Сокоррак со своими всадниками направился к Равнине, Ашира повели в сторону Байрам-Али.

Кельхан говорил с Аширом наедине. С первых же слов Ашир объявил:

— Я не перебежчик. Меня послал к тебе Артык. Он сказал мне: «Умри, но передай мои слова Кельхану». Ты сам знаешь, перейти фронт — это положить голову под меч. Я понял важность поручения Артыка и вот пришел, доверяя тебе свою жизнь. Или, во имя своей дружбы с Артыком, скажи мне о своих намерениях и помоги вернуться назад, или отправь, как шпиона, в штаб, а можешь и сам...

— Если ты сумел добраться до меня, на тебе не будет и царапины. Вернешься так же благополучно, как и пришел. Раз Артык послал тебя сюда, значит, он верит мне. И я не пощажу жизни ради него. Но ты скажи — что он просил передать:

— Артык сказал так: «Служа англичанам, Кельхан изменяет своему народу. Кельхан должен понять, что англичане коварны, а Эзиз мстителен, что с ним скоро расправятся. Ведь он не так глуп, чтобы верить лживым обещаниям Эзиз-хана. И неужели Кельхан все еще не убедился в том, что советская власть — народная власть? Если он перейдет в Красную Армию, перед ним откроется счастливая жизнь. Жду с нетерпением и Кельхана, который должен сбросить тяжелый груз со своих плеч, и всех его джигитов!»

Уже в тот день, когда Артык уходил со своей сотней, обдавая пылью разъяренного тедженского хана, Кельхан почувствовал, что не будь вокруг него верных ему джигитов, может быть, он уже поплатился бы головой за свою непокорность. Позднее, получив письмо Артыка, он решил присоединиться к нему. Теперь Кельхан, выслушав горячие слова Артыка, еще больше утвердился в своем решении. Он сказал Аширу, что в ближайшие же дни поведет на соединение с полком Артыка всю свою сотню. Затем откровенно рассказал Аширу все, что знал о положении белых и англичан. Рассказал и об острых разногласиях в штабе фронта: англичане отказались бросить свои войска в наступление, на чем настаивали белые, и ограничивались только обороной...

Проводив Ашира в пески, Кельхан стал обдумывать, как обеспечить безопасный переход своего отряда в расположение красноармейских частей. Но не успел он посоветоваться со своими командирами и преданными ему людьми, как в жизни его наступила перемена. Командующий фронтом Ораз-Сердар пригласил его в свой вагон и повел с ним откровенную беседу.

— Кельхан, — обратился он к сотнику, — я давно приглядываюсь к тебе и доволен тобой. Мне хотелось бы назначить тебя на более высокий пост, потому я и решил с тобой побеседовать. Прежде всего прошу тебя: будь со мной вполне откровенен. На все вопросы отвечай не стесняясь, как понимаешь.

Сотник понял слова командующего по-своему: «Ораз-Сердар, должно быть, пронюхал, что я собираюсь перейти на сторону большевиков, вот и допытывается хитростью, хочет, чтобы я сам все рассказал...»

— Сердар-ага, что знаю — не скрою, — ответил Кельхан.

Заметив его смущение, командующий заговорил еще более горячо:

— Кельхан! Я тебе — как отец, доверяю полностью свое сердце, и ты не таи от меня ничего.

Кельхан совсем растерялся. «Ну, пропал!» — подумал он. А Ораз-Сердар, словно не замечая его состояния, продолжал:

— Пусть наш разговор останется в стенах этой комнаты. Я хотел бы, чтобы он был на благо туркменского народа.

— Сердар-ага! Я сын туркмена! — воскликнул Кельхан.

Этот ответ удовлетворил Ораз-Сердара. Он подвинул стул поближе к сотнику:

— Кельхан, я повторяю: пусть все, о чем мы будем говорить, останется между нами.

— Сердар-ага, хоть ты и приглядывался ко мне, а вижу, вовсе не знаешь меня; повторяю снова: я — сын туркмена!

— Молодец, Кельхан! — Ораз-Сердар пытливо взглянул в лицо собеседнику и осторожно начал: — В последнее время Эзиз-хан начинает вызывать у меня подозрения...

Кельхан, сразу поняв, о чем пойдет разговор, перебил командующего:

— У нас тоже.

— Значит, я не ошибся, — продолжал Ораз-Сердар. — Эзиз думает только о себе, о том, чтобы стать ханом над всеми туркменами. Он не понимает, что времена ханства кончились еще при жизни моего отца. Он только сеет распри среди туркмен.

