вассала святой церкви. Но бывают дурные советники, ко-

торые внемлют своим порочным сердцам, злоупотребляют

добротой и податливостью короля и под видом служения

его преходящему благу предпринимают дела, грозящие

ему погибелью в жизни вечной.

Король Роберт выпрямился в своем кресле и принял

властную осанку, обычно чуждую ему, хоть она ему так

подобала.

– Приор Ансельм, – сказал он, – если в моем поведении

– действовал ли я как король или как частный человек,

Роберт Стюарт Кэррик, – вам открылось нечто, что могло

вызвать такое суровое осуждение, какое мне послышалось

в ваших словах, то ваш долг – высказаться прямо, и я вам

это приказываю.

– Повинуюсь, мой государь, – ответил настоятель с

поклоном. Потом он выпрямился и с достоинством своего

высокого сана сказал: – Выслушай от меня слова нашего

святейшего отца, наместника святого Петра, кому пере-

даны ключи царствия небесного, дабы налагал он узы и

разрешал их: «Почему, о Роберт Шотландский, на епи-

скопский престол святого Андрея ты не принял Генри

Уордло*, которого папа приказал возвести на этот престол?

Почему твои уста изъявляют готовность послушно слу-

жить церкви, тогда как дела твои вещают о порочности и

непокорности твоей души? Послушание угодней небу, чем

пожертвования!»

– Сэр приор, – сказал король, переходя на тон, более

подобающий его высокому званию, – мы можем и не от-

вечать вам, поскольку вы затронули предмет, касающийся

нас и благосостояния нашего королевства, но не частной

нашей совести.

– Увы! – сказал настоятель. – А чьей совести будет он

касаться в день Страшного суда? Кто из твоих знатных

лордов или богатых горожан станет тогда между своим

королем и карой, которую король навлек на себя, следуя

мирским расчетам при разрешении церковных дел? Знай,

могущественный государь: если даже все рыцари твоего

королевства оградят тебя щитами от разящей молнии, они

будут испепелены, истлеют, как пергамент перед пламенем

горна.

– Добрый отец настоятель, – сказал король, чья бояз-

ливая мысль редко когда могла не подчиниться воздейст-

вию такого рода речей, – вы, право же, чрезмерно сурово

судите об этом деле. Прием примаса*, к несчастью,

встретил сопротивление во время моей последней болезни,

пока Шотландией управлял от моего имени граф Дуглас,

мой наместник. А потому не ставьте мне в укор то, что

свершилось, когда я, неспособный вести дела королевства,

был вынужден передать свою власть другому.

– Вашему подданному, государь, вы сказали доста-

точно, – возразил настоятель. – Но если недоразумение

возникло, когда вас замещал граф Дуглас, легат его свя-

тейшества вправе спросить, почему оно не было немед-

ленно улажено, как только король снова взял в свои цар-

ственные руки бразды правления? Черный Дуглас властен

сделать многое – и, наверно, больше того, что король мо-

жет дозволить кому-либо из своих подданных. Но граф не

властен стать между королем и его совестью, не властен

снять с вас ваш долг перед святою церковью, который на

вас возлагает королевский сан.

– Отец, – сказал в нетерпении Роберт, – вы слишком

настойчивы, вам бы следовало хоть повременить, пока мы

обсудим вопрос и найдем решение. Подобные несогласия

не раз происходили в царствование наших предшествен-

ников, и наш высокий предок, король Давид Святой*, ни-

когда не отступал от своих королевских привилегий, не

попытавшись сперва отстоять их, хоть это и вовлекало его

в споры с самим святейшим отцом.

– В этом великий и добрый король не был ни свят, ни

богоугоден, – возразил настоятель, – и потому он принял

поражение и позор от своих врагов, когда поднял меч

против знамен святого Петра, и святого Павла, и святого

Иоанна Беверлея в войне, называемой по сию пору Войной

за хоругвь. Блажен он, что, подобно тезке своему, сыну

Иессии, претерпел кару на земле и его грех не возопил

против него в грозный день божьего суда.

