Магнус тяжело вздохнул. Мир вокруг мрачнел по краям, как тлеющая фотография, сворачиваясь по сторонам.

— Фейри не лгут, — сказал он.

— Дитя, — сказал Мерлион, и в его голосе почти слышалось сочувствие. — После всех этих лет и не знать, что притворство можно спрятать на видном месте? Ох, по большому счету ты наивен.

Магнус попытался громко запротестовать, он был кем угодно, но только не наивным, но слова не шли. Однако темнота все наступала и уносила прочь.

У Клэри в груди сжималось сердце. Она снова попыталась пошевелить ногами, пнуться, но ее ноги были просто заморожены на месте.

— Ты думаешь, я не знаю, что в твоем понимании помилование? — прошептала она. — Ты используешь на мне свою Дьявольскую Чашу. Ты сделаешь из меня одного из твоих Омраченных, как Аматис…

— Нет, — сказал он, в его голосе странная настойчивость. — Я не хочу изменить тебя. Я прощу тебя. А также Джейса. Вы сможете быть вместе.

— Вместе с тобой, — сказала она, позволяя иронии лишь слегка прикоснуться к ее голосу.

Но он, вроде как, этого не заметил.

— Вместе, со мной. Если ты клянешься в преданности, поклянешься на имени Ангела, я тебе поверю. Какие бы не произошли изменения, тебя одну я буду защищать.

Она еще на дюйм приспустила свою руку, и теперь она держалась за рукоятку Эосфороса. Все, что ей нужно было, это сжать свой кулак.

— А если не соглашусь?

Его выражение стало грубее.

— Если ты откажешь мне прямо сейчас, я обращу каждого, кого ты любишь в Омраченного. А ты будешь последней, чтобы увидеть, как они меняются, когда ты все еще можешь чувствовать от этого боль.

Клэри сглотнула пересохшим горлом.

— Это и есть твое помилование?

— Помилование — это условие твоего соглашения.

— Я не соглашусь.

Сквозь его опущенные ресницы просачивался свет; его улыбка обещала нечто ужасное.

— Какая разница, Кларисса? Тебе все равно придется сражаться. Либо ты сохраняешь свободу и остаешься заодно со мной, либо ты ее теряешь и все равно заодно со мной. Почему бы не быть со мной?

— Ангел, — сказала она. — Как его зовут?

Опешив, Себастьян замешкался на мгновение, прежде чем ответить.

— Ангел?

— Тот самый, у которого ты оторвал крылья и отправил в Институт, — сказала она. — Тот, которого ты убил.

— Я не понимаю, — сказал он. — Причем здесь это?

— Нет, — проговорила она медленно. — Ты понимаешь. То, что ты сделал, было слишком ужасно, чтобы простить, и ты даже не знаешь, насколько это ужасно. И поэтому нет. Поэтому никогда. Я никогда тебя не прощу. Я никогда тебя не полюблю. Никогда.

Она видела, как каждое слова било по нему, словно пощечина. Пока он собирался с духом, чтобы ответить, она вынула клинок Эосфороса, и направила его, прямо ему на сердце.

Но он был быстрее, и тот факт, что она была прикована к полу колдовской силой, помешал ей до него дотянуться. Он дернулся от нее, она вытянулась сильнее, пытаясь добраться до него, но он с легкостью отдернул свою руку. Она услышала треск и поняла, что расстегнула его серебряный браслет. Он с грохотом упал на пол. Она опять дернулась к нему своим клинком, он отпрянул назад, а Эосфорос оставил на его рубашке порез. Она увидела, как его губы скривились от боли и злости. Он схватил ее за руку, поднял ее вверх, чтобы прижать ее к двери с такой силой, что у нее онемело плечо. Пальцы ее ослабли, и она выпустила из рук Эосфорос.

Он посмотрел вниз на упавший меч, а потом снова на нее, тяжело дыша. В том месте, где она его порезала, на одежде была кровь. Ее охватило разочарование, намного больнее, чем боль от захвата в ее запястье. Его тело прижимало ее к двери, она ощущала напряжение в каждой частичке его тела. Его голос резал, словно нож.

— Этот меч — Эосфорос, Вестник рассвета. Где ты его нашла?

— В оружейном магазине, — выдохнула она. Ее плечо снова начинало чувствовать; боль была сильной. — Его владелица отдала мне его. Она сказала, что больше никто… никто никогда не захочет приобрести меч Моргенштерна. Он запятнан нашей кровью.

— Но нашей кровью. — Он обрушивал на нее слова. — И ты взяла меч. Ты его хотела.

