Читатель уже, конечно, догадался, что у Радзинского нет ни одного факта, документа, свидетельства, которые могли бы подтвердить «работу» Сталина на департамент полиции. Для архивника в этой ситуации задача упрощена до примитивизма — посеять сомнения в невиновности Сталина, родить у читателя мысль, что, в принципе, это дело темное…
В приведенном фрагменте Радзинский рассказал нам, что, по мнению Шатуновской, Шаумян подозревал Сталина в провокаторстве, но потом перестал. Для подтверждения того, что Шаумян подозревал Сталина, Радзинский приводит «донесение агента Фикуса». Охотно верим! И Фикусу, и Радзинскому, и даже Шатуновской. Были подозрения у Шаумяна в отношении Сталина. А у Сталина были подозрения в отношении Шаумяна и Шатуновской. И что? Как уже сообщалось, в провокаторстве подозревали Троцкого, Луначарского и многих других. А Ленина подозревали в шпионаже в пользу кайзеровской Германии. Радзинский, говоря о подозрениях Шаумяна, как-то «подзабыл» нам рассказать, как в дальнейшем складывались отношения у Шаумяна со Сталиным! А они были не просто нейтральными, но дружественными. «Шатуновская публично заявляла о подозрениях Шаумяна!» — кричит Радзинский. Ну и что? У автора есть подозрения, что папаша Радзинского писал доносы на коллег по литературной «работе», а его сынок Эдвард воровал мелочь из карманов одноклассников, но автор ведь помалкивает о своих подозрениях. Доказательств-то нет! Пока нет!..
Радзинский:
«В 1947 году, готовя второе издание „Краткой биографии“, Сталин внес в старый текст интереснейшую правку. Она сохранилась в Партархиве.
В старом тексте написано: „С 1902 до 1913 года Сталин арестовывался восемь раз“. Но Сталин исправляет — „семь“.
В старом тексте — „Бежал из ссылки шесть раз“. Он исправляет — „пять“.
Какой-то арест его явно тревожил, и он решил его изъять.
Шатуновская считала: тот самый, когда он стал провокатором…».
Ну, если сама Шатуновская так считала, то какие могут быть сомнения! Сталин по наивности полагал, что его «правки» не привлекут внимание Шатуновской… и просчитался. А тут и Радзинский подоспел на помощь.
Радзинский:
«Я слышал рассказы Шатуновской уже в конце хрущевской оттепели. Со страстью она сыпала именами старых большевиков, знавших о провокаторстве Кобы: секретарь Ростовского обкома Шеболдаев, член Политбюро Косиор, командарм Якир».
Радзинский с этой Шатуновской даже не пытаются объяснить читателям, почему старые большевики, «зная о провокаторстве Кобы», не разоблачили его! Ленина, например, вызывали даже на комиссию Временного правительства для дачи показаний в связи с обвинениями в шпионаже! А старые большевики смолчали! Может Радзинский написал свою шизофреническую книжку для идиотов?
Радзинский:
«Здесь следует вспомнить все фантастические побеги Кобы, его поездки за границу, странное благоволение полиции и бесконечные тщетные телеграммы с требованием задержания, ареста, которые почему-то остаются без последствий…».
Действительно, надо многое вспомнить. В особенности то, о чем умалчивает Радзинский. Когда архивник пишет о «фантастических побегах Кобы», то почему-то забывает, что Коба, кроме ссылок, значительную часть времени провел в тюрьмах… и ни одного побега! А по поводу побегов из ссылок нас и Радзинского, в том числе, информирует заведующий Особым отделом департамента полиции А. Ратаев: «Ссылка существовала только на бумаге. Не бежал из ссылки только тот, кто этого не хотел, кому, по личным соображениям, не было надобности бежать». Многие члены различных партий (большевики, меньшевики, эсеры и др.) бежали из ссылок много раз. Например, Свердлов, Енукидзе, Ногин, Орджоникидзе и др. В сборнике биографий «Деятели СССР и Октябрьской революции» про Ногина, например, сообщается, что после первого ареста в 1898 году «начинается непрерывная цепь высылок, побегов, арестов, сидений по тюрьмам, путешествий за границу, возвратов вновь на революционную работу в Россию. Как-то, вспоминая прошлое, он подсчитал количество тюрем, известное ему по личному сидению в них. Таких тюрем он насчитал 50». Поэтому побеги Сталина из ссылок могут вызвать удивление и подозрительность только у Радзинского и его собратьев по разуму.
