Было ясное солнечное утро. Айна подоила верблюдицу, вернулась в кибитку и накормила Бабалы. Жизнь шла своим чередом, в доме ни в чем не было недостатка. Но какая-то непонятная тоска сжимала сердце Айны. Сама не зная для чего., она стала перебирать вещи в своем сундуке. В руки ей попался красный халат Артыка. При виде его она словно опьянела. «Ар-тык-джан!» — прошептала она, прижимая халат к груди, и, сама того не сознавая, запела песню, которую пела когда-то, будучи невестой Артыка:

В белой кибитке моей постелив ковер,

Я наслажусь ли вдоволь тобой, Артык-джан?

Средь поцелуев, милый встречая взор,

Буду ли лоб твой нежить рукой, Артык-джан?

Иль мне в разлуке — о, до каких же пор? —

Плакать придется горькой слезой, Артык-джан?

Слезы душили Айну, — она не могла больше петь. И вдруг глаза ее загорелись огнем. Руки нащупали что-то твердое и холодное... Наган! Айна жадно смотрела на револьвер. На лице ее появилась суровая непреклонность.

Это оружие оставил ей Артык. Недаром он учил ее заряжать револьвер и стрелять из него!

Завернув в платок наган и сумку с патронами, Айна вышла из кибитки. Нурджахан заметила сразу, что невестка изменилась в лице и куда-то торопится.

— Аю, Айна! Куда ты? — с тревогой спросила она. Айна в нерешительности остановилась, но быстро нашлась:

— Бабалы что-то ест плохо. Пойду в степь, поищу, нет ли дикого лука.

Айна прошла одну гряду барханов, другую и остановилась. Теперь можно было не опасаться, что звук выстрелов услышат в ауле. Взяв череп верблюда, она поставила его на бугорок и стала стрелять. При первом выстреле у нее дрогнула рука; когда нажимала спусковой крючок, глаза сами зажмурились. Сделав второй выстрел, она заметила струйку пыли, поднявшуюся возле черепа, и это обрадовало ее. Так, выпуская пулю за нулей, она разрядила двенадцать патронов, — четыре пули угодили в череп.

Убедившись, что она уже не боится стрелять и даже может попасть в цель, Айна набрала два пучка луку и вернулась домой.

Наступил вечер. Запад затянуло темной завесой пыли. Поднимался ветер. Встревоженная Нурджахан, подвязав к наружным кольям веревку, перекинутую через верх кибитки, натягивала ее, закручивая палкой. Увидев невестку, она засуетилась еще больше.

— Аю, Айна! Гляди — надвигается буря! Как бы не свалило кибитку. Давай скорее подтянем веревку!.. Шекер, дочка, а ты что стоишь? Неси же подпорки!

Айна взглянула на почерневшее небо и спокойно сказала:

— Напрасно тревожишься, мама. Такой черный ветер не бывает сильным. Только посуду запылит.

Быстро сунув наган и патроны в сумку для ложек, она все же вышла помочь свекрови.

— Ах, всегда вы с Шекер такие! — ворчала Нурджахан. — «Напрасно тревожитесь...» Обо всем надо заранее позаботиться. А у меня уж до всего и руки не доходят.

— Да не бойся, мама! Отдохни, мы с Шекер сейчас все сделаем.

Вопреки опасениям Нурджахан, черный вихрь, налетевший в сумерки, только поднял песок и золу около тамдыра, но. кибитку даже не качнул.

Уже за полночь Айна в полусне услышала цоканье копыт. Первой ее мыслью было: «Артык!..» Она быстро встала. Шекер тоже приподнялась, проснулась и Нурджахан. Когда Айна зажгла лампу и отворила дверь, в кибитку ввалились два рослых эзизовских нукера в зеленых погонах. Айна не знала их — ни старшего, Пеленга, ни его спутника.

— Проходите, садитесь, — растерянно проговорила она, чувствуя, как слабеет все тело.

Пеленг, покручивая ус, окинул взглядом Айну, задержал глаза на прижимавшейся к матери Шекер и сказал:

— Нет, молодушка, мы не сядем.

— Тогда говорите, с чем приехали, с какими вестями.

— Вести наши... Ха-ха! Мы, молодица, приехали, чтобы... увезти вас.

— Куда?

— Вас вызывает к себе Эзиз-хан.

У Айны перехватило дыхание. Нурджахан и Шекер замерли от страха.

— Зачем?

— А это, когда приедете, спросите у него, — с усмешкой ответил Пеленг.

