Она чувствовала в тишине тяжелое дыхание Себастьяна.

— Ты знаешь, — сказал он, — что я говорю правду.

— Но я не понимаю, почему это имеет такое значение.

— Потому что мы похожи! — повысил голос Себастьян, от чего она вздрогнула, что позволило ей опустить свои пальцы еще на миллиметр ближе к Эосфоросу. — Ты — моя, — добавил он, с явным усилием контролируя свой голос. — Ты всегда была моей. Когда ты родилась, ты была моей, моей сестрой, хотя ты меня и не знала. Есть связи, которые ничто не может стереть. Именно поэтому я и даю тебе второй шанс.

— Шанс на что? — еще на полдюйма она опустила руку вниз.

— Я собираюсь победить, — ответил он. — Ты же знаешь. Ты была в Буррене, и Цитадели. Ты видела силу Омраченных. Ты же знаешь, на что способна Дьявольская Чаша. Если ты повернешься спиной к Аликанте и пойдешь со мной, и докажешь мне свою преданность, я дам тебе то, что еще никому не давал. Никогда, так как я приберег это для тебя.

Клэри отклонила голову назад к стене. Внутри все стянуло узлом, ее пальцы едва касались рукоятки меча у нее на поясе. Себастьян смотрел ей прямо в глаза.

— Что ты мне дашь?

Тут он улыбнулся, выдыхая так, словно воспринял этот вопрос с облегчением. На мгновение показалось, что он загорелся убеждением, смотреть на него было, как на горящий город.

— Помилование, — сказал он.

На удивление, ужин проходил прекрасно. До этого Магнус ужинал с фейри всего несколько раз, но декор всегда был приближен к натуралистическому — в качестве столов — стволы деревьев, столовые приборы искусно вырезаны из прутиков, тарелки из орехов и ягод. После этого у него всегда оставалось чувство, что все это ему понравилось бы намного больше, будь он белкой. Здесь же, в Идрисе, в доме, предоставленном Фейри, на столах были белые скатерти. Люк, Джослин, Рафаэль, Мерлион и Магнус ели с тарелок из полированного красного дерева; графины были хрустальными, а столовые приборы — из уважения к присутствию Люка и фейри — были сделаны не из серебра или железа, а из простых хворостинок. Рыцари фейри молча и неподвижно стояли на страже у каждого входа в комнату. Длинные белые копья, отражающие тусклый свет по бокам, проливали мягкий свет на всю комнату.

Еда, также, была неплоха. Магнус подцепил себе кусочек довольно таки приличной курицы в вине, и тщательно его прожевал. Сказать по правде, у него особо не было аппетита. Он нервничал — состояние, которое он не любил. Где-то там, за пределами этих стен, и этого вынужденного ужина был Алек. Их больше не разделяло географическое пространство, они не находились вдалеке друг от друга в Нью-Йорке, также. Но пространство, что их разделало, это не мили, а жизненный опыт Магнуса.

Это было странно, подумал он. Он всегда считал себя смельчаком. Нужна была храбрость, чтобы жить бессмертной жизнью и не закрыть свое сердце и разум от нового опыта или новых людей. Потому что, то новое было всегда временным. А то, что временное — обязательно разобьет тебе сердце.

— Магнус? — позвал Люк, махая деревянной вилкой, практически перед носом Магнуса. — Ты здесь?

— Что? Конечно, — сказал Магнус, делая глоток вина. — Я согласен. На сто процентов.

— Правда, — спросила Джослин сухо. — Ты согласен, что нежить должна отвергнуть проблему с Себастьяном и его темной армией и оставить это на Сумеречных Охотников, будто это проблема Охотников?

— Я же говорил, он не следит за разговором, — сказал Рафаэль, которому подали кровавое фондю, что ему чрезвычайно понравилось.

— Что ж, это дело Сумеречных Охотников… — начал Магнус, а потом вздохнул, поставив на стол бокал с вином. Вино было довольно крепким; и он начал ощущать легкую слабость. — Ладно, хорошо, я не слушал вас. И, нет, конечно, я не считаю, что…

— Ручная собачонка Охотников, — перебил Мерлион. Он сощурил свои зеленые глаза. У Фейри и колдунов всегда были вроде как непростые отношения. И никто из них особо не любил Сумеречных Охотников, которые были для них общим врагом. Но фейри смотрели свысока на колдунов за их желание творить магию за деньги. В тоже время колдуны презирали фейри за их неспособность лгать, за их закоснелые обычаи, и их склонность раздражать и надоедать примитивным такими мелочами, как кража коров или застывание у них молока.

