Посольство шаха Мухаммеда, повелителя великого Хорезма, действительно прибыло к вечеру. Оно было принято с подобающим почетом, и в его честь был устроен пир. Хана приятно поразили богатые дары и подношения посла шаха: для него самого — прочнейшая кольчуга, которую не пробьет ни одна стрела, позолоченный шлем и стальной щит, для его сподвижников и нойонов — кривые сабли из кованой стали, для женщин — украшения и сосуды из мерцающего стекла, узорчатые пестрые шелка и мягкие коврики.

— Мне известно, сколь могуществен ваш шах и необозримы его земли! — воскликнул Чингисхан. — Он такой же властитель Запада, как я — властитель Востока, и поэтому мы должны жить в мире. Будет хорошо, если торговые люди из наших стран станут свободно обмениваться товарами.

Хан поднялся со своего стоявшего на некотором возвышении трона и поднял чашу в честь шаха. А потом вывел послов из дворцовой юрты и подошел с ними к сотне, если не больше, породистых жеребцов, которых он называл «белогубыми», и сказал:

— Оседлайте их и следуйте за мной. Я хочу вам кое–что показать.

Небо над ними было чистым, звездным, луна выкатилась из–за гор чуть позже, когда они уже оставили орду позади и придержали лошадей у поросшего березами холма. С его вершины открывался отличный вид на долину Керулена и лесистые склоны гор, протянувшихся до самого Бурхан—Калдуна.

— Лес горит! — испуганно воскликнул один из послов. Хан рассмеялся.

— Именно ради этого зрелища я и привел вас сюда! Но это не настоящий пожар, это костры вокруг кольца моих загонщиков дикого зверя. Наутро у нас назначена большая охота. Желают ли мои гости участвовать в ней?

Послы с радостью согласились. Их взгляды все еще были прикованы к огромному пылающему кольцу, из которого согнанному туда зверю не было никакого выхода. Иногда до их слуха долетал жалобный рев оленей, злобный вой волков или хриплый рык тигра, после которого, правда, все остальные голоса умолкали.

Удивлению посланцев шаха Хорезма не было предела. Им не единожды приходилось охотиться, но чтобы к охоте готовились с таким размахом, видеть не приходилось.

— Чтобы согнать столько диких зверей, потребовалось никак не меньше десяти тысяч воинов, — предположил один из послов.

— Тут вы ошибаетесь, — ответил хан. — Воздух сейчас удивительно чист, и ваш взгляд простирается куда дальше, чем вы себе представляете. И поскольку это так, то и само огненное кольцо, внутри которого находятся дикие звери, намного больше. Мы оставим лагерь сразу после полуночи и достигнем внешнего кольца только перед рассветом. Вот как далеко оно отсюда! Нет, не десять тысяч воинов сгоняли зверя! Их было восемьдесят тысяч, посол!

— Восемьдесят тысяч!

Эта цифра переходила из уст в уста. На некоторое время наступила полная тишина: каждый пытался мысленно вообразить, что же это за охота такая им предстоит!

Кольцо пылало. И там, где оно пылало, лунный свет померк. Лесистые склоны покрылись перемежающимися красными и желтыми полосами, и снова до их слуха начали долетать отзвуки волчьего воя и рева оленей. А изредка и злобный, хриплый тигриный рык. Можно было подумать, будто звери издают эти крики, когда добираются до внутренней стороны кольца и вынуждены убегать прочь, испуганные огнем или наткнувшись на острые копья воинов.

Луна светила на поросший березами холм. В ее призрачном свете всадники казались такими же белыми, как и их лошади.

— Поскакали обратно! — предложил хан. — До полуночи есть еще время отдохнуть.

В тот вечер настроение у хана было отличным. Свежий воздух подействовал на него благотворно. Когда он отходил ко сну, в ушах его еще стоял тигриный рык. Во сне он улыбался и что–то бормотал. Телохранитель приблизился к нему на цыпочках и укрыл еще одной легкой пушистой шкурой. И Чингисхан растянул губы в улыбке, словно именно это ему особенно понравилось.