Эта усмешка и наглый взгляд Пеленга вернули Айне силу. Она вспомнила, что она — жена Артыка. Презрительно поджав губы, она спросила:

— Что же — Эзиз-хан, растеряв мужчин, набирает теперь женщин?

— Это, молодица, не твоего ума дело. Ты ведь жена Артыка?

— Хотите мстить Артыку — мстите ему самому, если сможете! При чем тут семья?

— И это не тебе разбирать! Ты с той вон девушкой, — Пеленг указал на дрожавшую от страха Шекер, — собирайтесь, сейчас поедем.

Нурджахан лишилась языка. Прижимая к себе дочь, она залилась слезами. Айна, внешне оставаясь спокойной, отошла к сумке, в которой лежал наган. Пеленг шагнул к старухе, оторвал ее руки от дочери и наклонился к Шекер.

Шекер обеими руками закрыла лицо. Пеленг оглядел ее и обернулся к своему спутнику:

— Неплохая девушка! Как думаешь, подходит для Пеленга?

— Да у тебя ведь есть жена.

— Гм! У хана три жены, пусть у Пеленга будет две!

Пеленг грубо оторвал руки Шекер от лица и поцеловал ее:

— Да здравствует Эзиз-хан!

Айна, пряча за спиной наган, крикнула:

— Негодяй, прочь руки от девушки!

— Ха-ха-ха! Пеленг еще никогда не убирал руки от Добычи. — И, обернувшись к своему спутнику, крикнул: — Чего стоишь? Хватай!

Нурджахан в ужасе закричала:

— Вай, дитя мое!.. Ой, люди, помогите!

От ее крика с плачем проснулся Бабалы.

Шекер изо всей силы рванулась из рук Пеленга и отбежала в глубину кибитки. Пеленг кинулся за ней. Раздался выстрел, затем прогремел второй, третий. Пеленг грохнулся под чувал с пшеницей. Его спутник с перепугу бросился было вон из кибитки, но вдруг остановился и вскинул винтовку. В это время в кибитку вбежал сосед — товарищ Артыка — и вонзил в спину эзизовскому нукеру нож. Винтовка выстрелила вверх, нукер упал.

Айна, как во сне, растерянно смотрела на ручеек крови, растекавшийся по ковру. Бабалы на четвереньках подполз к ней и ухватился ручонками за ногу. Но она все стояла.

Лишь крики Нурджахан вернули Айне сознание. Подняв Бабалы, она спокойно сказала:

— Мама, не надо кричать. О том, что сделано, нечего жалеть. Так поступать наказывал мне Артык!

Затем она обратилась к соседу:

— Возьмешься за казан — сажа пристанет. Вдобавок ко всем беспокойствам, которые мы причинили вам, я еще навлекла опасность на весь ваш аул. Видно, судьба такая! Сегодня же ночью мы уйдем отсюда. Может быть, это спасет вас.

Молодой дейханин решительно заявил:

— Пока Артык не вернется, никуда вы не тронетесь! Что будет, то будет! Пока я жив, никто вас не обидит: пусть Эзиз-хан придет хоть со всеми своими черноодежными! Не падай духом! Мы придумаем что-нибудь, чтобы подозрение в убийстве не пало на нас.

— Их кони и ружья — свидетели!

— Они теперь послужат и нам.

Слова молодого дейханина ободрили Нурджахан.

— Спасибо, милый, — сказала она. — Пусть в глазах твоих никогда не будет печали!

Глава двадцать первая

Следователь военно-полевого суда вызвал Эзиза на допрос. «Тедженский хан» никак не хотел примириться с положением арестанта. В камеру ему разрешили доставить кальян. Он и к следователю явился с ним. Когда ему предложили оставить прибор в соседней комнате, он заявил: «Где нет моего чилима, там нет и меня!» Эзиз старался хотя бы в мелочах показать, что он не простой арестант. На вопросы военного следователя он отвечал надменно.

Записав имя Эзиза Чапыка, год и место рождения, следователь перешел к делу.

— Эзиз-хан, — поставил он первый вопрос, — сколько людей вы казнили за время своего ханства?

Эзиз неторопливо зажег свой кальян, пустил струю дыма через голову следователя, затем спокойно ответил:

— Никого я не казнил. В острастку другим повесил только Хораз-бахши за то, что он распевал большевистские песни. Так это — терьякеш, он и сам готов был помереть.

— Может быть, вы потеряли счет убитым по вашему приказанию или забыли?