которого ты, может быть, ненавидишь, но которого должен

бы уважать: Генри Оружейнику. Это равный брак, брак по

взаимной склонности, и я дал на него согласие. Объяс-

нимся начистоту: коль угодно, гневайся за отказ – я цели-

ком в твоей власти. Но ничто не заставит меня изменить

слову.

Гловер говорил так твердо, потому что знал из опыта,

что в самых ярых порывах злобы его бывший подмастерье

шел на попятный, если встречал суровый и решительный

отпор. Но, памятуя о том, где находился, он не мог не по-

чувствовать страха, когда пламя в фонаре вспыхнуло ярче и

бросило отсвет на лицо Эхина: юноша был бледен как

мертвец и дико вращал глазами, как сумасшедший в бре-

довой лихорадке. Свет, вспыхнув раз, потух, и Саймон с

ужасом подумал, что сейчас придется ему схватиться на-

смерть с юношей, который, как он знал, в сильном возбу-

ждении бывал способен на отчаянный поступок, хотя по

всему его душевному складу такие порывы могли у него

длиться лишь очень недолго. Голос Эхина, зазвучавший

хрипло и по-новому, его успокоил.

– То, о чем мы говорили этой ночью, схорони в своей

душе. Если ты вынесешь это на свет, лучше рой сам себе

могилу.

Дверь хижины приоткрылась, впустив на мгновение

бледный лунный луч. Его пересекла тень удаляющегося

вождя, затем плетенка снова опустилась, и в хижине стало

темно.

Саймон Гловер вздохнул свободно, когда разговор,

сопряженный с обидой и угрозой, завершился так мирно.

Но с глубокой болью думал он о беде Гектора Мак-Иана,

которого он как-никак сам воспитал.

– Несчастное дитя! – сказал он. – Вознесли его на такую

высоту – и только затем, чтобы с презрением сбросить

вниз! То, что он мне поведал, я и сам отчасти знал: я при-

мечал не раз, что Конахар горячей на спор, чем на драку.

Но эта гнетущая слабость духа, которую не может одолеть

ни стыд, ни необходимость, – она для меня, хоть я и не сэр

Уильям Уоллес, совершенно непостижима. И предлагать

себя в супруги Кэтрин, как будто молодая жена должна

набраться храбрости на двоих – на себя и на мужа! Нет, нет,

Кэтрин выйдет замуж за такого человека, которому она

сможет говорить: «Муж мой, пощади своего врага», а не

такого, чтобы ей молить за него: «Великодушный враг,

пощади моего мужа!»

Истерзанный этими думами, старик наконец заснул.

Утром его разбудил Бушаллох, который смущенно пред-

ложил ему вернуться под его кров на лугу Баллах. Он из-

винился, что вождь никак не мог повидаться утром с

Саймоном Гловером, так как очень был занят в связи с

предстоящей битвой; Эхин Мак-Иан, сказал он, полагает,

что Баллах будет для Саймона Гловера самым безопасным

и здоровым местом, и распорядился, чтобы там оказано

было гостю покровительство и всяческая забота.

Нийл Бушаллох долго распространялся на этот счет,

стараясь придать хоть какую-то благовидность поведению

вождя, который отправляет гостя, не дав ему особой ау-

диенции.

– Отец его так не поступил бы, – сказал пастух. – Но

откуда было бедняге Эхину научиться приличиям, когда он

вырос среди ваших пертских горожан, а в этом племени,

кроме вас, сосед Гловер, говорящего по-гэльски не хуже,

чем я, никто и понятия не имеет об учтивости!

Читатель легко поверит, что Саймон Гловер отнюдь не

пожалел о таком неуважении, как ни огорчило оно его

друга. Наоборот, он и сам был рад вернуться в хижину

пастуха, предпочитая ее мирный кров шумному госте-

приимству вождя в день празднества, даже если бы и не

произошло ночного свидания с Эхином и разговора, о ко-

тором мучительно было вспоминать.

Итак, он мирно вернулся в Баллох, где, будь он спокоен

за Кэтрин, он не без приятности проводил бы свой досуг.

