Сезон 1903 – 1904 был также характерен перепроизводством оперных театров. Кроме Большого и Нового, в Москве опера была в трех частных театра — Аквариуме, Эрмитаже и Солодовниковском. Из них только опера, игравшая у Солодовникова, пользовалась успехом. В Большом театре событием года явился бенефис Шаляпина «Демон», поставленный в новых декорациях Коровина и Головина. Новинками были «Добрыня Никитич» Гречанинова и «Наль и Дамаянти» Аренского.
В Петербурге с осени 1903 года возникли новые театры. На Петербургской стороне был построен театр Неметти, а в бывшем Неметти на Офицерской (в будущем — театре В. Ф. Комиссаржевской) открылся, так называемый, «Литературный театр» Некрасовой-Колчинской. В театре Литературно-художественного общества состоялись гастроли Комиссаржевской. О ней в ту зиму Ярцев писал: «о размерах таланта г‑жи Комиссаржевской могут быть разного мнения, но нельзя не чувствовать, что этот талант — самое свежее, что есть в современном театре. Здесь его достижения, здесь его возможности и намеки дальнейших путей». Тот же Ярцев в статье «Театральная критика» в ту зиму писал: «театр подошел к грани, за которой открываются новые пути». Одним из искателей этих новых путей, — как мы видели, и был кочующий вдали от столичных центров Мейерхольд с его труппой.
Переезд «Товарищества новой драмы» из Херсона в Тифлис означал несомненное укрепление позиций нового искусства. Сезоны 1902 1903 и 1903 – 1904 сложили более или менее сыгравшуюся труппу, дали возможность Товариществу накопить ряд готовых постановок и, таким образом, возобновляя их в Тифлисе, можно было продолжать дальнейшую работу над новым репертуаром.
Перебравшись в Тифлис, Мейерхольд, как режиссер, получил большие технические преимущества, так как им было снято новое здание артистического клуба, открытое всего лишь в 1901 году. Сцена артистического клуба была устроена с использованием различных новшеств: тут был и вращающийся пол, и механизм, позволяющий приподнимать любую часть площадки на разную высоту. Условия, на которых Мейерхольд получил этот прекрасно оборудованный театр, были следующие: артистическое общество брало на себя все вечеровые расходы, в возмещение которых Мейерхольд уплачивал поспектакально 200 рублей за вечернее и 100 рублей за дневное представление. Кроме того, общество брало на себя изготовление нужных декораций на сумму до 2 000 рублей[7].
Открытию сезона предшествовали в городе слухи, что Товарищество даст публике что-то новое, чего Тифлис еще не видел. Останавливали внимание и афиши с двумя черными полосами сверху и снизу. Афиши извещали, что 26 сентября состоится открытие сезона пьесой А. П. Чехова «Три сестры». Необычным для публики был анонс, уведомлявший, что «ввиду настойчивых заявлений со стороны публики, покорнейше просят занимать места до открытия занавеса и во время действия в зал не входить». Было также добавлено, что для сохранения цельности впечатления просят Посреди действия не аплодировать. Явились новинкой и другие «мелочи». Например, бросалась в глаза замена поднимающегося занавеса раздвигающимся, который расходился мягкими складками темно-зеленого цвета. Необычным было для тифлисцев и порядок начала действий. После того, как зрители занимали места, тушились все огни и раздавался «густозвучный», по выражению местного рецензента, звук колокола, а после второго удара раздвигался самый занавес.
Показанные на открытии «Три сестры» принадлежали к постановкам первого херсонского сезона. На тифлисскую публику они и произвели впечатление своим сходством с приемами Московского Художественного театра. Рецензент «Тифлисского Листка» писал, что «новым было для публики и положения действующих лиц на сцене: они садились, размещались на сцене не всегда лицом, но спиной к публике, т. е. к той стене, которая предполагается снятой, чтобы дать возможность публике видеть происходящее в комнате». Такое погружение зрителя в действительность пришлось по вкусу тифлисцам. Их занимал и бой часов, и докучливое тикание маятника, часовая кукушка, гул толпы, собравшейся на пожаре, словом, тот натуралистический звуковой фон, который так тщательно разрабатывался в Художественном театре. В исполнении также нравилась тенденция — «жить на сцене». Словом, имело успех все то, отчего впоследствии Мейерхольд решительно отказался.