— А почему ушел от него Артык? — не удержавшись, сказал Кельхан.

— Артык?..

— Он со своей сотней перешел на сторону большевиков. А сотню Артыка можно считать за полк. Мы ее потеряли из-за глупого зазнайства Эзиза.

— А, помню. Этот удалец в Пендинской степи разгромил сотню сипаев и нашу лучшую офицерскую роту.

— Сердар-ага, говорю вам: против сотни Артыка полк не устоит! А если Эзиз не изменит свою политику, то, пожалуй, большинство наших конников перейдет к Артыку. — Тут Кельхан почувствовал, что хватил через край в разговоре с командующим, но тот, видимо, был далек от подозрений и задумчиво произнес:

— Это ясно...

Помолчав немного, Ораз-Сердар протянул руку к столику, на котором стояла бутылка водки, налил рюмку и протянул ее Кельхану. По-видимому, он забыл, кто его собеседник. Кельхан с удивлением посмотрел на командующего:

— Сердар-ага... — нерешительно сказал он и тут же подумал: «Баяры пьют, а если и мне попробовать?» Он уже протянул было руку, но командующий сам выпил водку и заговорил почти шепотом:

— Я хочу обессилить Эзиза...

— А хватит силы на это?

— Отсюда мое желание поговорить с тобой. Конечно, если ты и другие сотники останутся с Эзизом, мне будет трудней.

— Если б дело было только за мной...

— Я считаю тебя за половину отряда Эзиза, а после этого разговора, — даже и всем его отрядом.

— Эзиз, — старый ворон, он не поддастся на пулю!

— Против ворона есть орел, — самодовольно произнес Ораз-Сердар, явно подразумевая здесь себя. — Достаточно орлу взмахнуть крылом — и от ворона только перья посыплются. А кроме того, есть лиса. У нее тысяча и одна хитрость. Не попадается ворон на одну, попадется на другую. Сейчас против Эзиза — орел и лиса.

— Если так, то...

— Эзиз никого не хочет признавать над собой. Он не выполняет приказов штаба, вызывающе держит себя перед господином Фунтиковым, можно сказать, ни во что не ставит его. А у себя в Ак-Алане он, говорят, только развратничает, позоря ислам.

Кельхан с удивлением посмотрел на командующего: «Говоришь об исламе, а сам, видно, без бутылки и дня не можешь прожить».

Ораз-Сердар, посмотрев пьяными глазами на сотни-ка, продолжал:

— Наши союзники принимают меры к тому, чтобы изловить Эзиза. Их контрразведка уже действует. Имеются разные планы... Одним словом, через несколько дней ты кое-что услышишь.

При этих словах Кельхан снова почувствовал себя нехорошо. Раз уж вмешались англичане, добра не жди — Эзиза сцапают, да и его сотникам может непоздоровиться. Но командующий вдруг заявил:

— Я хочу назначить тебя начальником отряда вместо Эзиза.

У Кельхана сразу отлегло от сердца. Глаза его загорелись. Не зная, как благодарить командующего, что сказать, он по-иному взглянул на бутылку, в которой было еще больше половины белой жидкости, и неожиданно заявил:

— Сердар-ага, это что, питье? Надо бы попробовать!

Ораз-Сердар живо ухватился за бутылку:

— А ты когда-нибудь пробовал?

— Нет, Сердар-ага. Но раз хорошие люди пьют, почему бы и мне не попробовать?

Ораз-Сердар налил две рюмки и чокнулся:

- За удачу!

Водка обожгла внутренности сотника. Не помня себя, он вскочил задыхаясь:

— Сердар-ara, что это такое?

— Это водка — то же, что и вино.

— Значит, водка — огонь?

Ораз-Сердар встал, похлопал сотника по плечу:

— Кельхан! Отныне ты начальник тедженского отряда. Только пока нигде об этом не говори. Тайком готовь джигитов, настраивай их против Эзиза. Чтобы не мешал тебе и нам, надо незаметно схватить или уничтожить и Кизылхана. Через два-три дня, как только Эзиз попадет в наши руки, объяви джигитам о выдаче трехмесячного оклада жалованья и нового обмундирования.

Кельхан тоже поднялся. Под его длинными усами проскользнула горделивая улыбка:

— Сердар-ага, будь спокоен! На меня можно положиться.