– Хорошо, добрый настоятель… хорошо… сейчас до-

вольно об этом. С божьего соизволения святому престолу

не придется жаловаться на меня. Пречистая мне свиде-

тельницей, я и ради короны, которою венчан, не взял бы на

душу свою нанести ущерб нашей матери церкви. Мы все-

гда опасались, что граф Дуглас в чрезмерной привержен-

ности славе и бренным благам жизни преходящей не за-

ботится, как должно, о спасении своей души,

– Совсем недавно, – сказал настоятель, – он со свитой в

тысячу своих придворных и слуг самочинно стал на постой

в монастыре Аберброток, и теперь аббат вынужден дос-

тавлять ему все необходимое для его людей и лошадей.

Граф это называет гостеприимством, в котором ему не

должна отказывать обитель, основанная в значительной

мере на даяния его предков. Но, право же, монастырь

предпочел бы возвратить Дугласу его земли, чем подвер-

гаться таким поборам: это же чистое вымогательство, ка-

кого можно ждать от нищих удальцов из горных кланов, но

не от барона из христианской страны.

– Черные Дугласы, – сказал со вздохом король, – это

такое племя, которому не скажешь «нет». Но, отец на-

стоятель, я, может быть, и сам становлюсь похож на по-

добного вымогателя? Я загостился у вас, а содержать мою

свиту изо дня в день, хоть она и не столь велика, как у

Дугласа, для вас достаточно обременительно, и, хотя мы

установили порядок высылать вперед поставщиков, чтобы

по возможности облегчить вам расходы, все же мы вас

тяготим, не пора ли нам удалиться?

– Нет, нет, упаси пречистая! – воскликнул настоятель,

который был честолюбив, но никак не скуп и, напротив

того, славился щедростью и широтой. – Неужели домини-

канский монастырь не может оказать своему государю то

гостеприимство, с каким обитель открывает свои двери

перед каждым странником любого сословия, готовым

принять хлеб-соль из рук смиренных слуг нашего патрона?

Нет, мой царственный сеньор! Явитесь со свитою в десять

раз большей, чем ныне, и ей не будет отказано в горстке

зерна, в охапке соломы, в ломте хлеба или толике пищи,

покуда ими не оскудел монастырь. Одно дело употреблять

доходы церкви, несоизмеримо превышающие нужды и

потребности монахов, на приличный и достойный прием

вашего королевского величества, и совсем другое – если у

нас их вырывают грубые насильники, которые в своей

безграничной жадности грабят сколько могут.

– Отлично, мой добрый приор, – сказал король. – Те-

перь, чтоб отвлечь наши мысли от государственных дел, не

доложит ли нам ваше преподобие, как добрые граждане

Перта встретили Валентинов день? Надеюсь, галантно,

весело и мирно?

– Галантно ли? В подобных вещах, мой государь, я мало

знаю толку. А вот мирно ли, об этом я могу рассказать.

Нынче перед рассветом три-четыре человека, из них двое

жестоко изувеченных, явились к нам просить убежища у

алтаря: их настигали обыватели в штанах и рубахах, с ду-

бинками, мечами, алебардами и бердышами в руках и

грозили один другого громче забить их насмерть. Они не

угомонились и тогда, когда наш привратник, несший ноч-

ную стражу, объявил им, что те, за кем они гонятся, ук-

рылись в галилее29 церкви. Нет, они еще довольно долго не

переставали орать и колотить в заднюю дверь, требуя, чтоб

им выдали людей, нанесших им обиду. Я боялся, что их

грубые крики нарушат покой вашего величества и поразят

29 Галилеей называется часовенка при католическом соборе, куда получают от-

лученные, хотя в самый храм им заходить не разрешается Преступники, требующие