность моего роста, моихъ лѣтъ и силъ стали тѣмъ побз'жденіемъ, которое одз’шевляло мои стремленія и внушало желаніе выдѣлиться изъ толпы. Благодаря этому я съ самаго начала проявилъ достаточное рвеніе къ ученью, чтобы быть допз^гщеннымъ вмѣстѣ со старшими къ репетиціямъ, которыя по вечерамъ производили преподаватели академіи. Я отвѣчалъ на вопросы не хуже другихъ, а иногда, пожалуй, и лучше. Эти успѣхи мои слѣдуетъ отнести исключительно на счетъ прекрасной памяти, такъ какъ, по правдѣ сказать, я ничего не понималъ въ преподаваемой намъ педагогической философіи, безсмысленной въ самомъ своемъ существѣ _и, сверхъ того, облеченной въ латынь, которую мнѣ приходилось брать пристзчюмъ и съ трудомъ одолѣвать въ союзѣ съ тяжеловѣснымъ словаремъ. Я прослушалъ также полный курсъ геометріи, т. е. мнѣ были изъяснены шесть первыхъ книгъ Эвклида; однако, я до конца такъ и не смогъ понять четвертой теоремы. И до сего дня я не понимаю ея, такъ какъ голова моя всегда была антигеометрична. Послѣ обѣда проходился кз’рсъ аристотелевой философіи, отъ котораго мерли даже мухи. Въ теченіе перваго полз'часа мы записывали курсъ подъ диктовку профессора, а въ оставшееся время, которое преподаватель посвящалъ объясненію своего текста по-латыни (Богъ вѣсть, что это была за латынь!), мы, завернувшись по з'ши въ свои широкіе плащи, погружались въ сладкія грезы сна. Тогда въ этомъ философскомъ собраніи слышался лишь тягз^тчій голосъ профессора, который самъ былъ бы не прочь вздремнуть, и звуки, издаваемые спящими, похрапывавшими на всѣ голоса, кто теноркомъ, кто басомъ, а кто баритономъ. Полз^гчался дивный концертъ.

Кромѣ непреодолимой силы этой снотворной философіи, была еще и другая причина, немало способствовавшая усыпленію всѣхъ слушателей, въ особенности насъ, учениковъ академіи, которымъ были отведены двѣ или три отдѣльныя скамьи по правую сторонз’- профессора. Дѣло въ томъ, что по з'трамъ насъ 63'дили слишкомъ рано, не давая выспаться. Это было главной причиной всѣхъ моихъ недомоганій, такъ какъ желзщокъ мой во время сна не з^тспѣвалъ произвести пищеваренія. Начальство вскорѣ замѣтило эту мою особенность и, въ концѣ концовъ, мнѣ позволили спать до семи часовъ, а не до безъ четверти шесть, когда по правиламъ надо было вставать, чтобы сойти въ общій залъ, гдѣ читалась з^гтренняя

молитва, послѣ которой начинались занятія, продолжавшіяся до половины восьмого.

Глава V.

ПО ПОВОДУ РАЗНЫХЪ НЕИНТЕРЕСНЫХЪ ПРЕДМЕТАХЪ НА ТУ ЖЕ ТЕМУ, ЧТО И ПРЕДЫДУЩЕЕ.

