— Павел…

Литвинцев крепко стиснул его тонкую длинную кисть. Усмехнулся:

— Святой? — и тоже представился. — Петр.

— Святой Павел и святой Петр? — засмеялся Миловзоров. — В этом есть что-то символическое. Не находите?

— Не нахожу, — серьезно ответил Петр, — потому что и сам грешен, и в других святости не вижу. А вы?

— Тоже грешен, друг мой, но грех мой свят… Проходите, я искренне рад видеть вас у себя.

Они прошли к столу, должно быть, специально накрытому к этому случаю.

— Садитесь, Петр. В наших краях не принято сразу заводить разговор о деле, тем более с гостем.

Усаживаясь напротив, Литвинцев заметил:

— Я уже слышал об этом. Хороший обычай. Но расспрашивать меня о дороге и родичах не стоит: у нас, как и у вас, отвечать на такие вопросы не принято.

— Гостю позволительно и спрашивать. Но при этом он сам должен ограничивать свое любопытство.

— Я не любопытен, вернее, почти… — доверительно сообщил Петр, беря со стола бутылку какого-то заморского напитка. Повертел перед глазами, пощелкал языком, поставил. Взял другую, полюбовался и поставил тоже. — Хорошо живете. Нам, нелегалам, такая жратва и во сне не снится. А в общем-то, когда живешь на копейки из партийной кассы, привыкаешь к минимуму. А больше этого минимума ничего, оказывается, и не нужно.

Миловзоров недоверчиво изогнул брови.

— Это вы-то — на копейки? После того, как треть миллиона положили себе в карман?

— Не себе, Павел, не себе. Мы, большевики, умеем отличать свое от общего, принадлежащего партии. А вот о вас этого не скажешь. На какие деньги едите-пьете, господа? Не на те ли, что похитили в аптечной кассе Янчевского? Или в кассах бань Лаптева и Катенева? Или в вагонах третьего класса, из кошельков простого трудового народа?

Литвинцев не любил дипломатию, да и не те это были люди, чтобы гнуть перед ними спину, поэтому решил дальше не церемониться.

— Против кого деретесь, господа анархисты? Против народа? Кому палки в колесо ставите? Нам? Ради чего? Не пора ли выяснить позиции и от отдельных глупых драчек переходить ко всеобщему наступлению революции против тирании Николая?

Миловзоров, конечно, знал, с кем у него будет встреча, но такой бурной атаки, по-видимому, все-таки не ожидал.

— По-моему, слишком много вопросов, — кривя рот после внушительной рюмки рома, проговорил он. — Я же предупреждал, что гостю нужно сдерживать свое любопытство. Неужели не предупреждал, Петр?

Это глупое, банальное паясничанье вконец вывело Петра из себя. Забыв обо всякой дипломатии, он вскочил и, роняя на столе бутылки, потянулся к Миловзорову. Тот испуганно отпрянул назад, но помешала спинка стула, и Литвинцев успел-таки схватить его за лацканы пиджака.

— Кончай валять дурака, Миловзоров! Не для того я тебя добивался, чтобы занимать друг друга словоблудием и жрать твой заморский ром. Мне без шутовства, всерьез с тобой поговорить надо. Как с революционером, как с человеком, черт бы тебя побрал! Вот и давай толковать, раз сошлись!

За дверью по лестнице прогромыхали пудовые сапоги, дверь распахнулась, и в помещение едва не влетели уже знакомые Петру «приказчики». Петр машинально сунул руку в карман, готовый ко всему. Глаза его на секунду встретились с глазами Миловзорова, тот не выдержал этого взгляда и, чтобы не выказать своей растерянности, накричал на незваных гостей:

— Чего явились? Кто приглашал? А ну полный кругом, и чтоб ноги вашей тут не было!

Когда дверь за ними закрылась, пожаловался:

— Не дают спокойно поговорить, олухи. Ты уж извини, Петр, что так глупо все началось. Давай начнем сначала. Сядем вот сюда, на диванчик и потолкуем… Кстати, папиросы у тебя есть? А то у меня от этих гадких сигар уже все внутренности в саже.

— Вот это мужской разговор! — искренне обрадовался Петр. — Терпеть не могу сиропную, никому не нужную болтовню… А папиросы найдутся, как же. Кури, браток, проветривайся русским дымком, полегчает.

Они не спеша размяли папиросы, прикурили от одной спички и сладко затянулись.

