— Я ему, жирной свинье, весь его штаб опрокину! Но это была лишь пустая заносчивость.

Все чаще приходилось Эзизу задумываться над своим положением. Из последнего столкновения с Ораз-Сердаром и Фунтиковым он понял только одно: что ашхабадские правители и белое командование постараются при первой возможности прибрать его к рукам. «Ну ладно, — раздумывал он, — этот кривой Пынтик и Ораз-Сердар готовы сожрать меня. Другого от них я и не ожидал. Но что сталось с англичанами? Где обещанное Тиг Джонсом?»

Многого не понимал недалекий тедженский хан.

Тиг Джонс, перекачав в склады интервентов более половины награбленного Эзизом зерна, больше и думать не хотел о поддержке какого-то ак-аланского хана! В народе росло возмущение интервентами, при поддержке которых белые вели войну против Советского государства, а Эзиз-хан творил неслыханные жестокости. Ашхабадские рабочие открыто провозглашали: «Долой интервентов!»

Английское командование было озабочено тем, чтобы любыми средствами уничтожить кровавые следы своих преступлений. Для того им следовало убрать и Эзиза. В миссии генерала Маллесона пришли к решению тайно захватить тедженского разбойника и переправить в Индию, а не удастся — уничтожить его на месте. Военная разведка Тиг Джонса уже действовала и в том и в другом направлении.

А Эзиз-хан гадал: «Где теперь Тиг Джонс, и почему он больше не дает знать о себе? В Мешхеде ли он, или в Ашхабаде, но должен же он знать, что белые начали наседать на меня!» И чем больше раздумывал он, тем безотраднее начинало представляться ему положение. Переход Артыка со своей сотней на сторону Красной Армии ослабил его. Другой сотник, Кельхан, тоже не проявлял прежней покорности, среди нукеров усиливалось брожение. А настоящей помощи ждать было неоткуда. Джунаид-хан находился в пяти шести сотнях верст от Ак-Алана. Бухара была не ближе. О помощи из Ирана или из Афганистана нечего было и думать — облака казались ближе, чем эти страны.

От всех этих тягостных дум Эзиз даже занемог. Словно он стоял на отвесной скале и, чувствуя, как почва ускользает из-под ног, задыхался от страха. Между тем события разворачивались с непостижимой быстротой и, как мчащийся с гор бурный поток, неумолимо вовлекали его в самый водоворот.

Эзиз решил идти напропалую — он вызвал своего помощника Ташлы-толмача и приказал:

— Поезжай к Ораз-Сердару и скажи: если он, не выдаст жалованья моим нукерам, не снабдит их, как полагается, теплым обмундированием, я отзову их в Ак-Алан. Пусть тогда на себя пеняет, если я открою фронт между Мары и Тедженом!

Когда Ташлы-толмач уехал, в Ак-Алан прибыли нежданные гости. Из Ташауза, в сопровождении нукеров Джунаид-хана, приехали два турецких офицера. Оба они находились в лагере военнопленных в России и теперь, освобожденные из плена, явились к Эзизу с письмом Кязим-бека.

Эзиз познакомился с Кязим-беком, когда жил в Афганистане. Это был ловкий турецкий дипломат. Теперь он оставил дипломатическую службу в Кабуле и перебрался в Туркестан. Ставя своей целью создание подвластного Турции большого государства мусульман Средней Азии, он разъезжал по всем областям и с помощью мусульманского духовенства всюду сеял семена пантюркизма.

Английская разведка внимательно следила за деятельностью Кязим-бека и пантюркистов.

Перед тем как навестить Джунаид-хана, Кязим-бек с почетом был принят эмиром Бухары и несколько дней прожил у него во дворце. В дружеских беседах с эмиром он не раскрывал турецких планов, но восторженно мечтал вслух о восстановлении эмиратов Бухары и Хивы, об объединении мусульманских стран под знаменем ислама и советовал не бояться трудностей, смело поднять «стяг пророка». Так же беседовал он с Джунаид-ханом и с теми же наставлениями в письме послал своих офицеров к Эзизу.

А через несколько часов после приезда турецких офицеров к Эзизу прискакал гонец из Теджена. Ему сообщили, что через Серахс прошел отряд афганцев с пулеметами, стороной обошел Теджен и направился к каналу Баба-Дайхан. Командующий фронтом Ораз-Сердар приказывал Эзизу задержать афганцев.

Не успел Эзиз выслать разведку навстречу неизвестному отряду, как в Ак-Алане появился Абдыкерим-хан с двумя всадниками. Он по-братски поздоровался с Эзизом. На голове у него была чалма с кистью, на плечах — мундир и погоны афганского офицера.