— А какова причина того, ты хочешь сохранить дружественные отношения с Охотниками, ну кроме того, что один из них твой поклонник?

Люк сильно закашлялся от того, что поперхнулся вином, Джослин похлопала его по спине. Рафаэль просто забавлялся.

— Ты малость отстал, Мерлион, — сказал Магнус. — Никто больше не говорит «поклонник».

— Кроме того, — добавил Люк. — Они расстались.

Он потер руками глаза и вздохнул.

— На самом деле, зачем собирать сейчас сплетни? Не понимаю, причем здесь чьи-то личные отношения.

— Личные отношения при всем, — сказал Рафаэль, вылавливая что-то не очень приятное на вид в своем фондю. — Почему у Охотников вечно эта проблема? Потому что Джонатан Моргенштерн поклялся отомстить вам. Почему он поклялся отомстить? Потому что он ненавидит своего отца и мать. Не в обиду вам, — добавил он, кивая в сторону Джослин. — Но мы все знаем, что это правда.

— Никаких обид, — ответила Джослин, безразличным тоном. — Если бы ни я и Валентин, Себастьяна бы не существовало, во всех смыслах этого слова. Я беру на себя всю ответственность за это.

Люк выглядел грозным.

— Это Валентин превратил его в монстра, — сказал он. — И да, Валентин был Охотником. Но ведь Конклав не одобряет и не поддерживает его или его сына. Они активно воюют с Себастьяном, и они хотят нашей помощи. Все — волки и вампиры, и колдуны, да, и фейри — могут принести пользу, или нанести вред. Одна из целей Договора сказать, что все мы, кто творит добро, или надеется на это, объединены против тех, кто несет зло. Независимо от кровных уз.

Магнус тыкнул своей вилкой в Люка.

— Это, — сказал он, — была прекрасная речь.

Он сделал паузу. Он, определенно, глотал слова. Когда он успел напиться? Обычно, он был намного осторожнее. Он нахмурился.

— Что это за вино? — спросил он.

Мерлион отклонился на своем стуле, скрещивая руки. Когда он отвечал, в глазах у него горел огонек.

— Что, не понравилось вино, колдун?

Джослин медленно поставила свой бокал.

— Когда фейри отвечают вопросом на вопрос, — сказала она, — это обычно плохой знак.

— Джослин, — Люк потянулся рукой, чтобы положить ее ей на запястье.

Он промахнулся.

Он бестолково уставился на свою руку, прежде чем медленно пустить ее на стол.

— Что, — говорил он, отчеканивая каждое слово, — ты сделал, Мерлион?

Рыцарь фейри рассмеялся. Этот звук музыкой отозвался в ушах Магнуса. Колдун начал опускать свой бокал вниз, но понял, что уже уронил его. Вино растеклось по столу, словно кровь. Он глянул вверх на Рафаэля, но тот уже лежал на столе лицом вниз, не двигаясь. Магнус попытался произнести его имя онемевшими губами, но не издал ни звука.

Каким-то образом ему с трудом удалось подняться на ноги. Комната закружилась. Он увидел, как Люк опять осел на свой стул; Джослин поднялась на ноги, но тут же упала на землю, ее стило выпало у нее из рук. Магнус попятился к двери, дотянулся до нее, чтобы открыть…

По другую сторону стояли Омраченные, одетые в красную форму. Их лица ничего не выражали, их руки и горло были в рунах, но Магнус их не знал. Эти руны не были рунами Ангела. Они говорили о разногласии, о демоническом господстве и тьме, о жестокой силе.

Магнус отвернулся от них — а ноги не послушались. Он упал на колени. Перед ним вздымалось что-то белое. Это был Мерлион, в своих снежных доспехах, склонившийся на одно колено, чтобы посмотреть Магнусу в лицо.

— Порожденный демон, — сказал он. — Неужели ты думал, что мы когда-нибудь объединимся с такими, как ты?