— Так чего ты хотел, Петр? — уже спокойно и запросто спросил Миловзоров. — Если стыдить пришел, то поверь: я и сам стыдить себя умею.

— Не в стыде дело, а в совести и в понимании… стратегии.

— Тебе хорошо говорить о стратегии, когда за тобой такая сила. А что под силу нам? Пивные лавки и бани — это, конечно, не очень здорово, но что-то ведь делать надо!

— Не надо, Павел! Вот этого-то как раз и не надо! — опять загорелся Петр. — Своими безответственными хулиганскими наскоками вы только отталкиваете людей от революции. Да и много ли дают вам такие экспроприации?

— Мелочь, — вздохнул Миловзоров. — Оттого еще обиднее.

— А настоящего дела хочешь?

— Банк? Еще один поезд? — оторопел Миловзоров. — Нет, брат, нам такое не по плечу.

— Почему только вам? Давайте вместе! Уверяю: все получится как надо!

Тот даже о папиросе забыл.

— Ты что, святая душа, в большевики меня агитировать пришел?

— Зачем это мне? Я знаю о твоих убеждениях, не разделяю их, но и не требую никаких отречений. Ты принадлежишь своей партии, я — своей, но враг-то у нас — один!

— Что же ты предлагаешь? Слить боевые организации, несмотря на партийные различия?

— Партийные различия, партийные различия!.. С ними мы разберемся потом, а сейчас действовать надо сообща, не дробя сил революции!

— А социалисты-революционеры? Как смотрят на эти вопросы они?

— Советуются со своим руководством, от прямого ответа уходят.

Миловзоров задумался.

— То же самое, пожалуй, отвечу тебе и я. Надо посоветоваться.

— И… уйти от прямого ответа?

Долго убеждал он Миловзорова, долго доказывал то, чего и доказывать-то не было нужды, — бесполезно.

— Боишься? — прямо спросил Петр. — Ну да, у нас из таких бутылок не попьешь, это точно. Но неужели этот сытый подвал тебе дороже победы?

Миловзоров курил и молчал.

— Ну хотя бы взаимодействовать в-повседневных делах мы с вами можем? — не отступал Петр. — Пусть никакой общей организации не будет — ладно. Но если кто-то один из нас богат, скажем, взрывчаткой, а другой патронами или ценными данными разведки, почему бы нам не поделиться, почему не помочь друг другу? Вот тебе, Павел, что сейчас нужно прежде всего?

— Пулемет, — не задумываясь, бросил тот.

— Чтобы на аптеки войной ходить? — рассмеялся Литвинцев. — Хороши, братишки!

— Не на аптеки. Сейчас я готовлю кое-что покрупнее…

— Ну-ну… Но пулеметов пока даже в царской армии — кот наплакал. Мы обходимся без них.

Так ни о чем не договорившись, они стали прощаться.

— Пулемета нет, но если что-то потребуется, не забудь наш разговор, — сказал напоследок Петр. — Если же по-прежнему будете заниматься грабежами, пеняйте на себя: на вас сил у нас хватит.

— Неужто против нас пойдете? — вскочил оскорбленный Миловзоров. — Вместе с полицией — против нас, истинных революционеров?

— Не вместе с полицией, Павел. И не против революционеров. Но бандитов и хулиганов, терроризирующих население, щадить не станем. Это передай своим.

У порога Миловзоров задержал его.

— Над твоими советами мы подумаем, Петр. Но и ты прими один мой совет: когда в следующий раз решишь встретиться со мной, получше затверди пароль, а то народ у меня больно горячий.

Смеясь, Петр покачал головой.

— Значит, все-таки напутал? Ну и мастера же вы по части изобретения паролей, — пока выговоришь, язык сломаешь.

— Ну, не обессудь, Петр. Счастья тебе. Что там ни говори, на одной земле живем, под одним мечом ходим.

— И тебе, «святой» человек, тоже. Будем, однако, надеяться на лучшее… Прощай.

Глава одиннадцатая

Нудный осенний дождь все чаще переходил в снег, и тогда в считанные минуты лес вокруг совершенно преображался, делаясь как бы чище, просторней и в то же время чужее и незнакомее. Пролежав день-другой, снег незаметно исчезал, уходя в бурую опавшую листву и землю, тоненькими струйками стекая по стволам деревьев. Лишь на северных склонах оврагов он держался дольше, а то и совсем не успевал растаять до нового снега, копясь и нарастая день ото дня.