В сенях затопали, все оглянулись. Вошёл Борис Андреевич и неизменный его сопровождающий Мундель, с портфелем. Витька обмер. Староста улыбнулся ничего хорошего не обещающей улыбкой:
- Что, Витя, творишь суди и расправу?
Парни из дружины с приходом Бориса Андреевича как-то выдавились по стенам. Прошло то время, когда Борис Андреевич в деревне был просто старостой, ответственным за порядок и отчёты в основном, за распределение прибывших и отсутствие эксцессов, ругался с самогонщицей, организовывал быт коммунаркам и распределял землю под огороды; теперь он всё больше становился нечто бОльшим, и все это чувствовали. От него всё больше и явней исходила некая починяющая людей сила, злая, но противостоять ей было явно себе дороже. И потому чуть ли не толкая друг друга парни ломанулись из комнаты и из дома не по команде командира, Хронова-Харона, а просто по бессловному кивку на дверь Бориса Андреевича.
Встал с четверенек и тоже убрался из комнаты Лещинский. Остались втроём.
Как только хлопнула за последним выходящим входная дверь, Витька, не стесняясь Мунделя, брякнулся на колени:
- Хозяин!.. Хозяин, прости!..
Это понравилось. Борис Андреевич походил вокруг живенько поворачивающегося за ним Витьки. “Хозяин” – это хорошо. “Хозяин!” Дьявола ведь “там” и называли так: “Хозяин”. Когда нельзя было вслух произносить настоящее его имя. “Хозяин!” А, хорошо! Вот подлец, выкрутился!..
И он уже без злобы и даже с некоторой симпатией посмотрел на стоявшего на коленях Витьку.
- Никто ж не ожидал... откуда автомат опять?? И стволы... там же всё этот мент забрал, мы не ожидали... – затарахтел тот.
- Пасть закрой. – посоветовал староста и Витька сразу замолчал, как выключился, – Оскандалились, значит... В очередной раз вся деревня будет знать, что о дружину и о её командира можно ноги вытирать... Сволочь.
Вздохнул и подвигался у стены Мундель, присел на стульчик, положив неизменный свой портфель себе на колени:
- Может и ничего. Конечно, плохо, что в очередной раз показали свою неспособность к организованным решительным действиям; однако это происшествие можно будет подать как жест доброй воли, как нежелание проливать кровь односельчан; а с их стороны – как разбой и нападение на законных предст...
- И ты. Тоже пасть закрой.
Журналист тут же смолк. Староста опять походил.
- Кому “подать”, Мундель ты натуральный? Кому это сейчас интересно, все эти “подачи”? Вот если бы Витькины сопляки завалили там этого Вовчика, можно бы и с парой девок – вот тогда можно было бы что-то и озвучивать, “освещать событие в нужном ракурсе” и давать правовые оценки. А сейчас всё просто: нас... вернее, их, просто и незатейливо поимели. Меньше десятка девок и один полуинвлид. И вся деревня об этом сегодня будет знать...
Походил по комнате, вновь остановился около Витьки, продекламировал с чувством:
- Позор мечам патрициев блестящим!
Позор и стыд холмам родных могил!
Безбожным делом, все сердца разящим,
Себя в раба ты, воин, превратил!
Ты уваженье к доблести убил!
За омерзительное преступленье
На лбу твоем блеснет клеймо презренья!..
Хронов не успел отстраниться, как Артист ловко влепил ему кулаком в лоб. Витька упал и взвизгнул, сжимаясь в комок, но тот больше не предпринимал никаких агрессивных действий; напротив, вполне миролюбиво произнёс:
- “Воин”, чёрт побери... С кем приходится работать! Вставай, хамское отродье. Поднимайся, нерадивый слуга Сатаны... хы, шучу.
И продолжил:
- Ну что. Сейчас девчонка от них, с пригорка, прибегала. С запиской. Предлагают встретиться, передать “пленных” и обсудить раздел сфер влияния. Договориться об условиях мирного сосуществования. Во избежание в дальнейшем неприятных эксцессов – это уже прямая угроза, улавливаете?
В углу скрипнул стул под Мунделем. Слушал внимательно.
- Встретимся. Обсудим. Поделим. Согласимся. На пока. Потом всё взад отыграем.