Эзиз с почетом принял Абдыкерим-хана, но смотрел на него с удивлением. Предупреждая расспросы, тот постарался сам объяснить свое новое превращение:

— Эзиз-хан, не удивляйся. Когда я в прошлом году уехал от тебя, повелитель Афганистана, оценив мою деятельность на благо ислама, дал мне офицерский чин. Я сейчас — офицер афганской армии.

— Откуда идешь?

— Из Афганистана.

— Куда?

— К Джунаид-хану.

— Теперь военное время Не опасаешься белых?

— При мне сотня хорошо вооруженных людей. Я — представитель нейтрального государства. Никто не имеет права тронуть меня.

— А по какому делу идешь в Ташауз?

— Со мной сундук, данный мне афганским ханом для вручения Джунаид-хану. Что там — я не знаю. Открыть его никто не имеет права, кроме самого Джунаида.

Эзиз отказался от намерения выполнить приказ Ораз-Сердара, так как Абдыкерим-хан был его другом и ехал к другому другу — Джунаид-хану. Он даже рассказал Абдыкерим-хану, что получил приказ задержать его. Абдыкерим-хан с готовностью предложил:

— Эзиз-хан, какими бы мы ни были друзьями, я не хочу, чтобы ты терпел из-за меня неприятности. Если хочешь, — вот я, в полуфарсахе отсюда стоит мой отряд, — бери и передай в штаб!

— Абдыкерим-хан! — важно ответил Эзиз. — Я отрекусь и от союзников и от Ораз-Сердара, но не от тебя, не от Афганистана! Я тебя не задержу, будь спокоен. Но до Ташауза тебе не дадут добраться.

— Эзиз-хан, я еще раз повторяю: я — представитель нейтрального государства, которое ни с кем не воюет. Никто не осмелится тронуть меня... Однако мне пора в путь. Если хочешь что-либо написать Джунаид-хану — поспеши.

Эзиз не знал, что написать своему другу в Ташауз, и решил расспросить осведомленного человека о позиции афганского правительства, об отношениях его с белыми, англичанами и большевиками. Абдыкерим-хан коротко сообщил про соглашение афганского хана с бухарским эмиром, про то, что новый афганский хан, совершив дворцовый переворот, намерен освободиться от влияния англичан и заключить союз с Советской Россией, и, наконец, высказал предположение, что скоро, вероятно, Афганистан поднимется на войну с Англией. Эзиз мало что понял из всех этих противоречивых сообщений, но тотчас же заявил, что он останется в дружбе с Афганистаном. Абдыкерим-хану как раз это и нужно было узнать. Он предупредил Эзиза, что. только из дружеских чувств к нему позволил себе разгласить некоторые государственные тайны, и снова попросил поторопиться с письмом.

Немного мог написать Эзиз своему другу, так как и сам плохо понимал, что творится вокруг него. А мысли свои заключил словами: «Джунаид-хан, каково будет твое решение, таково — и мое». Он не сказал гостю, что в Ак-Алане находятся турецкие офицеры. Однако острые глаза разведчика видели и змею под землей.

В бумажнике Абдыкерим-хана были не только имена офицеров, но и их фотокарточки. Известно было ему и то, что офицеры прибыли к Эзизу с письмом от Кязим-бека. С целью узнать его содержание Абдыкерим-хан принял меры, о которых Эзиз и не подозревал.

Когда Абдыкерим-хан уехал, к Эзизу прибежал один хивинец. Он назвал себя Ходжаязом, сыном одного из ханских чиновников в Хиве, и рассказал, что в свое время вынужден был бежать, так как не мог снести тирании последнего хивинского хана — Исфендиара. Три года жил он в Афганистане, а когда услыхал об убийстве Исфендиар-хана, решил вернуться в Хиву. Но в отряде Абдыкерим-хана его обижали, и вот он пришел под защиту Эзиз-хана и просит отправить его с каким-нибудь караваном на родину.

Хитрые, бегающие глаза Ходжаяза смотрели беспокойно, его тонкие пальцы то и дело перебирали подстриженную рыжую бороду. Жадными глазами смотрел Ходжаяз на Эзиза, на каждого, кого видел в Ак-Алане, на дома, на кибитки и даже на окрестности. Если б его встретил настороженный человек, он не медля схватил бы его за шиворот и спросил: «Ты чей шпион?» Но Эзиз ничего не заподозрил. Ему только не понравилась манера Ходжаяза во все совать нос и беспрерывно болтать. Но это еще не давало оснований отказать хивинцу в небольшой помощи, которую он просил.