В течение сезона Мейерхольду пришлось много играть. В 115 спектаклях он выступил как актер 83 раза. Большая часть сыгранных и ролей падала также на пьесы Художественного театра, причем Мейерхольд, в большинстве случаев, играл то же, что играл в Москве. Так, в «Царе Федоре» он играл по-прежнему Василия Шуйского, в «Трех сестрах» — Тузенбаха и т. д. Новыми и большими ролями сезона для Мейерхольда были: Астров — в «Дяде Ване», Рембовский в «Золотом руне», Берент в «Гибели “Надежды”», Иванов в «Иванове», Роберт в «Чести», Георгий Претуров в «Сильных и слабых», Нароков в «Талантах и поклонниках», Левборг в «Гедде Габлер», Арнольд в «Михаэле Крамере», Ландовский в «Акробатах» и несколько других. Роль старого клоуна Ландовского считалась и впоследствии одним из лучших созданий Мейерхольда актера.

Главная часть всех этих выступлений Мейерхольда пришлась на роли, так называемых, любовников — неврастеников, по преимуществу героев чеховских и гауптмановских пьес. Комедийная струя почти исчезает, ибо новый репертуар, в большинстве случаев, состоял или из драм или из того неопределенного жанра, который авторы называли пьесой.

Закрытие сезона пришлось на 16 февраля, так как 17 начинался великий пост. Для последнего спектакля были поставлены снова «Три сестры», которыми открывали сезон. Этим будущее «Товарищество новой драмы» как бы признавало над собой духовный протекторат Чехова, и его именем замыкало разнообразное содержание сезона. На долю Чехова в первую херсонскую зиму и пришлось приблизительно 10 % всех спектаклей, что по масштабам Херсона было очень много.

На другой день после закрытия сезона, в понедельник 17 февраля, труппа Кошеверова и Мейерхольда получила неожиданный сюрприз. Редакция местной «научно-литературной, политической и коммерческой газеты» — «Юг» выпустила специальный номер, посвященный труппе Кошеверова и Мейерхольда. Часть этого номера была отпечатана на атласной бумаге и вручена всем деятелям сезона. В передовице редакция объясняла факт выпуска особого номера своей газеты тем, что труппа истекшего сезона превратила херсонский театр, служивший раньше для развлечения лиц, страдающих диспепсией и сплином, в школу правды, добра и красоты. Поэт газеты — Владимир Ленский посвятил руководителям труппы большое стихотворение «Два жреца», где рассказывал о том, как в храм покинутой Мельпомены вступили два незнакомых жреца:

«И приступили к песнопению

Пришельцы из чужих сторон,

И опустилась, вняв молению,

Богиня на священный трон».

Местный рецензент А. Н—н отдал минувшему театральному сезону целый фельетон, в котором скорбел о конце широкого праздника ума и души, и с глубоким удовлетворением отмечал, что труппа обошлась без премьеров, исключительно на основах художественного ансамбля: О Мейерхольде, как об актере в этом фельетоне читаем следующее: «Про В. Э. Мейерхольда нужно было бы сказать очень много… много было у него перлов исполнения. Этот артист знакомил нас с больными характерными натурами, где психология занимала первое место. Тонко поясняя малейшие изгибы души и, сокровенные черты характера своих героев, прекрасною художественною игрою В. Э. открывал зрителям целый новый мир — мир духа и мысли, являясь вполне понятным как для зрителя партера, так и галереи и, главным образом, собою создавая настроение пьесы… Роли с юмористическим и комическим оттенком, как например, адвокат Монтичели (Идеальная жена), Леплюше (Флипот) и т. п., в исполнении В. Э. Мейерхольда дышали жизненной веселостью и неподдельным комизмом, заставлявшим публику смеяться от души, и даже такая характерная роль, как водяной в “Потонувшем колоколе” в исполнении В. Э. была одухотворена смыслом существования жизни».

Маленький фельетонист Линский, писавший под псевдонимом Де-Лин, написал в «альбом труппе» ряд стихов, из них приводим:

А. П. Зонову :

Окажите нам услугу

И играйте лишь… прислугу.

А. С. Кошеверову :

Он режиссер-распорядитель,

Премьер, герой и, наконец,

Не коронованный властитель

Херсонских девичьих сердец.

В. Э. Мейерхольду :

О, мила вам видно драма,

За новинкой шла новинка,

Но за что, скажите прямо,

Обошли вы Метерлинка,

Монна-Ванна, Монна-Ванна

Нам была зело желанна.