- Ружьё пусть вернут! – торопливо проговорил с пола Витька.
- Это вряд ли. На совсем дурака Вовчик не тянет... но попробуем! Так сказать, вернуться к нулевому варианту. Ну что. Заведующим переговорным процессом назначаю тебя, Серёжа. Но принимать конкретно решение буду, конечно, я...
ПЕРЕГОВОРЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ
Тем же вечером “пакт о ненападении” на время уборочных работ был “подписан”.
Конечно, формально ничего не подписывали; просто обговорили условия. Мундель, как бывалый политтехнолог, пытался затянуть переговоры в трясину беспочвенных терминологических тонкостей, но пришлось отступиться – Вовчик был не склонен препираться и был готов свернуть “переговоры”: “Война так война! Мы готовы”.
Поодаль стоящие за спиной у сидящих на земле троих “пленных” девки с какими-то короткими блестящими трубками в руках, с трофейным ружьём, и лица у них были злые и отчаянные. Это были уже не те запуганные столичные танцорки, что появились в начале лета в Озерье, зарёванные и ищущие защиты. Теперь они, кажется, рассчитывали сами защищать себя.
Гулька и Зулька с ружьями же, да ешё Катька с Вовчиковым автоматом наизготовку ясно показывали что война будет не из лёгких – а зиму без провизии не пережить! И потому Борис Андреевич дал отмашку “соглашаться”.
Встречались на нейтральной территории, на краю нового кладбища на полдороге от деревни к церкви, символично – неподалеку от свежих могил. Никому не хотелось чтобы могил в скором времени добавилось, и потому разговор хотя и переростал иногда в перепалку, в общем проходил мирно. С одной стороны присутствовали староста, юрист и журналист. С другой – Вовчик, одна из девушек, Лика, и батюшка, Отец Андрей, тоже пытавшийся было, как и Мундель, увести беседу в сторону, но только не в терминологию, а в ветхозаветные откровения. Произошёл даже своего рода поединок между священником и журналистом, интеллектуальный, чуть не перешедший в побоище:
- ... нехорошо, нехорошо... Девушки наши, агнцы, хотели только жить мирно, трудясь, вкушая от трудов своих... Зачем гонения на них? Сказано же: кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.
- Вы, святой отец, не лезьте куда не понимаете! Никто ваших девственниц (журналист демонстативно хрюкнул в сторону, а Вовчик сжал кулаки от злости) не обижал! А они парней... представителей власти, можно сказать...
- ... абидели? Сами? – это Лика. Она стояла, зябко кутаясь в просторный пиджак с чужого плеча, хотя ещё было довольно тепло.
- ... не вступай на стезю нечестивых, и не ходи по пути злых; оставь его, не ходи по нему, уклонись от него и пройди мимо; потому что они не заснут, если не сделают зла; пропадёт сон у них, если не доведут кого до падения; ибо они едят хлеб беззакония и пьют вино хищения. Путь же беззаконных...
Вовчик метнул обеспокоенный взгляд на священника – вроде как когда собирались был трезвый...
- Я притчи Соломоновы тоже знаю! – ухмыльнулся покровительственно журналист, – “Много замыслов в сердце человека, но состоится только определённое господом!” – и вдруг наклонился поднять стоявший у ног свой портфель. Вовчик увидел что замочек на портфеле-то расстёгнут; а юрист непринуждённо сунул руку в карман. А староста стоял рядом, и вроде как просто наслаждался беседой, по его лицу гуляла улыбка.
Вовчик, тоже улыбнувшись обещающе, только криво, одной половиной лица, переступил влево так, чтобы журналист закрыл его собой от юриста, и левой рукой почесал ухо – сигнал. В правой он за остриё удерживал в рукаве длинный отточенный штырь, почти шпагу – как пырялово, пожалуй, получше любого ножика. Сразу если в горло... негромко звякнула гирька, выпав на цепочке из опущенной руки, из рукава бывшей циркачки Лики; закачалась на уровне колена. В стороне, где стояли девчонки и Катька с автоматом, отчётливо клацнул сдвигаемый предохранитель.
А Отец Андрей вдруг одной рукой отвернул полу просторной куртки, а второй неторопливо почесал своё немалое чрево; и все сразу увидели у него за поясом большой, по виду старинный, револьвер...