Радзинский:
«Вот так загадочно окончились три дня его жизни в Петербурге. До середины декабря ведется следствие. Наказание Коба вновь получает мягкое: его выслали на три года, да еще с правом выбора места жительства. Он снова выбрал Вологду».
Радзинскому три года жизни в Вологде уже под гласным надзором полиции представляются «мягким наказанием» для Сталина! А, собственно, за что? За «самоволку» в Питер? Что-то уж очень кровожаден наш историк…
Радзинский:
«В конце декабря 1911 года Коба прибыл в Вологду…
…Орджоникидзе — давний друг и видный функционер партии — приезжает к нему в Вологду. Орджоникидзе и рассказал Кобе об удивительных событиях, произошедших в партии: неутомимый Ленин совершил переворот! Он созвал конференцию большевиков в Праге, и она провозгласила себя единственным представителем РСДРП, избрала большевистский ЦК. Среди членов нового ЦК были Ленин, Зиновьев, тот же Орджоникидзе и прочие. Но Кобы среди них не было. Коба был введен в ЦК позже — лично Лениным…»
«Но Кобы среди них не было, — напрягает голосовые связки архивариус. — Коба был введен позже лично Лениным…» И что? Это бросает тень на личность Кобы? Или на Ленина? Кооптация в ЦК менее легитимна, чем избрание в ЦК на конференции? Чем в данном случае Сталин вызвал такое раздражение у Радзинского? А ведь знает Радзинский, не может не знать, что очень много делегатов до Праги не добрались, поскольку были арестованы. Именно поэтому «кооптация» не представляла ничего странного для тех условий.
Напомним читателям, что конференция в Праге состоялась в январе 1912 года. Ее работа проходила под пристальным вниманием охранки, благодаря агентам, внедренным в партию. Роман Вацлавич Малиновский, не вызывая ни у кого подозрений, информировал охранку обо всех событиях, происходивших на конференции. Провокатором оказался, как выяснилось позднее, и делегат с решающим голосом А. Романов. В целях конспирации на конференции был принят необычный порядок избрания членов ЦК. Каждый делегат передавал Ленину записку с перечнем лиц, которые, по мнению делегата, должны стать членами ЦК. Ленин лично оповещал того или иного делегата об избрании его членом ЦК. Несмотря на соблюдение конспирации, вскоре почти все члены ЦК были арестованы.
О том, что Сталин был кооптирован в ЦК на самой конференции, а не «позже», как нагло утверждает Радзинский, свидетельствует агентурная записка Московского охранного отделения с анализом работы Пражской конференции:
«На основании предоставленного цекистам права кооптирования избраны в члены ЦК: а) „Коба“ — известный Деп. полиции кр. Тифлисской губ. Иосиф Виссарионов Джугашвили, отбывший срок администр. высылки в гор. Сольвычегодске, Вологодской, и арестованный согласно сведений Моск. Охр. Отд., в С.-Петербурге, 9 сентября 1911 года, губ. и б) „Владимир“, бывший рабочий Путиловского завода… работает в настоящее время в Екатеринославской губ., настоящая фамилия его — Белостоцкий».
Членами ЦК были дополнительно избраны люди рабочих профессий: Калинин, Белостоцкий, Петровский, Бадаев, Киселев, Малиновский.
Тогда же Сталин был заочно избран членом Русского Бюро, о чем Радзинский умолчал.
И никакого переворота в Праге не случилось. Там было впервые организационно оформлено создание большевистской партии, которая раньше была фракцией большевиков в РСДРП.
Радзинский:
«Орджоникидзе сообщил Кобе волю Вождя: Ленин потребовал его побега. И через несколько дней после свидания с Орджоникидзе, 29 февраля 1912 года, он в очередной раз бежит.
