месте схватки.

– Да, шапочник, – сказал мэр, – я признаю, у тебя дос-

тало мужества подобрать руку негодяя после того, как ее

отрубили от тела… Но что еще ты ищешь так хлопотливо в

своей сумке?

– Тут должно лежать… тут было… кольцо, милорд,

которое негодяй носил на пальце. Боюсь, я по рассеянности

забыл его дома – я снимал его, чтобы показать жене, по-

тому что она не стала бы смотреть на мертвую руку – ведь

женщинам такое зрелище не по нутру. Но я думал, что

снова надел кольцо на палец. Между тем оно, как я пони-

маю, осталось дома. Я съезжу за ним, а Генри Смит пускай

скачет со мною.

– Мы все поскачем с тобой, – сказал сэр Патрик Чар-

терис, – так как я и сам еду в город. Видите, честные гра-

ждане и добрые обыватели Перта, вы могли считать, что я

тяжел на подъем там, где дело идет о пустячных жалобах и

мелких нарушениях ваших привилегий – например, когда

кто-то стреляет вашу дичь или когда слуги баронов гоняют

мяч на улицах и тому подобное, – но, клянусь душой То-

маса Лонгвиля, в важном деле Патрик Чартерис не станет

мешкать! Эта рука, – продолжал он, подняв ее, – принад-

лежала человеку, не знавшему тяжелой работы. Мы при-

строим ее так, что каждый увидит ее, станет известно, кто

владелец, и, если в его товарищах по кутежу сохранилась

хоть искра чести… Вот что, Джерард, отбери мне с десяток

надежных молодцов и вели им живо седлать коней, надеть

латы, взять копья… А вам скажу, соседи: если теперь

возникнет ссора, что вполне возможно, мы должны под-

держать друг друга. Если мой несчастный дом подверг-

нется нападению, сколько человек вы приведете мне на

подмогу?

Горожане поглядели на Генри Гоу, на которого при-

выкли полагаться всякий раз, когда обсуждались дела та-

кого рода.

– Я поручусь, – сказал он, – что общинный колокол не

прозвонит и десяти минут, как соберется не менее пяти-

десяти добровольцев, и не менее тысячи – в течение часа.

– Отлично, – сказал доблестный мэр. – Я же, если будет

нужда, приду на помощь Славному Городу со всеми моими

людьми. А теперь, друзья, на коней!

ГЛАВА IX

И возложили ж на меня задачу!

Теперь не знаю сам, как сбуду с рук…

А кто поверит?

Ричард II

На святого Валентина, в первом часу дня, настоятель

доминиканского монастыря исполнял свою обязанность

исповедника некоей высокой особы. Это был осанистый

старик с ярким, здоровым румянцем на щеках и почтенной

белой бородой, ложившейся на грудь. Широкий лоб и го-

лубые глаза, большие и ясные, выражали достоинство че-

ловека, привыкшего принимать добровольно воздаваемые

почести, а не требовать их там, где ему в них отказывают.

Доброе выражение лица говорило о том чрезмерном бла-

годушии, которое граничит с безответной простотой или

слабостью духа: казалось, этот человек не способен ни

сломить сопротивление, ни дать, где надо, отпор. На седых

кудрях поверх синей повязки лежал небольшой золотой

венчик, или корона. Червонного золота четки, крупные и

яркие, были довольно грубой работы, но зато каждую бу-

сину украшала шотландская жемчужина необычайного

размера и редкостной красоты. Других драгоценностей на

кающемся не было, а его одеяние составляло длинное ма-

линового цвета шелковое платье, перехваченное малино-

вым же кушаком. Получив отпущение, он тяжело поднялся

с вышитой подушки, на которой стоял коленопреклонен-

ный во время исповеди, и, опираясь на палку слоновой

кости, двинулся, неуклюже хромая, с мучительной болью,

к пышному креслу под балдахином, нарочно поставлен-

ному для него у очага в высокой и просторной испове-

дальне.

Это был Роберт, третий король этого имени на шот-

ландском престоле и второй – из злосчастной династии

Стюартов. Он обладал немалыми достоинствами и неко-

торыми дарованиями, но разделял несчастье, выпавшее на

долю многих в его обреченном роду: его добродетели не

отвечали той роли, которую суждено ему было исполнять.

Буйному народу, каким были тогда шотландцы, требовался

король воинственного нрава, быстрый и деятельный,

щедрый в награде за услуги, строгий в каре за вину, король,

который своим поведением внушал бы не только любовь,

но и страх. Достоинства Роберта III были как раз обратного

свойства. В молодые годы он, правда, принимал участие в

боях, но, хотя он и не покрыл себя позором, все же никогда

не проявлял рыцарской любви к битвам и опасностям или

жадного стремления отличиться подвигами, каких тот век

ожидал от каждого, кто гордился высоким рождением и

мог по праву притязать на власть.

Впрочем, ему рано пришлось отказаться от военного

поприща. Однажды в сутолоке турнира юного графа Кэр-

рика (такой титул носил он в ту пору) ударил копытом конь

сэра Джеймса Дугласа Далкита*, после чего граф остался

на всю жизнь хромым и лишился возможности принимать

участие в битвах или в турнирах и воинских играх, пред-

ставлявших собою их подобие. Поскольку Роберт никогда

не питал особой склонности к ратным трудам, он, может

быть, не так уж горевал об увечье, навсегда оторвавшем его

от них и от всего, что их напоминало. Но несчастье – или,

вернее, его последствия – принизило его в глазах жестокой

знати и воинственного народа. Он вынужден был возлагать

свои главные дела то на одного, то на другого члена коро-

левской семьи, неизменно облекая своего заместителя

всеми полномочиями, а иногда и званием наместника.

Отцовская любовь склонила бы его прибегнуть за помо-

щью к старшему сыну – молодому человеку, умному и

даровитому, которого он сделал герцогом Ротсеем 28 ,

стремясь придать ему достоинство первого лица в госу-

дарстве после короля. Но у юного принца была слишком

взбалмошная голова, а рука слишком слаба, чтобы с по-

добающим достоинством держать врученный ему скипетр.

Герцог Ротсей, как ни любил власть, больше всего был

28 Этот титул и титул герцога Олбени, полученный братом короля, явились первыми

примерами присвоения герцогского звания в Шотландии. Бьюкэнан упоминает об этом

новшестве в таких выражениях, которые показывают, что даже он разделял общее пре-

дубеждение, с каким шотландцы и в более поздние времена смотрели на это звание. Да и

в самом деле, оно почти во всех случаях оказывалось связанным с тяжелыми несчастьями

и нередко с кровавыми преступлениями.

предан погоне за удовольствиями, и двор тревожили, а

страну возмущали бесчисленные мимолетные любовные

связи и буйные кутежи, которые позволял себе тот, кто

должен был подавать пример благопристойности и доб-

ронравия всему юношеству королевства.

Своеволие и распущенность герцога Ротсея тем более

осуждались в народе, что он был женат, но, с другой сто-

роны, кое-кто из тех, кого подчинили своему обаянию его

молодость, изящество, его веселый, добрый нрав, держа-

лись того мнения, что именно обстоятельства женитьбы

оправдывали его беспутство. Эти люди указывали, что брак

был заключен исключительно по воле герцога Олбени,

дяди молодого принца, чьими советами всецело руково-

дился в ту пору немощный и робкий король. Поговаривали

притом, что герцог Олбени всячески норовил использовать

свое влияние на брата своего и государя во вред интересам

и видам молодого наследника. Происками Олбени рука и

сердце наследника были, можно сказать, проданы с торгов:

знать широко известили, что тот из князей Шотландии, кто