Гамалиил.  Ты бы никогда не пошел за большинством.

Акива.  Я вижу, ты тоже к этому не готов. Так чего ты хочешь? Сложить с себя полномочия? Это можно. Но ты же столько шел к этой должности! Столько интриг придумано, столько паутины сплетено, столько денег потрачено…

Гамалиил.  Ты до сих пор не можешь мне этого простить?

Акива.  Прощают раскаявшихся. От тебя же я ни разу не слышал ничего, кроме уверений в собственной правоте и требований уважения к должности, которую, как я считаю, ты получил незаконно.

Гамалиил.  Они проголосуют не за доводы и аргументы, а за тебя. За свою любовь к тебе. Они проголосуют за все, что бы ты не предложил.

Акива.  Ты преувеличиваешь. Люди голосуют сердцем, это давно известно, но разум у них при этом остается. Но такой ли он надежный союзник? Вот о чем я бы подумал на твоем месте. А насчет любви… Ты помнишь правило: «Зажечь может только горящее»? Любят тех, кто любит сам. Но утешься: разве заповедано, чтобы чужие люди любили друг друга? Люди должны друг друга уважать.

Гамалиил.  А как же заповедь из книги Левит: «Возлюби ближнего как самого себя»? Ты сам провозгласил ее великим правилом Торы!

Акива.  А у меня есть на этот стих толкование, ты не забыл?  Понимать это надо не как: «люби ближнего, как самого себя», что невозможно ни для кого из смертных, но: «люби ближнего, потому что  он как ты!», то есть снисходи к его слабостям и не требуй от него чрезмерного. Ишмаэлю нравилась эта трактовка.

   Гамалиил.  А Иегошуа возражал!

Акива.  Иегошуа всегда  возражал, если Ишмаэль одобрял. Какие были споры! Помнишь нашу академию в Явне?

Гамалиил.  Нынешняя кажется тебе хуже?

Акива.  Старикам всегда так кажется. Но не написано ли у Соломона в Экклезиасте: «Не говори, что нынешние дни хуже  прежних, ибо не от мудрости ты говоришь это»? Для всякого времени свои песни. Но тогда, в Явне, это было настоящее созвездие! Иегошуа  во главе стола, а мы все вокруг: Ишмаэль, ты, я, Бен Азай, Тарфон, Бен Зома, Элиша…

Гамалиил.  Не надо о нем!

Акива.  Оставь! Он был лучшим из всех нас, кроме Ишмаэля.

Гамалиил.  И тебя!

Акива.  Со мной он был вровень. А в чем-то, может, и превосходил.

Гамалиил.  Он ушел тоже из-за меня?

Акива.  Нет, конечно. Это из-за нашего путешествия в Пардэс. Мы ощущали себя избранниками Божьими. Никто тогда не знал…

Гамалиил.  Ни для кого из вас это не кончилось добром.

Акива.  Ни для кого. Бен Азай умер, Бен Зома сошел с ума, Элиша стал отступником.

Гамалиил.  А ты?

Акива.  Я тоже стал другим.

Гамалиил.  Но ты выдержал! Ты вошел с миром, и вышел с миром.

Акива.  Да, я крепкий парень! Я же простой мужик, пастух. Молодость в труде и бедности. Крестьянский здравый смысл, благочестивая народная мудрость… Что там еще плел наш великий говорун Элиэзер?

Гамалиил.  Акива, а что там все-таки было?

Акива.  Где?

Гамалиил.  В Пардэсе.

Акива.  Бог с тобой, Гамалиил! Неужели ты думаешь, что я расскажу тебе?

Гамалиил.  ОН (жест) запретил тебе?

Акива.  Нет, я сам запретил себе.

Гамалиил.  Акива, я пришел к тебе за утешением.

Акива.  Зачем же еще ко мне приходить? Чем я могу утешить тебя?

Гамалиил.  Скажи мне правду. Обещай!

Акива.  Разве я когда-нибудь лгал?

Гамалиил.  В том-то и дело, что нет. Но сейчас, мне кажется, ты не договариваешь. Не может быть, чтобы ты полагал этого Бар Кохбу Мессией! Зачем ты всех уверяешь в этом?

Акива.  Я действительно так считаю.

Гамалиил.  Но он же ничем не напоминает Мессию!

Акива.  Он не похож на тот образ Мессии, который сложился в твоих мыслях, но это ничего не значит. Почему ты думаешь, что Божественный замысел должен походить на твои идеи и представления?

Гамалиил.  Ты разглядел Божественный замысел, а я – нет?

Акива.  Разве это в первый раз?

Гамалиил.  Акива, ты всерьез считаешь, что ты настолько умнее меня?