Глава 12

ТИГР. МЕДВЕДЬ. КАБАН

А после полуночи зарядил дождь. Не сильный, не проливной, но все–таки. Глинистая почва расползалась под копытами лошадей, особенно когда приходилось подниматься на холмы. Несколько посланников шаха даже свалились с лошадей, и их с переломанными конечностями пришлось отправить обратно в лагерь. Хан велел объяснить гостям, что Керулен — река столь же красивая, сколь и сварливая: на одном берегу может светить солнце или луна, а на другом бушевать непогода. А вообще–то говорили мало, потому что отдохнуть как следует не успели. Лес словно вымер: ни одна пичужка не вскрикнет, ни волк не завоет, ни тигр не зарычит. Вскоре ветер переменился, теперь он задул с гор в сторону лесистой равнины и принес с собой запахи костров, горелой травы и дерева. Едва занялось утро, как они увидели и сам лес: сосны, ели и кедры. Это был сонный, насупившийся лес, уставившийся на них всеми своими верхушками и ветвями. Деревья стояли строгие, молчаливые и лишь изредка с сомнением покачивали своими верхушками.

Хан оказался прав: к утру они достигли огненного кольца. По сути дела оно представляло к этому времени лишь ленту из пепла, тянувшуюся через леса. Там и тут еще догорали сучья и тянулись в небо дымки, ибо, когда свет дня затмил языки пламени, воины разомкнули кольцо и начали стекаться в котловину, чтобы еще уменьшить пространство, по которому могли свободно перемещаться звери.

Оставленные на месте десятники указывали хану путь. Они приближались к тому месту, где воины образовали вокруг зверей в восемь раз сплетенное кольцо смерти. Отгонять их они отгоняли, но убивать или хотя бы наносить им серьезные повреждения воинам было строжайше запрещено. Единственные живые существа, которым охотников опасаться было нечего, — птицы. Их стайки беззаботно носились над колонной, возглавляемой властителем.

На скале, стоявшей несколько в стороне от дороги и возвышавшейся над старыми деревьями, сидела ворониха. Восходящее солнце зачарованно уставилось сверху на эту сидевшую на краю каменного карниза птицу с мерцающим черным оперением, а ветер старался это оперение распушить. Ворониха гордо взирала на лес и на серую ленту петляющей по нему дороги; однако когда хан приложил стрелу к тетиве и прицелился, птица, издав короткий крик, взмыла вверх и исчезла за высокими деревьями, росшими на скале.

Один из гостей из Хорезма удивленно заметил:

— Какая умная и чуткая птица!

Однако хан не опускал лука, а продолжал прицеливаться, хотя ни на скале, ни на ее карнизе никого видно не было. Это удивило гостей: они в почтительном молчании смотрели вверх, не зная, что и подумать. А хан все целился, будто не сомневался, что ворониха вот–вот вернется. Она, конечно, не вернулась, и хан на это, разумеется, не рассчитывал: будучи заядлым охотником, он прекрасно знал, кто спугнул птицу. Его свита тоже знала об этом, а вот гости даже не догадывались.

Из–за деревьев на скале, почти не шевеля крыльями, медленно выплыл огромный серый гриф. На какое–то мгновение он неподвижно завис над скалой, а потом мягко спланировал вниз.

Тут Чингисхан выпустил стрелу.

И она попала в цель!

Серый гриф взмахнул крыльями, пытаясь взлететь, забил лапами по камню.

— Вот в него–то я и целился, — объяснил хан своим гостям. — Что и говорить, вороны птицы умные, но не настолько, как вы думаете.

— Какой поразительно меткий выстрел! — воскликнул главный посол.

— Это я только примериваюсь! — ответил хан.

А серый гриф уже свалился со скалы. Прежде чем он ударился о землю, его несколько раз подбрасывало пружинистыми сильными ветвями елей. Это была большая, тяжелая птица, и, когда она уже лежала во влажном мху, ветви еще долго подрагивали.

— Я слышал, — начал главный посол, — будто вы собираетесь победить в поединке тигра?

— Да! И еще медведя. И кабана! Таков наш обычай.

— А это не опасно?