Из остального материала, напечатанного в номере, нужно отметить статью В. Ленского «По поводу», где давалась характеристика режиссерских приемов. Ленский отмечает, что почти во всех пьесах, где действие совершается в комнате, для комнаты на сцене отводили очень небольшое место. Сцена почти нигде не представляла правильного четырехугольника, а непременно одна из стен делает зигзаг, или сбоку выступает углом. При этом дается не одна комната, а вся квартира, так что через открытые двери, зрители видят анфиладу остальных комнат. Обстановка отличается подражанием действительности. На сцене господствует гармония мелочей. Ленский особо отмечает постановку «Мещан», пьесы Платона «Люди», «Смерти Грозного» и «Федора Иоанновича». «Один же из последних спектаклей “Акробаты” — пишет автор статьи — можно с уверенностью назвать шедевром режиссерского искусства. Тут зрителю являлось во всей своей полноте цирковая, закулисная жизнь: на сцене все необходимые принадлежности циркового обихода — всевозможные лестницы, трапеции, шесты, обручи, затянутые бумагой, препятствия для скачки лошадей, жонглерские предметы и проч. Не упущены даже были такие подробности, как надписи “вход в буфет”, “дамская и мужская уборная”, целый ряд кнопок электрических звонков. А сквозь поднимающуюся занавеску, отделяющую арену, виден цирк, освещенный и переполненный зрителями… и ко всему этому исполнители в превосходных цирковых костюмах, усвоившие некоторые приемы цирковых артистов». Наконец, Ленский рассказывал о том, как замечательно воспроизводили режиссеры дождь и ветер в «Дяде Ване», бурю в «Гибели “Надежды”», зиму в «Людях» и разнообразные звуки горных и лесных трущоб в «Потонувшем колоколе».

По окончании зимнего сезона Мейерхольд и Кошеверов предприняли двухнедельную поездку в соседний Николаев, где играли «Три сестры», «Дядю Ваню», «Чайку», «Гибель “Надежды”», «Мещан», «Штокмана», «Акробаты» и «Сильных и слабых», а 7 апреля открыли теми же «Тремя сестрами» двухмесячный весенний сезон в Севастополе. «Три сестры» шли и последним спектаклем. Репертуар в Севастополе был, за малыми исключениями, тот же, что и в Херсоне, но надлежит отметить, что здесь были в первый раз поставлены «Женщина с моря» Ибсена, «На дне» Максима Горького и «Втируша» Метерлинка. Пьеса Метерлинка шла в один вечер вместе с «Последними масками» Шницлера и весь спектакль назывался «вечер нового искусства». Во «Втируше» Мейерхольд играл роль деда.

«Новое искусство», «новый театр», «новая драма» — эти слова для Мейерхольда начинают звучать все призывнее и призывнее, и он решает, оставшись на следующую зиму в Херсоне, в качестве уже единоличного арендатора херсонского театра, назвать руководимое им театральное дело — «Товарищество новой драмы».

В проспекте второго сезона, так назвал Мейерхольд вступительную афишу, он сам именовался главным режиссером, очередными режиссерами были Костромской и Сазонов. Обязанности помощников режиссеров и сценариусов несли Гурьев и Зонов[6].

Кроме того, на афише стояло имя А. М. Ремизова, без обозначения его обязанностей; на самом деле Ремизов был чем то вроде заведующего репертуаром и литературным консультантом Товарищества. Влияние нового заведующего литературной частью сказалось уже в проспекте. Основным репертуаром сезона объявлялись четыре пьесы Ибсена, три Метерлинка, четыре Пшибышевского, пять Гауптмана и три Шнитцлера. Кроме того, обещалась новая пьеса А. П. Чехова. В качестве постановочных пьес намечались: «Венецианский купец» Шекспира, «Снегурочка» Островского и «Горе от ума» Грибоедова. В Проспекте стоял также «веселый жанр», куда, между прочим, был отнесен «Шлюк и Яу» Гауптмана, и обещалось несколько возобновлений.

Уже читая этот проспект, видно, что для Мейерхольда наступающая зима должна была быть не только новой по названию («Товарищество новой драмы»), но и новой по существу. И, действительно, в эту зиму Мейерхольд начал, хотя и ощупью, пробовать новые методы инсценировки. Конечно, первые шаги были еще достаточно робкими и не могли вытеснить сразу навыков Художественного театра. Но работа над Метерлинком и, в особенности, над Пшибышевским, заставила Мейерхольда иначе взглянуть на свои режиссерские задачи, чем в первый херсонский сезон.