Мальчик выполз на сцену, весь облепленный чем-то черным. В данном случае клоунская братия использовала заварку от чая. Не могла же она найти в городе муравейник. А тех муравьев, что дрессировал Весельчак, было в недостаточном количестве, и пройдет немало времени, прежде чем они покажут что-то действительно сценическое. Тут же подоспел «мобиль», который изображали Весельчак, Завистник и Ворчун. Весельчак загудел, Завистник дернул счетчик-волосы, и Ворчун пробурчал «едем». Но этот «покрытый чайной заваркой» стоял у них на пути.

– Ты кто? – спросил Весельчак, и машина вздрогнула, как будто тоже заинтересовалась этим.

– Я Карл, – ответил мальчик.

– Кто? – не понял самый веселый.

– Это Монстр, – проговорил Завистник.

– Это человек, у которого проблемы, – неожиданно заговорил автомобиль.

– Это наш друг, – неожиданно появился Идейный. – И чтобы найти нас, своих друзей, ему пришлось броситься в муравейник, и терпеливо ждать, пока его недоброжелатели пройдут мимо, и наконец, завидев нашу машину «Семи голосов…», он кинул в нас камень.

– Разбил фару и габаритные огни тоже не фурычат, – воскликнул Весельчак, как будто радуясь тому, что сделал мальчик.

– И два колеса проколото, – удивленно сказал Завистник, не понимая, как у Карла это получилось.

– И у меня тоже синяк под глазом… – выглянул Главный, закрывая глаз, как будто пряча синяк.

Наконец, занавес закрылся, публика взревела. Главный продолжил:

– В третьем акте наш герой переодевается в девушку…

Это не могло не смутить Восьмого. Он тут же взбежал на сцену и увидел стоящего актера, покрытый чайной заваркой. Только он хотел схватить, чтобы усадить рядом с тобой на соседнее сидение в грузовичке, чтобы уже сегодня быть перед Осьминогом, отчитавшись за удачное возвращение ценного преступного объекта, как понял, что в «преступнике» что-то не так. Будучи опытным агентом, он четко запоминал габариты, вес, и только подмостки, что были выше и некоторое расстояние помешали ему видеть объективно. Но сейчас он понимал, что мальчик чуть выше, и немного полнее. К тому же сквозь заварку можно было заметить морщины и недовольное лицо. Это был Ворчун.

В то время, как Восьмой был под колпаком у клоунского розыгрыша, Карл спешил к выезду из города. Впереди было совсем немного. Какая-то река. Какая-то гора, Какая-то площадь. Первую он прошел, не глядя – она обмелела, и не нужно было валить деревья, вторую он прошел он резво, так как из нее торчало много удобных для карабканья камней и корневищ. А площадь… он просто прошел мимо, как будто это место не для него вовсе. Оказавшись на дороге, после длинного пути, светового дня и ночи, он едва не стал ее целовать и обнимать. Но очень непросто обнять дорогу, достаточно сделать это внутри себя – как будто бы она имеет спину, где можно скрестить руки.

– Наконец-то я на своей дороге, – восторженно прошептал он.

По этой дороге он уехал из дома, по ней же и вернется обратно.

38

Как приятно возвращаться домой и знать, что за тобой уже никто не гонится. По крайней мере, никто не дышал в спину. Солнце почти закатилось за горизонт, и ветер был скорее попутный, чем нет. Хотя настроение было такое, что никакое погодное явление не могло его изменить. Карл бежал. Ему казалось, что расстояние до его дома слишком велико – вот бы его подрезать, чтобы уже через сто метров был поворот на его город – пыльная, не покрытая асфальтом, но такая родная и желанная дорога. Встреча с родителями…

