Он стал частью игры.

Но не это было самым любопытным, а то, что «замены» произошли «механически»: игра так ни на секунду и не остановилась. И мяч и пинг-понговый шарик именно заменились воздушными шариками, я в этом убежден. (Подобно тому, как когда-то, пять лет назад езда на велосипеде заменилась бегом во всю прыть — у людей, запускавших в небо долгие флаги; и сегодня мне это тоже предстоит увидеть, снова). Момента замены, впрочем, я так и не увидел — не смотря на то, что наблюдал за происходящим чрезвычайно пристально. Почему-то, однако, так получилось, что каждый раз я смотрел не на ту «группу» играющих, где происходила очередная замена.

Я спросил Мишку — о моменте; увидел ли он хоть раз момент замены.

— Нет. А ты?

— Я тоже нет. А игры ведь не останавливались, точно?

— Да. О Боже… это просто… просто… — принялся заворожено нашептывать Мишка.

«Это просто как в фильме. Монтаж».

Два шарика опустились на реку времени и поплыли, подрагивая на серебряной ряби, — как от холода.

Чуть позже я заметил, что шарики заменили и чемоданчики в руках великанов, шествовавших через поляну.

Я ожидал так же, что заменятся и колокола на плечах каторжников. И смотрел теперь преимущественно в их сторону — чтобы хотя бы теперь не пропустить момента смены. Ее, однако, почему-то так и не последовало.

Мы все стояли и ждали; и всматривались — что будет дальше. Мишка вроде бы стал обретать равновесие. Я, напротив, начинал нервничать.

— Непохоже, чтобы они… прочли нашу просьбу, — я подернул плечами.

— Надо подождать, — сказал Мишка, — может, что-то случится, когда у них у всех будут эти шарики.

— Колокола у каторжников так и не заменились.

— Да, я вижу.

Велосипедисты на горизонте, затем замена движения — бегом во всю прыть. (А сейчас я увидел момент замены?

«Если даже и увидел, так или иначе меня гложут сомнения. Быть может, все потому, что я как раз специально стараюсь рассмотреть?»

А пять лет назад ты видел замену движения?

«Да… нет, не уверен. Теперь не уверен. Почему? Потому что спрашиваю себя».

Но я и тогда не был уверен. Да, теперь я вспоминаю, что и тогда не был уверен — поэтому я жаждал перемотать этот эпизод, подобно фильму. Да, все было именно так; и вследствие моей неуверенности появилось три платка вместо одного (Бог как бы предоставил мне их в красноречивое доказательство). И теперь их тоже три — уже — как и прежде, они штормят назад и удлиняются. И кажется, так просто теперь было бы сохранить уверенность, всего лишь уверенность, не всматриваться в эти «замены», не давать волю сомнениям — и тогда раз и навсегда заведенный порядок, с которым Предвестники табора совершают свой странный «ритуал» оказался бы нарушенным, — не появилось бы этих трех платков — а теперь они неминуемо развернутся во флаги. Да, так просто было бы сохранить уверенность — хотя бы сегодня, ведь я уже научен опытом. Но нет, это только иллюзия простоты. Выходит, Бог контролирует все? Он все предначертал — и то, что ты сегодня должен был потерять уверенность (всматриваясь в «замены»)?

Нет, это слишком простой вывод. Дело в другом: я жажду перемотать жизнь подобно фильму с тем, чтобы лучше рассмотреть или переосмыслить некий ее эпизод; войдя в фильм прошлого, обратить внимание на ранее упущенную деталь, — в результате повернуть жизнь в иное мыслительное русло и изменить причинно-следственную цепочку…

Нет, видно, должна быть иная цель. Но какова она?

Мне это еще предстоит выяснить… …………………………………

…………………………………………………………………………………………

Флаги набирали длину — они были отчетливо видны на фоне посеребренных луной облаков.

— Черт, кажется, ничего… — я собирался сказать «не происходит», но в последний момент окончил:

— …не помогает.

— Давай, еще подождем.

— Миш, надо подойти ближе.

— Ты спятил?

— Давай подойдем… хотя бы к пинг-понговому столу.