Она чувствовала жар, исходящий от него; казалось, он сверкал вокруг него, как пламя угасающей звезды. Он наклонял свою голову до тех пор, пока его губы не коснулись ее шеи, и заговорил, упираясь ей в кожу, его слова совпадали с темпом ее пульса. Дрожа, она закрыла глаза, когда его руки прошлись вверх по ее телу.

— Ты врешь, когда говоришь, что никогда меня не полюбишь, — сказал он. — Что мы разные. Ты врешь, так же как я…

— Прекрати, — сказала она. — Убери от меня свои руки.

— Но ты моя, — проговорил он. — Я хочу, чтобы ты…мне нужно, чтобы ты… — он тяжело вздохнул, его зрачки расширились; ее это ужаснуло сильнее, чем то, что он уже когда-то делал. Уверенный в себе Себастьян был ужасен; Себастьян, неконтролирующий себя, был таким ужасным, что невозможно было смотреть.

— Отпусти ее, — послышался звонкий резкий голос с другой стороны комнаты. — Отпусти ее и хватит к ней прикасаться, иначе я сожгу тебя дотла.

Джейс.

Через плечо Себастьяна, вдруг, она увидела его на том месте, где еще мгновение назад никого не было. Он стоял перед окном, занавески развивались за его спиной на ветру, дующем с канала, и его взгляд был тяжелым, как агатовые камни. Он был одет в форму, его клинок у него в руках, на его челюсти и шее все еще виднелись синяки, и его выражение, когда он смотрел на Себастьяна, было абсолютной ненавистью.

Клэри почувствовала, как все тело Себастьяна напряглось; спустя мгновение он отпрянул от нее, наступил ногой на меч, рукой прикоснулся к ремню. Его улыбка, как лезвие бритвы, но в глазах осторожность.

— Давай, попробуй, — сказал он. — Тебе повезло в Цитадели. Я не ожидал, что ты загоришься, когда я порезал тебя. Моя ошибка. Я не допущу ее еще раз.

Глаза Джейса сверкнули в сторону Клэри, в них застыл вопрос; она кивнула ему в знак согласия.

— Что ж, признай это, — сказал Джейс, чуть приближаясь к ним. Его ботинки мягко ступали по деревянному полу. — Небесный огонь тебя удивил. Твоя же игра сбила тебя с толку. Вот почему ты сбежал. Ты проиграл битву при Цитадели, а ты не любишь проигрывать.

Острая улыбочка Себастьяна стала немного шире, более нервной.

— Я не получил то, за чем приходил. Но я кое-что понял.

— Ты не сломал стен Цитадели, — сказал Джейс. — Ты не добрался до склада с оружием. Ты не обратил Сестер.

— Я пришел в Цитадель не за армией или оружием, — усмехнулся Себастьян. — Я могу с легкостью это заполучить. Я приходил за вами. За вами двумя.

Клэри покосила взгляд на Джейса. Он стоял, не выражая каких-либо эмоций, не двигаясь, лицо его спокойное, каменное.

— Ты не мог знать, что мы будем там, — сказал он. — Ты все врешь.

— Нет, — он прямо весь светился, как зажженная горелка. — Я могу видеть тебя, сестренка. Я могу видеть все, что происходит в Аликанте. И днем и ночью, в темноте и при свете, я могу тебя видеть.

— Прекрати, — сказал Джейс. — Это неправда.

— Ты уверен? — спросил Себастьян. — А как я узнал, что Клэри будет здесь? Одна, сегодня вечером?

Джейс продолжил, подкрадываясь к ним, как кошка на охоте.

— А почему не знал, что я тоже буду здесь?

Себастьян состроил гримасу.

— Тяжело наблюдать за двумя людьми одновременно. Слишком много дел сразу…

— И если ты хотел Клэри, то почему бы ее просто не забрать? — спросил Джейс. — Зачем тратить столько времени на разговоры? — Голос его полон презрения. — Ты хочешь, чтобы она захотела пойти с тобой, — сказал он. — Все в твоей жизни только и делали, что презирали тебя. Твоя мать. Твой отец. А теперь и твоя сестра. Клэри родилась без ненависти в сердце. Ты заставил ее ненавидеть тебя. Но ты не этого хотел. Ты забыл, что мы были связаны, ты и я. Ты забыл, что я видел твои сны. Где-то, в твоей голове, существует мир пламени, и там ты, смотришь на все сверху вниз из своего тронного зала. И в том зале два трона. Так чей же этот второй трон? Кто сидит рядом с тобой в твоих снах?