Радзинский:
«Коба преспокойно проследовал за границу через Петербург! В очередной раз! И участвовал вместе с Лениным в краковском совещании большевиков, на котором, кстати, присутствовал и провокатор Малиновский.
Неужели Коба действительно был агентом охранки?
Чтобы разобраться, следует вспомнить странную историю его близкого знакомого и адресата — Малиновского…».
Нравится, очень нравится Радзинскому прикидываться придурком. Дескать, я только размышляю, а выводы пусть делает читатель.
Малиновский был «близким знакомым и адресатом» не только Сталина, но и Ленина, Сверлова, Спандаряна, Белостоцкого и многих других революционеров. И что это доказывает? О том, что Малиновский — провокатор, партия узнала только в 1917 году. А по поводу якобы «халатного» поведения охранки в отношении Сталина Радзинский мог бы представить на суд читателей рапорт начальника московской охранки Мартынова на имя директора департамента полиции от 1 ноября 1912 года:
«Совершенно доверительно. В последних числах минувшего октября месяца сего года через гор. Москву проезжал и вошел в связь с секретным сотрудником вверенного мне отделения „Портным“ (Малиновским. — Л. Ж.) кооптированный в ленинский ЦК Российской социал-демократической рабочей партии еще на Пражской конференции, кр. Тифлисской губернии Иосиф Виссарионов Джугашвили, носящий партийный псевдоним „Коба“.
Поименованный И. Джугашвили, наблюдавшийся в апреле месяце сего года по г. Москве, переданный отсюда наружному наблюдению С-Петербургского Охранного отделения и в С-Петербурге 22 того же апреля арестованный, по его рассказам, успел в настоящее время бежать из места административной высылки (отдаленная местность в восточной Сибири), побывал за границей у „Ленина“ и теперь возвращается в С-Петербург, где он успел до поездки за границу проработать при редакции газеты „Правда“ около полутора месяцев.
Так как поименованный „Коба“ оставался в Москве лишь одни сутки, обменялся с секретной агентурой сведениями о последних событиях партийной жизни и вслед за сим уехал в г. С-Петербург, то наружным наблюдением он, во избежание провала сотрудника (Малиновского. — Л. Ж.) не сопровождался и о его отъезде начальнику С-Петербургского Охранного отделения было сообщено тотчас же телефонограммой и дополнительной к таковой шифрованной депешей, в копии при сем представляемой…
Представляемый при сем агентурный материал никому мною не сообщался во избежание возможности поимки или провала агентурного источника, почему ходатайствую пред Вашим Превосходительством об использовании такового по частям без ссылок и указаний на вверенное мне отделение. А. Мартынов».
Какие выводы можно сделать, прочитав это донесение? За «своими агентами» такую тщательную слежку не ведут! О «своих агентах» (Малиновский) охранка проявляет удивительную заботу и предусмотрительность! Должен ли был Радзинский привести этот документ, полностью снимающий все гнусные подозрения в отношении Сталина? Конечно, должен был привести, но… не привел. Скрыл!
Далее архивник пространно рассуждает о судьбе провокатора Малиновского — «близкого знакомого и адресата Кобы».
Радзинский:
«…И вот после Октябрьского переворота, в октябре 1918 года, Малиновский возвращается из Германии в Петроград! Его тотчас арестовывают, переправляют в Москву. Уже 5 ноября в Кремле состоялся суд, и Малиновский сделал странное заявление, о котором в своей книге о Ленине пишет Луис Фишер: „Ленину должна быть известна моя связь с полицией“.
Он просил очной ставки с Ильичом, но его поторопились расстрелять…».