— Макс, ни в коем случае. Ты слышал меня?

— Я подойду.

— Нет! — Мишка порывисто схватил меня за руку, когда я сделал шаг, — не смей, слышал меня?

Они заберут тебя, как забрали Ольку, — голос в голове.

Я остановился. Что это, трусость? «Нет, дело не в трусости. Если бы я только знал, что надо сделать… А подойти просто так…»

Не оправдывай себя. Это только трусость.

Тут мне в голову пришла неожиданная мысль: «Может, ты собираешься применить силу — к Предвестникам табора?»

И тотчас ответ, от которого я… почувствовал, как начинаю сходить с ума:

Они ничего тебе не сделали — они только играют и все…

…………………………………………………………………………………………

В ту ночь Олька не вернулась. Когда три флага на горизонте завернулись в оборотную букву «С», я увидел, как свет луны соскальзывает с середины флагов вниз, по дуге, — подвижные прямоугольные отсветы, и я припомнил, как пять лет назад эта картина явилась моему воображению.

А теперь я увидел ее воочию.

Я ожидал, что люди свернут флаги и весь «ритуал» повторится заново, но они отпустили их в небо. «Так, а теперь что-то еще должно произойти. Вот сейчас она появится. Где-то на поляне». Однако я ошибся — ничего сверх этого больше не случилось. «Верните Ольку!» Ответом были только три ленты, парящие меж серебристо-облачных островов.

ЧАСТЬ 3

ГОЛОГРАФИЧЕСКАЯ СУМКА НАПОЛНЯЕТСЯ ОТТЕНКАМИ ПРОШЛОГО

(Рассказывает Максим Кириллов)

Вступление

Вот уже пятый час я сидел в пустом кинозале и, просматривая фильмы, делал заметки для рецензирования.

На галерке среди груды колченогих стульев, стояло пианино с ввинченными подсвечниками, упиравшимися в низкий потолок. И боковое окно часто отворялось, впуская сильные, теплые потоки ветра, который посвистывал в лабиринте деревянных ножек; рама ударялась о край пианино, стекла дребезжали. Я откладывал блокнот, нажимал на пульте кнопку «Стоп»; затем, поднявшись наверх, затворял окно; ручка заклинила, не двигалась, однако на время рама удерживалась; подпереть стулом было невозможно — слишком узкий подоконник, — да я и не решился бы вытаскивать стул из груды — она могла посыпаться, как карточный домик.

На пианино под левым подсвечником сияла оставленная кем-то подарочная голографическая сумка. По мере того как закатное солнце, набирая сочность, спускалось все ниже к горизонту, золотая голография наполнялась оттенками бирюзы и ультрамарина, а на углах узоров повисали терпкие алые пятнышки.

После захода солнца сумка, казалось, впитывала все то, что терял меркнущий горизонт, разгоралась богатыми алыми оттенками, угнетавшими даже истинный цвет, — золотой, — что тогда говорить о бирюзе и ультрамарине.

Узоры теряли объем.

Сегодня утром я получил электронное письмо, не выходившее у меня из головы, — получил совершенно неожиданно, от Мишки, которого не видел уже десять лет. Письмо было отправлено через мой литературный сайт — Мишка тепло приветствовал, интересовался, как обстоят мои дела на писательском поприще, «хотя, — добавлял он тут же, — мне и так известно, что там все просто отлично — иначе и быть не могло. Ты, конечно, знаешь, что я теперь обосновался в К***? Это курортный городок, и я подумал, может, ты навестишь меня этим летом? Позвони мне, я страшно соскучился» — и далее следовали «смайл» и номера телефонов.

Каждый раз отматывая фильм назад — для того, чтобы пересмотреть эпизод, — я не могу избавиться от ощущения, будто отматываю и свою жизнь — к прошлому, как киноленту; а когда окно на галерке в очередной раз отворяется, и я нажимаю кнопку «Стоп», тотчас вместо кадра фильма на огромном экране кинозала застывает кадр из моего детства, столь же случайный, сколь и чрезвычайно особенный.

Последний раз это были два человека, играющие в пинг-понг посреди шалфейной поляны…

………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………