Зимой 1762 года мой дядя, губернаторъ въ Кунео, вернулся на нѣсколько мѣсяцевъ въ Туринъ, и найдя, что я могу кончить чахоткой, добился для меня еще нѣсколькихъ небольшихъ льготъ въ пищѣ, которая была улучшена, т. е. стала болѣе здоровой. Присоедините къ удовольствію выходить каждый день на з^лицу, чтобы посѣщать зшиверситетъ, изрѣдка хорошіе обѣды у дядюшки, затѣмъ дни отпуска, наконецъ, обычное сладкое дреманіе въ теченіе трехъ четвертей часа, во время з'роковъ. Все это меня значительно ободрило и въ это время я сталъ замѣтно расти и развиваться. Моему дядѣ, бывшемз' нашимъ опекуномъ, пришла мысль выписать въ Туринъ и мою сестру Джулію, единственнзчо, бывшую мнѣ сестрой и по отцу и по матери. Онъ думалъ помѣстить ее въ монастырь св. Креста, взявъ предварительно изъ обители св. Анастасія, въ Асти, гдѣ она жила больше шести лѣтъ на попеченіи одной нашей тетки, вдовы маркиза Тротти, давно удалившейся туда. Джульетта, вдали отъ нашихъ глазъ, росла въ своемъ монастырѣ, гдѣ ея воспитаніемъ занимались еще, пожалуй, меньше, чѣмъ моимъ, благодаря полной власти, которз'Ю она забрала надъ доброй тетушкой, сильно любившей и очень баловавшей ее. Сестрѣ было около пятнадцати лѣтъ; я былъ моложе ея на два съ лишнимъ года. Этотъ возрастъ у насъ обыкновенно з^тже заявляетъ о себѣ и громко говоритъ о любви нѣжному и хрупкому сердцу дѣвушекъ. Маленькая любовная исторія моей сестры, возможная при монастырскомъ порядкѣ, не понравилась дядѣ, хотя герой ея могъ бы быть приличнымъ женихомъ для сестры; у дяди окрѣпло намѣреніе отдать Джульетту на попеченіе теткѣ съ материнской стороны, монахинѣ монастыря св. Креста. Свиданіе съ сестрой, которую я, какъ уже з'помянуто, когда-то сильно любилъ и которая стала еще красивѣе за это время, доставило мнѣ больною радость и, освѣживъ мнѣ сердце и разумъ, сильно способствовало возстановленію моего здоровья. Общество сестры или скорѣе возможность, отъ времени до времени, видѣть ее, была мнѣ тѣмъ болѣе дорога, что мнѣ казалось, будто я облегчалъ ей немного страданія любви. Хотя и разл}^т-ченная со своимъ возлюбленнымъ, она съ упорствомъ утверждала, что не желаетъ иного мужа. Я получилъ отъ Андрея, моего тюремщика, разрѣшеніе посѣщать ее почти каждый четвергъ и воскресенье: это были наши отпускные дни. И часто случалось мнѣ проводить все время свиданія съ сестрой, длившееся часъ и болѣе, плача вмѣстѣ съ ней у рѣшетки монастырской пріемной. Эти слезы были, повидимомз’’, очень благотворны: всякій разъ я возвращался, хотя и печальный, но съ облегченнымъ сердцемъ, и, въ качествѣ философа, ободрялъ сестрз’ и убѣждалъ ее настаивать на своемъ; она должна была, по моему мнѣнію, добиться, наконецъ, согласія дядюшки, оказывавшаго наибольшее сопротивленіе ея намѣреніямъ. Но время, оказывающее такое могущественное дѣйствіе и на самыя стойкія сердца, не замедлило исцѣлить сердце Джз'льетты и отдаленіе, препятствія, развлеченія и, главнымъ образомъ, воспитаніе, гораздо болѣе тщательное, чѣмъ то, какое она получала у тетз’шки, излѣчили сестрз^г отъ любовнаго недзч'а и окончательно утѣшили горе въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ.

іб апрѣля.

Во время каникз'лъ этого года, посвященнаго философіи, я въ первый разъ пошелъ въ театръ Кариньяно, гдѣ давались комическія оперы. Это слз'чилось благодаря милостивому содѣйствію моего дяди, архитектора, согласившагося принять меня на эт}^- ночь къ себѣ. Время окончанія театральныхъ представленій не согласовалось съ правилами академіи, не позволявшими никомз^ возвращаться позже полз'ночи. Кромѣ того, намъ разрѣшалось посѣщать лишь королевскій театръ, кз'да насъ водили всѣхъ вмѣстѣ разъ въ недѣлю въ порз*' карнавала. Комическая опера, которз'ю я имѣлъ счастье услышать благодаря хитрости добраго дядюшки, сказавшаго моему начальствз', что онъ Завозитъ меня съ собой въ деревню на 24 часа, называлась II Мегсаіо й і Маішапіііе; въ ней пѣли лзшшіе комическіе пѣвцы Италіи—Каратолли, Бальони со своими дочерьми, а мз^тзыка была написана однимъ изъ знаменитѣйшихъ въ то время композиторовъ. Блескъ и много-звзшность этой чзщесной мз'зыки произвели на меня очень глз^бокое впечатлѣніе, оставивъ какъ бы яркій лучъ гармоніи въ моемъ слухѣ и воображеніи, задѣвъ самые скрытые закоз^глкн моего сз^тщества. Такъ что въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль я былъ погрзокенъ въ чрезвычайною меланхолію, которая, впрочемъ, была лишь пріятна мнѣ. Послѣдствіемъ этого было глубокое отвращеніе къ моимъ обычнымъ занятіямъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, странное броженіе въ головѣ самыхъ фантастическихъ идей, которыя вдохновили бы меня къ писанію стиховъ, «ели бы я зналъ, какъ за это приняться, и развили бы во мнѣ очень страстныя 43’вства, если бы я не былъ въ такомъ же невѣдѣніи о себѣ самомъ, какъ и тѣ, кто считалъ себя моими воспитателями.