Да простят меня читатели за длинную цитату. Хотелось, чтобы вы самостоятельно определили обоснованность обвинения Радзинского: «Так он убил свою первую жену». Добавлю лишь, что многочисленные историки очень мало рассказывают о первой жене Сталина — Екатерине Сванидзе. Известно, что она и ее сестра Сашико прекрасно шили и на жизнь денег хватало. Умерла Като от брюшного тифа, по одним сведениям, или от туберкулеза — по другим.
Ладно, оставим «приговор» архивника на его совести.
Радзинский:
«Появляются слухи — странные, точнее, страшные для революционера: бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное движение».
Да, революционная деятельность в условиях слежки, провокаторской работы агентов «охранки» вырабатывала у подпольщиков обостренное чувство осторожности и подозрительности. Время от времени агенты разоблачались, но на их место внедрялись другие. Серьезным «специалистом» по выявлению предателей в РСДРП считался В. Бурцев. Были и оклеветанные, и обвиненные по ложным, надуманным основаниям. Некоторые из этих революционеров были казнены, другие кончили жизнь самоубийством. Мало кто из революционных деятелей избежал подозрений в двойной игре. Обвинения в предательстве были выдвинуты, например, против Троцкого и Луначарского, но Радзинский, по понятным причинам, о них не упоминает. Делая назойливые, грязные намеки на «сотрудничество» Сталина с царской охранкой, архивник не затрудняет себя размышлениями о мотивах согласия работать осведомителем. А ведь их всего два: желание улучшить свое материальное положение, получая «вознаграждение» за доносы, и компрометирующие факты из собственной жизни, позволявшие жандармам заставить потенциальных агентов под угрозой разоблачения и наказания работать на охранку. Генерал от жандармерии А. Спиридович вспоминал:
«Причины, толкающие людей на предательство своих близких, очень часто друзей, различны… Чаще всего будущие сотрудники сами предлагали свои услуги жандармскому офицеру, но бывали, конечно, случаи, и очень частые, когда предложения делались со стороны последних. Так или иначе, но из-за чего же шли в сотрудники деятели различных революционных организаций. Чаще всего, конечно, из-за денег…».
Первый мотив в отношении Сталина можно даже не рассматривать, зная его безразличие к жизненному комфорту на грани аскетизма. Второй мотив был применим лишь к людям со слабым характером, не умеющим постоять за себя, испытывающим страх перед ссылкой, тюрьмой. И этот мотив неприменим к Сталину. Все без исключения исследователи жизненного пути Сталина отмечают его твердый характер, жесткость, умение отстоять не только свои интересы, но и других, что отмечал даже приятель Радзинского Троцкий. Кстати, он, злейший враг Сталина, не позволил себе опуститься до умственного уровня Радзинского и подозревать Сталина в работе на царский режим, не говоря уже о предъявлении обвинений.
Радзинский:
«Однако слухи прерывает арест Кобы. Коба — в тюрьме. При аресте у него найдены документы — доказательства „его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП“. Это дает полиции основание для нового обвинения — уже с перспективой каторжных работ. Но… Бакинское жандармское управление почему-то закрывает глаза на эти документы и рекомендует всего лишь вернуть Кобу на прежнее место ссылки — в Сольвычегодск сроком на три года. После чего новое удивительное решение: Особое совещание при министре внутренних дел отправляет Кобу в ссылку только на два года!»
Не грозило Кобе «обвинение с перспективой каторжных работ», как изящно выразился Радзинский. Лжет архивник беззастенчиво! При аресте у Кобы были обнаружены документы Бакинского комитета РСДРП и номер газеты «Гудок». Коба спокойно объяснил, что ничего предосудительного не совершал, кроме побега из ссылки. Покинув место ссылки, проживал, дескать, в Лейпциге, никого не трогал, писал корреспонденции в «Гудок», а по возвращении из Германии устроился на работу в Союз нефтепромышленных рабочих конторщиком. К документам отношения не имеет. Следствие продолжалось почти 8 месяцев. Учитывая, что 17 октября 1905 г. был издан царский манифест с объявлением амнистии политическим заключенным, даже побег из ссылки не мог быть предъявлен Кобе в вину! Словом, никакой доказательной базы против Кобы у следствия не оказалось. При рассмотрении дела в судебном заседании это дело было обречено на провал, и следователи, не обладающие умственными горизонтами Радзинского, это понимали. Именно поэтому дело Джугашвили, чтобы избежать гласного судебного разбирательства, было передано на рассмотрение Особого совещания при МВД, которое 26 сентября 1908 г. сократило срок новой ссылки до двух лет.
Напрасно Радзинский упустил возможность намекнуть читателям на то, что члены Особого совещания наверняка были сообщниками Кобы. Это было бы логично для Радзинского.
Радзинский:
«Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку. В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в губернскую земскую больницу.
Он находился на грани смерти. Но выжил…
В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал. По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не боится выбрать Кавказ!»
Ну почему же — сразу на Кавказ? Здесь, видимо, Радзинский не лжет, а просто не владеет точной информацией. После побега Коба отправился в Петербург, рассчитывая остановиться у старого знакомого С. Аллилуева. Еще в ссылке он получил задание партии — организовать выпуск легальной партийной газеты. В Петербурге Коба проводит несколько встреч по этому вопросу с тамошними социал-демократами, в том числе и с депутатом Государственной думы Н. Полетаевым. В начале июля Коба отправляется на Кавказ.
Радзинский:
«Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его арестовывают. Три месяца следствия, и вновь — поразительные обстоятельства! Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский пишет заключение: „Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его побега… принять меру взыскания — > высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет“. Но заключение игнорируют. Вместо него следует благодушное решение — выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск!»
Опять шельмует Радзинский. «Случайно» пропустил прилагательное «высшая», которое стоит в донесении ротмистра Гелимбатовского перед словами «мера взыскания». А ведь это означает, что ничего серьезного охранка предъявить Кобе не могла и самое страшное, что грозило Кобе, — была «высшая мера взыскания» — ссылка. А надоел Коба охранке основательно. Обосновывая арест Сталина, начальник Бакинского охранного отделения доносил:
«Упоминаемый в сводках наружного наблюдения… под кличкой „Молочный“, известный в организации под кличкой Коба, член БК РСДРП, являвшийся самым деятельным партийным работником, занявшим руководящую роль, задержан по моему распоряжению чинами наружного наблюдения 23 сего марта. К необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего наблюдения за ним, т. к. все филеры стали ему известны, и даже назначенные вновь приезжие из Тифлиса немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу».
Так что кавказская охранка, не имея серьезных улик против Кобы, была согласна выдворить его с Кавказа с глаз долой под любым предлогом и куда угодно. Перед отправкой в Сольвычегодск Кобе вручили постановление наместника Кавказа о запрещении ему проживать на Кавказе в течение пяти лет.