Для второго спектакля Товарищество поставило «Потонувший Колокол» с Н. П. Россовым в роли Генриха, но ни пьеса, ни исполнитель не привлекли публику, — и театр был пуст. Зато благоприятно были встречены «Гибель Содома», «Доктор Штокман» и «Гибель “Надежды”». В драме Гейерманса особо отмечался подбор женских костюмов, головные уборы, белые шляпы, и деревянные башмаки; хвалили и характерные костюмы голландских рыбаков, обстановку рыбацкой квартиры, висячую лампу, огонь в которой колебался от порывов ветра.
Однако, согласие театра с публикой было нарушено, когда Мейерхольд решился в постановке «Снега» резко порвать с натуралистическим приемом и дать условную интерпретацию. «Тифлисский Листок», вообще очень благосклонный к Товариществу, даже не счел нужным поместить обычную рецензию, а напечатал маленький фельетон. Из этого маленького фельетона явствовало, что попытка дать жуткое настроение Мейерхольду не удалась, что в первом и во втором действии на сцене царила «египетская тьма», которая начала рассеиваться в третьем, но еще в четвертой было очень темно. «В результате, — читаем уже в “Театре и Искусстве” — скандал, явление редкое в летописи тифлисской сцены. Пьесу ошикали всем театром. Раздавались крики “долой сверхдраму”. Некоторые настойчиво требовали г‑на Мейерхольда, но он благоразумно не показался, некоторые же ни за кто не хотели уходить, наивно думая, что пьеса не кончилась, так как “пока ничего нельзя понять”». «Этот случай показал — заключает корреспондент — что знакомить нашу публику с новыми веяниями в современной драматургии (намерение безусловно похвальное) надо с большими предосторожностями и отнюдь не начинать ультрафиолетовым снегом».
Но как не был шумен тифлисский провал «Снега», для Мейерхольда он означал все более и более решительный поворот в сторону не только новой драмы, но и новых методов инсценировки. «Египетская тьма» была перегибом палки, но этот перегиб был неизбежен, как реакция против постановок во вкусе натуралистического театра.
Одной из особенностей работы Товарищества, на которую сразу обратили внимание тифлисские критики — были массовые сцены. История этих массовых сцен тифлисского сезона приводит нас к началу педагогических опытов Мейерхольда. Как сообщало «Театр и Искусство», взамен солдат или наемных артистов Мейерхольду пришла мысль создать кадр интеллигентных статистов, которых и записалось к нему до 60 человек. Взамен их участия в толпе Мейерхольд предоставил им право входа в театр, а для желающих открыл классы декламации и сценического искусства.
После «Снега» кредит к новым пьесам у тифлисской публики пошатнулся. Поэтому, когда вслед за «Наследным принцем» Мейерхольд показал «Коллегу Крамптона» Гауптмана, театр был почти пуст. А между тем спектакль «Крамптона» был одним из лучших спектаклей сезона. В рецензии «Тифлисского Листка» мы читаем: «спектакль 7 октября можно назвать вечером художественного наслаждения, к глубокому сожалению прерывавшегося антрактами: положительно не хотелось уходить из зрительного зала». Огромный успех имел и Мейерхольд, игравший Крамптона. Тот же «Тифлисский Листок» отмечает, что «Мейерхольд приводил зрителей своей художественной игрой, удивительно глубоким пониманием типа, в восторженное состояние. В этот вечер он был великий артист».
Первой большой обстановочной пьесой, которую Мейерхольд показал Тифлису, был «Сон в летнюю ночь», уже шедший в Херсоне. Очень характерно, что для большинства зрителей постановка шекспировской комедии явилась и литературным открытием. До постановки Мейерхольда многие из местных любителей театра не подозревали, что у Шекспира есть такое произведение. «Сон» в Тифлисе шел по тем же принципам, как и в Херсоне, т. е. в сопровождении музыки Мендельсона, представляя собою своеобразную комедию на музыке. Новый успех выпал Товариществу, когда 19 октября («Сон в летнюю ночь» шел 11‑го) Мейерхольд показал «Акробатов» Шентана. Эта пьеса, где главная роль клоуна Ландовского и его дочери играли Мейерхольд и Мунт — сделалась одним из гвоздей сезона. Столь же шумный успех выпал на долю «Смерти Иоанна Грозного», прошедшей 4 ноября. Постановка по образцу Художественного театра вызвала восторг тифлисцев. Зрителей восхищала и тщательность постановки, и художественность исполнения, и игра самого Мейерхольда. «Иоанн Грозный — утверждал “Тифлисский Листок” — встал из могилы, встал живым, с изможденным страстями лицом, гневным взором, жестоким характером. Внимание зрителей на протяжении 5‑ти актов было сосредоточено на самом Мейерхольде».