Троцкий (из выступления на съезде): «Для вас важна фракционная демонстрация на съезде, а не единство партийного действия в стране. Я говорю вам, товарищи большевики: если для вас дороги те политические задачи, во имя которых вы боретесь, подчините им вашу фракционную нетерпимость, возьмите назад вашу резолюцию, вступите в соглашение с течениями и группами, которые в общем и целом занимают близкую вам позицию, и внесите резолюцию, которая сплотит большинство и создаст для фракции возможность планомерной работы».
Ленин (председательствующий на съезде): «Внесите вы!»
Троцкий: «Да? Вы требуете, чтобы я внес на съезд примирительную резолюцию, в то время как вы всем своим поведением подрываете самую возможность компромисса. Вы хотите торговаться из-за каждого слова на съезде, состоящем из 300 человек, вместо того чтобы сделать искреннюю попытку соглашения в комиссии».
Не будем сейчас рассматривать неумение Троцкого даже сформулировать свой оппортунистический замысел и стилистические особенности этого русскоязычного оратора. Обратим лишь внимание на его признание авторитета Ленина, который уже только «своим поведением» (!) чего-то такое «подрывает»!
Радзинский:
«В последние дни легендарного Петербургского Совета Троцкий был его вождем, восторженно слушали его толпы. Он был арестован, бесстрашно держался на суде, был приговорен к пожизненной ссылке, бежал из Сибири, проехал семьсот километров на оленях»…
Вообще-то «толпы восторженно слушали» и Геббельса, и Муссолини, и даже Эдварда Радзинского в телевизоре. А насчет поездки «на оленях» на съезд в Лондон у архивника получилось очень романтично. Видимо, Троцкий так старался не опоздать, что бежал из ссылки, бросив в Сибири жену и двоих дочерей!
Радзинский:
«И Троцкий попросту не заметил косноязычного провинциала с грузинским лицом и нелепой русской партийной кличкой „Иванович“».
Радзинский теряет чувство меры и называет Сталина, выступления которого на съездах и конференциях отличались глубиной анализа и безупречной логикой, косноязычным. И это пишет существо, мэкающее и бэкающее вперемешку с мяуканьем перед миллионами телезрителей! Поразительная наглость…
Дальше Радзинский художественно описывает операцию по экспроприации денежных средств на Эриванской площади в Тбилиси.
Радзинский:
«„Личное участие Кобы в этой кровавой операции считалось в партийных кругах несомненным“, — напишет Троцкий. Кровь, много крови всюду, где появляется маленький черный человек».
В те времена участие в «эксах» считалось нужным для партии делом и требовало от исполнителей мужества и отваги. Если бы Коба принимал участие в операции на Эриванской площади, то ему не было никакого резона скрывать это. Да и скрыть это было бы невозможно. А уж Троцкий, ненавидевший Сталина, как и Радзинский, патологической ненавистью, так и написал бы — «принимал участие!». Но ведь пишет: «участие считалось несомненным».
Ложь, много лжи «всюду, где появляется маленький» архивариус Радзинский.
Радзинский:
«…С красинскими бомбами действовал в это время и молчаливый Коба. Мы можем только гадать, когда Ленину пришло в голову использовать в „бомбовой работе“ преданного грузина. Ленин правильно оценил его организаторский талант, блеснувший в кровавых демонстрациях в Грузии, и способности конспиратора. И Ленин соединил хитроумного Кобу с легендарным Камо».
Сталин пишет статьи, редактирует газеты, выступает на конференциях, съездах, но в театральном сознании архивариуса по-прежнему остается «молчаливым Кобой». Не объясняет Радзинский, как именно «Ленин „соединил Кобу с Камо“», хотя тут же строчкой ниже пишет, что «с детства маленький Симон (Камо. — Л. Ж.) стал послушной тенью властного Сосо».
Радзинский:
«…Но нападение на Эриванской площади превосходило все подвиги Камо. Этот великолепный спектакль от начала до конца сочинил Коба и точно, по заданным нотам, исполнил Камо».