Вот они удивятся. Поругают, конечно, но это ничего. Главное, что будут рады. Он им расскажет о своих приключениях, не упустит ни одну маломальскую деталь. Станет героем. Может быть, тогда все перестанут и накормят по-домашнему. Как же он соскучился по нормальной еде. Чтобы первое, второе. Ему, казалось, что он так отощал, что его могли попросту не узнать. Мама посмотрит на него и скажет «Это не мой сын. Мой был с круглыми щечками, а этот какой-то тонкий, как стебелек». Ничего, папа поможет – мужик мужика видит издалека. Но все это конечно не может быть правдой – родители, конечно же, его узнают. Тем более, мама. Она, наверное, вся извелась, а он все эти дни даже и не особенно думал, как она, сильно ли переживает его отсутствие… сколько его не было? Ему казалось, что его не было несколько лет – он вырос, возмужал, стал другим, а родители они не могли измениться – и не только они, но и все, даже коврик при входе и как стоит вешалка, повернутая сломанным крючком к стенке. Он вышел пару часов назад, и мама даже не успела понять, что его не было больше чем час. Папа все также говорит с «крупной рыбой» по телефону, а мама гладит белье или же жарит куриные котлеты. А он осторожно откроет дверь, войдет, чтобы никто не слышал и со всей мочи прокричит: «Я дома!». Мама бросится к нему, папа замешкается, но потом не выдержит и подойдет. Объятия, обещание ничего подобного не делать, обед и первая бессонница в своей кровати с бесконечными мыслями о приключениях, не успевших улечься в голове. Да разве они могут улечься сразу – это все равно, что смотреть десять телевизоров, по которым идет что-то интересное, одновременно.

Этот мальчуган шел по дороге… За спиной был рюкзак, в глазах уверенность, шаги метровые. Карл не заметил, как засмотрелся на него. Тот обратил на это внимание, оценил стоящего, грубо сплюнул в сторону и спросил:

– Если буду идти прямо, то получится выйти куда-нибудь?

Он был немногим ниже Карла, упитанный и чем-то напоминал Бонза – серьезным взглядом.

– Можешь, – растеряно ответил Карл.

Незнакомец кивнул, уверяясь в том, что и сам знает, и спросил только потому чтобы убедиться в том, что не только один он знает об этом. Снова сплюнул, вытащил сигарету, закурил, смотря в ту даль, где он еще не был. Он точно шел на поиски чего-то – предположил Карл. Только что его не устраивает? Навряд ли, ему не нравится свое имя. Есть что-то другое.

– А куда ты направляешься? – спросил Карл.

– Мне нужно, – сухо ответил он, бросил бычок, примял его ногой, поправил лямки на рюкзаке и пошел дальше.

Он не хотел говорить, но Карлу было ясно – конечно, он не знал, за каким таким кладом тот отправился, собрав рюкзак, но точно знал, что этот мальчика не устраивает сегодняшняя жизнь. А если не устраивает, нужно сбегать… и Карл тоже это сделал. И даже не важно, что он возвращается, он все же попытался.

– Тебя как зовут? – крикнул он вслед удаляющемуся объекту.

– Никак, – огрызнулся тот.

– Я все же очень надеюсь, что тебя как-то зовут.

Мальчик остановился, повернулся, кивнул и помчался дальше.

Что-то очень знакомое было в нем. Уверенность и желание что-то найти. Не поворачиваться назад, где сейчас оказался Карл. Он видел, как мимо пронесся грузовик, остановился около мальчика «никак», тот запрыгнул в кабину и через мгновение от него остался долго оседающий клуб пыли.

39

Через час он бы в пятидесяти метрах от дома. Дом, в котором он прожил более десяти лет, дом, дом, дом… да что там, что-то попало в глаз. Нет, он не плачет, это все дорога, не покрытая асфальтом.

Он открыл калитку, она скрипнула, как будто поприветствовала его по-своему. Он прошел по каменой выложенной дорожке, сердце было готово выпрыгнуть, и чтобы не допустить такого, он вбежал со скоростью света. Дверь была открыта, он приоткрыл ее, медленно вошел, ступая на знакомый коврик и обратив внимание, что вешалка стоит поцарапанной стороной к стене. – Все по-прежнему, – с облегчением вздохнул он, осторожно ступая, пытаясь услышать хоть какие-то звуки. Но было тихо, и дом казался пустым и безжизненным. Но как только, он совершил пятый и с ним шестой и седьмые шаги, то он уловил, как мама напевает что-то нечленораздельное где-то в районе кухни. Карл хитро улыбнулся, он построил в голове десятки вариантов, как он войдет и что скажет – в отцовской одежде, «Я забежал на минутку», но ноги несли его к маме, и варианты отпали сами собой.