Ради развлечения он плавал по озеру в лодочке, в которой

управлялся веслами мальчонка-горец, покуда старик удил

рыбу. Частенько причаливал он к островку, где предавался

размышлениям на могиле своего старого друга Гилкриста

Мак-Иана и свел дружбу с монахами, подарив игумену

пару перчаток на куньем меху, а старшим инокам – по паре,

сделанной из шкуры дикой кошки. За изготовлением этих

скромных подарков коротал он часы после заката: сам,

бывало, кроит или стачивает, а семья пастуха соберется

вокруг гостя, дивясь его ловкости и слушая рассказы и

песни, которыми он умел прогнать вечернюю скуку.

Надо сознаться, осторожный Гловер избегал разговоров

об отце Клименте, ошибочно почитая его не товарищем по

несчастью, а виновником всех своих бед. «Не хочу я, –

думал он, – ради его бредней терять благоволение этих

любезных монахов, которые мне, глядишь, и понадобятся

когда-нибудь. Довольно я и так натерпелся из-за его про-

поведей. Мудрости они мне не прибавили, зато я стал через

них куда бедней. Нет, нет, пусть Кэтрин с Климентом ду-

мают что хотят, а я при первом же случае приползу назад,

как побитая собака на зов хозяина, и надену, как положено,

власяницу, отстегаю себя бичом и уплачу изрядную пеню,

только бы вновь помириться с церковью.

Две недели и больше прошло с того дня, как Гловер

прибыл в Баллох, и его стало удивлять, что он не получает

вестей ни от Кэтрин, ни от Генри Уинда, которому, по его

расчетам, мэр давно уже должен был сообщить, где они

скрываются. Гловер знал, что удалой кузнец не посмеет

явиться сам в страну кухилов, имея на своем счету не одну

ссору с ее обитателями, не говоря уж о драке с Эхином, с

которым он сцепился, когда тот еще носил имя Конахар, но

Гловер полагал, что Генри нашел бы способ передать ему

весточку или привет через того или другого гонца: их в те

дни без конца засылали друг к другу королевский двор и

стан кухилов, чтобы уточнить условия предполагаемой

битвы – какой дорогой прибыть в Перт обоим отрядам и

другие подробности, требующие предварительного со-

глашения. Была середина марта, и роковое вербное вос-

кресенье быстро приближалось.

Время шло и шло, а Гловер в своем изгнании так ни

разу и не повидался с бывшим своим подмастерьем.

Правда, забота, с какою предварялись все его нужды, по-

казывала, что о нем не забывают, и все же, заслышав иной

раз над лесом охотничий рог вождя, он спешил направить

свой шаг в другую сторону. Но однажды утром он оказался

нежданно в такой близости от Эхина, что едва успел ук-

лониться от встречи. Случилось это так.

Когда Саймон брел в задумчивости небольшой поля-

ной, со всех сторон окруженной лесом – высокими де-

ревьями вперемежку с подлеском, – из зарослей вынеслась

белая лань, настигаемая двумя борзыми, которые тут же

впились ей одна в бедро, другая – в горло и повалили ее

наземь в нескольких шагах от Гловера, оторопевшего от

неожиданности. Близкий и пронзительный звук рога и лай

легавой возвестили Саймону, что следом за оленем появят-

ся охотники. Улюлюканье и шум бегущих сквозь заросли

людей слышались совсем рядом. Будь у Саймона хоть

минута на раздумье, он сообразил бы, что лучше всего ос-

таться на месте или пойти потихоньку, предоставив Эхину

выбор, узнать гостя или нет. Но стремление избегать

юношу перешло у него в какой-то инстинкт, и, увидав его

так близко, Саймон с перепугу шмыгнул в кусты лещины и

остролиста, где оказался надежно укрыт. Едва успел он

спрятаться, как из чащи на открытую поляну вырвались

Эхин и его приемный отец Торквил из Дубровы. Торквил,

сильный и ловкий, перевернул на спину бьющуюся лань,