Что так упорно старается навязать читателям Радзинский? Что Сталин спланировал ограбление банка и сам принял в нем участие? Так почему не привел ни одного подтверждения этой драматургической версии? Ведь даже Троцкий отказался приписать Сталину такой «нехороший» поступок!
Радзинский:
«Это был первый спектакль, поставленный Кобой, который прогремел на всю Европу… И тут, видимо, Коба не утерпел. Если остальные террористические подвиги он совершал в любимой им безвестности — о его участии в этом ограблении вскоре знала вся партия».
И как же «вся партия» узнала о Сталине-«экспроприаторе»? Из газет? Из выступления Радзинского на первом канале ТВ? Из доклада Троцкого на чрезвычайном съезде партии, который потребовали срочно созвать меньшевики? Если «вся партия знала», следовательно, были источники такого знания?! Какие именно? И Радзинский снисходительно поясняет:
«Павленко говорил отцу: „Сталин искалечил руку во время одного из эксов, он был ловок и храбр. Во время захвата денег в Тифлисе он был среди нападавших на экипаж“».
Вот оно что, оказывается! «Вся партия» узнала об участии Кобы в «эксах» из многотиражных книг неоднократного лауреата Сталинских премий Павленко! С этим действительно не поспоришь…
Радзинский:
«Став Сталиным, он будет тщательно скрывать деятельность Кобы. Но о ней слишком хорошо знали. В 1918 году меньшевик Мартов заявил, что Сталин не имеет права занимать руководящие посты в партии, так как „в свое время был исключен из партии за причастность к экспроприациям“. Коба потребовал разбирательства. „Никогда в жизни, — говорил он, — я не судился в партийной организации и не исключался. Это гнусная клевета“. Но несмотря на негодование, Коба не заявил прямо о своем неучастии в терроре. Мартов настаивал на вызове свидетелей, приводил факты (в частности, об участии Кобы в экспроприации парохода „Николай I“). Однако вызвать свидетелей с охваченного войной Кавказа не удалось. Дело затихло».
Грубовато стал лгать Радзинский, вообще перестав утруждать себя соблюдением хотя бы подобия логических построений. Мартов отказывал Сталину в праве занимать руководящие посты из-за того, что последний был исключен из партии, а вовсе не за причастность к «эксам». И когда Сталин обвинил Мартова в клевете и потребовал доказательств, то речь шла о доказательствах конкретного факта: исключения из партии. И никакие военные действия, о которых пишет Радзинский, не помешали бы Мартову истребовать и получить от тифлисской партийной организации соответствующие протоколы собраний.
Радзинский не понимает, что его ложь противоречит хотя бы тому, что в 1918 году никому из революционеров и в голову не могла прийти мысль — скрывать свое участие в «эксах», убийствах царских министров, крупных чиновников и даже членов царской семьи. Такие революционеры ходили в героях. В их честь называли улицы (Каляевская), пароходы («Красин»), О деятельности Камо выходили книги, снимались фильмы. Об его жизни написал М. Горький, использовав свои беседы с Камо, его воспоминания. Только вот Сталин во всем этом даже не упоминается! Не учел архивник и тот факт, что царская полиция, расследуя события на Эриванской площади, действовала по горячим следам, имея улики, показания свидетелей. Причастные к «подвигу Камо» арестовывались даже за границей. Во Франции арестовали М. Литвинова, С. Равич, Я. Мастерс, Ф. Ямпольскую. А вот Сталину после ареста в марте 1908 года обвинение в грабеже не предъявлялось.
Радзинский:
«Но прошлое Кобы всегда тревожило Сталина. И многие товарищи Кобы по разбойным нападениям закончат жизнь в сталинской тюрьме. И главный его соратник по удалым делам — Камо — уйдет из жизни раньше всех».
«Многие товарищи» — это сколько? «Многие» — значит не все? И почему «закончат жизнь в тюрьме», а не в «сталинских лагерях»? А несколько фамилий «многих товарищей» назвать нельзя? Ну хотя бы одну? А, понятно! Не все еще в мире спокойно! Не пришло еще время открыть все тайны сталинской эпохи! Да и подписку дал Радзинский самому главному сталинофобу России Яковлеву — молчать не менее трехсот лет.