Акива.  Гамалиил, зачем задавать вопрос, на который ты знаешь ответ? Такой разговор унижает тебя и меня. Ты же пришел за утешением. Утешься тем, что я вижу в Бар Кохбе Мессию.

Гамалиил.  Акива,  сознаешь ли ты, какую ответственность ты на себя берешь? Если ты ошибаешься, это твоя личная ошибка. Но ты продолжаешь настаивать на своем, и тем самым  ввергаешь в заблуждение весь народ. Это сравнимо с лжепророчеством и даже с сознательным богохульством. Помнишь ли ты, что бывает с теми, кто богохульствует?

Акива.  Напомни мне, я уверен, это доставит тебе удовольствие.

Гамалиил.  Богохульников поражает Иродова немочь! Руки и ноги их сохнут, головы их трясутся, их терзает невыносимая боль. Тела их покрываются струпьями и язвами, глаза их вытекают, лица их гниют, как у прокаженных, плоть их заживо пожирают черви. Так сходят они в могилу.

Акива.  Меня это не трогает, ибо не имеет ко мне отношения. Если хочешь, скажи эти слова членам Синедриона и посмотри на их реакцию. Только учти, что  эта речь может  стать последней в твоей жизни. Тому, кто пугает других, нужно быть готовым самому пережить великий страх.

Гамалиил.  Акива, ты открываешь врата бездны!

Акива.   Они порой неотличимы от дверей рая!

Гамалиил.  Я боюсь не за себя. Что будет с народом Божьим? Ты понимаешь, что при таком решении Синедриона война с Римом неизбежна?

Акива.  Я вижу это также ясно, как ты.

   Гамалиил.  И тебя это не страшит?

Акива.  Нет, ибо я уповаю на помощь Божию. А вот тебя, как видно, эта война пугает? Не странно ли это? Ты же всегда мечтал о часе, когда наш народ сможет сбросить ненавистное иго иноверцев. Откуда вдруг такое малодушие?

Гамалиил.  Акива, послушай меня! Прошу тебя, оставим взаимную неприязнь ради судьбы народа Израиля! Забудь обиды, которые я нанес тебе вольно или невольно. Прости меня! Скажи мне со всей искренностью: ты веришь в наш успех?

Акива.  Гамалиил, я не могу забыть обиды. Никто не может сделать бывшее не бывшим. Но я постараюсь тебя простить. Я отвечу тебе вполне искренне. Послушай одну историю. В молодости я дружил с  одним крестьянином по имени  Эфраим. Он зарабатывал на жизнь тем, что копал колодцы. Это был огромный, хмурый человек, которого все сторонились. Казалось, он всегда таскал с собой свою яму. Как-то он попросил меня помочь, и мы спустились в почти готовый колодец. Дело было летом, в полдень, стояла жара, солнце светило так, что был виден каждый камушек на дороге, а на небо было больно смотреть. Но в колодце было темно, и, что самое неожиданное для меня, высоко в небе были видны звезды. Их можно было увидеть только из глубины этой ямы. Так и сейчас. При ясном, слепящем свете разума я вижу, что надежды мало. Умом я понимаю это. Но в глубине моей души, в самой темной ее глубине, там блещет звезда надежды. Когда я смотрю оттуда, мне кажется, что возможно чудо. И я надеюсь на него.

Входит слуга.

 Слуга.  Рабби Акива, Рабби Гамалиил! Мой хозяин Рафаил Бен Амрам  вновь приглашает вас почтить вашим присутствием пир в честь обрезания его сына.  Кланяется. Что мне передать ему?

Гамалиил.   Благодарю за приглашение,  но я не приду. Я не хожу на пиры простонародья.  Предпочитаю следовать словам царя Давида: «Блажен муж, не ходящий в совет нечестивых и в собрании насмешников не сидящий».

Акива.  А я буду непременно. Передай Рафаилу, что я сейчас же иду.  Слуга выходит.

Гамалиил.  Ты предлагаешь нам  поверить, что пришел час избавления?

Акива.  Да.

Гамалиил.  Ты готов умереть?

Акива.  В любой момент.

Гамалиил.  И предлагаешь нам последовать за тобой?

Акива.  Пусть каждый делает свой выбор.

Гамалиил.  Врата бездны! В этом твое утешение, Акива?

Акива.  Другого утешения у  меня для тебя нет.

Пир у Рафаила. Ангел смерти.

Акива идет по улице Лода и видит толпу людей, весело распевающих «Симан тов». Мазаль тов! Счастья и удачи! .  «Добрый знак с небес нам дан! Счастья знак дарован нам!» Акива присоединяется и поет со всеми.