Сбежав из ссылки, Коба развивает бешеную деятельность. Сначала посещает родной Тифлис — соскучился по солнцу в безысходной Сибири. Потом отправляется в Петербург, по дороге инспектируя провинциальные комитеты…
Революционерка Вера Швейцер дополняет: „На обратном пути в Петербург он заехал в Ростов. Он оставил мне директивы для работы Донского комитета. В это время ЦК почти весь сидел… Мы дошли до вокзала пешком и, маскируя нашу встречу, выпили по чашечке кофе и провели вместе два часа до поезда. Он был в демисезонном пальто черного цвета. На нем была темно-серая, почти черная шляпа, и сам он был худой, а лицо смуглое“.
Все то же пальто, все та же шляпа. Черный человек».
Иногда Радзинского становится жалко. Злоба и ненависть к Сталину переполняют его, а объяснить эти чувства он не в состоянии. «Черный человек», — презрительно замечает архивник. Ну не было у Сталины другого пальто, кроме черного, — что ж тут усмехаться?
Радзинский:
«В Петербурге Коба руководит избирательной кампанией.
…На этот раз Коба — очень подозрителен. Обычно аресты производятся ночью — теперь он не возвращается домой ночевать. После сходок с рабочими, где обсуждается тактика кампании, он бродит всю ночь по извозчичьим чайным и трактирам. В махорочном чаду, среди дремлющих за столами пьяниц и извозчиков Коба дожидается утра. От усталости и бессонных ночей он еле держится на ногах…»
В Питере Коба в каждом номере газеты «Звезда» публикует свои статьи, иногда по две и больше в одном номере. Принимает участие в создании «общерусской газеты» «Правда». Бесчисленные встречи, собрания, митинги, на которых выступает Коба, обессилят кого угодно. Не исключая Радзинского.
Радзинский:
«22 апреля его арестовали. На этот раз ему не удалось уехать в хорошо знакомую Вологду — его отправляют в суровый Нарымский край. Но Коба не стал дожидаться ледяной нарымской зимы и уже 1 сентября бежал! В пятый раз!»
Вряд ли арест Кобы был случайным. К этому времени охранка к социал-демократам относилась уже достаточно серьезно. 14 апреля арестовали и отправили в Шлиссельбургскую каторжную тюрьму Орджоникидзе. В мае был арестован член ЦК и Русского Бюро Спандарян. Шаумян уже полгода как находился в тюрьме.
12 апреля в Петербургское охранное отделение поступил запрос из Департамента полиции, в котором сообщалось:
«Вследствие сообщенных Вашему Высокоблагородию начальником Бакинского охранного отделения… сведений о члене центрального комитета Российской социал-демократической партии Иосифе Джугашвили, выбывшем сего апреля из Баку в Петербург, департамент полиции просит Вас уведомить, прибыло ли названное лицо в столицу, присовокупляя, что Джугашвили подлежит аресту… как лицо, принадлежащее к Российской социал-демократической партии».
Так что шансов долго оставаться на свободе у Кобы не было.
«В пятый раз» бежал Коба — и восклицательный знак Радзинского. Здесь, скорее всего, архивариус выражает недовольство мужеством Кобы. Следует заметить, что к этому времени в Нарымском крае действовали два бюро содействия побегам — эсеровское и эсдековское. Поэтому побег прошел удачно.
Радзинский:
«В делах Департамента полиции есть телеграмма: „Джугашвили бежал из Нарымского края… намерен направиться к Ленину на совещание. В случае обнаружения наблюдения просьба задержать не сразу, лучше перед отъездом за границу“… Но почему-то ему опять разрешают благополучно переправиться через границу!»
Сталину путем различных ухищрений удается выскользнуть за границу, но архивариус приходит к выводу, что «ему разрешили» это сделать. Логично предположить, что «разрешению», согласно Радзинскому, предшествовало заявление Сталина в Департамент полиции, которое и было благосклонно удовлетворено. А ведь архивник мог даже написать, что Департамент полиции санкционировал зарубежную командировку Кобы, получив от того твердое обещание представить охранке подробный отчет о поездке.
Радзинский:
«Он направляется сначала в Краков к Ленину, потом в ноябре преспокойно возвращается в Петербург, чтобы уже в конце декабря… вновь беспрепятственно вернуться в Краков на февральское совещание ЦК. И при этом у него нет заграничного паспорта! Но как? Как все это удалось?»