– Тише, внимание, – сухо сказал судья. – Как утверждает наш адвокат Кормик, хоть я и слабо верю в это, – у мальчика есть двадцать четыре часа, чтобы вернуть себе имя, дом, родителей… То есть он еще может быть Карлом… но спустя сутки, он уже теряет такую возможность.

И снова зал обернулся к мальчику – все замерли, как будто решалась не его судьба, а их. Судья устало смотрел на Карла, как будто знал, что тот решит. У мальчика в голове было две мысли – сказать да, вернуться, чтобы потом снова продолжить борьбу, как он уже однажды думал, но так ведь можно и привыкнуть к имени, которое не чтешь. Вернешься и все на круги своя – теплый дом, традиционные мамины «Карлуша», и папины «У меня важный звонок». Конечно, неприятные, но терпимые дразнилки, которые когда-нибудь закончатся, потом колледж, стипендия, работа, семья и все время Карл, Карл. На груди будет бейдж «Карл», и когда у девушки будет звонить телефон, то будет высвечиваться «Карлик» или «Карлеоне». И когда будет приходить посылка, почтальон будет спрашивать «А здесь живет Карл…?»

– Но разве нельзя еще попробовать? – воскликнул мальчик. – Разве нельзя? В нашем мире… да что там, мы живем в одном с вами мире… там есть такая привычка – помогать тем, кто в это нуждается. В моем городе, к сожалению, этого нет, именно поэтому я и стал искать город, где мне помогут. Я не справляюсь. А когда меня закрывают в камеру и щекочет не по-дружески осьминог, то я еще более чувствую бессилие. Что все против.

Зал притих. Большинству в зале, наверняка, понравилась его речь. Карл сам почувствовал, что никогда не говорил подобное. Однако судья, поправил шапочку и не сменил тон на милость, сказав:

– Вот поэтому мы и отправляем тебя… в Безымянку. Там тебе помогут, – он зевнул на последнем слоге «гут».

Карл понимал, что эта помощь – не похожа на ту, что ему была нужна. Что он станет не тем, кем он мечтал. И даже если он еще не успел помечтать об этом, то у него уже не появится возможность сделать это. Потому что загадочная «Безымянка» сделает из него подмастерье – тупоголовое существо, вечно спорящее и никому не нужное.

– Увести! – прокричал судья, и подмастерья засуетились. Мальчик не видел разницы выходить из одной клетки, чтобы попасть в другую. Но его об этом никто не спрашивал.

Карл снова оказался в своей камере. Темной, противной. Она вызывала тошноту. Он не мог сдержаться – он не хотел больше здесь находиться, ни одной минуты, и чтобы найти выход своей безудержной энергии, начал колотить кулаками в стену. Ему хотелось, чтобы его руки могли пробить эти камни, чтобы он смог сбежать туда, в сторону дома, чтобы обнять маму и спросить ее, как было все на самом деле – была ли комната, спорили они с отцом или нет, и помогал им кто-то. И чтобы они назвали его по-другому. Как? Он и сам не знал. Нам? Нет. То имя было временно – все равно, что сценический псевдоним. Нужно такое, которое можно носить всю жизнь, в любом месте, не только на сцене. Но стена была слишком твердой. Странно, что подмастерья не обратили на это внимания.

– Сегодня, – неожиданно услышал он.

– Что? – не понял мальчик. Около двери снова был Бонз. Он его сразу узнал. Карл быстро подбежал к двери и прислонился то глазом, то ухом.

– Сегодня пять, семь, один, – прошептал оранжевый. – Комом вышел блин. Семь, один, пять, не надо блин ронять.

– Что это? – не понял мальчик.

– Запоминай, – громко прошептал Бонз. – Это должно тебе помочь выбраться отсюда.

– Я не могу, – сказал Карл, предполагая, что ему нужна помощь. – Здесь стены такие твердые.

– Не такие твердые, как ты думаешь, – прошептал Бонз.

– Я пытался, – тщетно пытался сказать мальчик, так как его уже никто не слышал. Агент исчез. Возникло ощущение, что мальчику это все показалось. Что не было агента, что он сам себе его сейчас выдумал, чтобы хоть как-то обнадежить.

«Лаборатория закрывается» – слышалось повсюду.

Пять, семь… как же там. Один… Комом вышел блин… не помню. Да как можно помнить то, чего нет. Нет, он все же был. Явился наяву или в мыслях, на подсознательном уровне – не имеет значения. Главное, что он точно помнил, что была какая-то считалочка, которая должна непременно помочь.

«Закрывается…» – продолжали хлопать двери с такими же заключенными, которых ждут суды, переименования, что-то еще… и наверняка кто-нибудь из них не сильно сопротивляется. Он спокойно принимает эту жизнь, где творят, по сути, не такое уж и плохое дело – следят за тем, чтобы у каждого человека было имя и чтобы оно ему нравилось. Правда, тут есть небольшие подвохи – они уничтожают человека, если тот отказывается от предложенных имен. Но кому-то, наверное, хорошо жить без имени. Кто-то живет и ладно, а то, что его никак не будут называть – ничего, главное, что сыт и спина не мерзнет.

Карл так и не смог уснуть… он сомневался, должен ли он сбегать. Может быть так правильно, что он останется здесь, будет помогать. Здесь интересно, совершенно другая жизнь, насыщенная и… А имя – да ну его. От него одни неприятности. Отберут имя, отберут и все неприятности разом.

– Не толкайся… – услышал он.

Они снова спорили.

– Да хватит уже… – недовольно бурчал один из подмастерьев.

Они не могли угомониться, на этот раз, не из-за воды.

33

И снова невероятные сны преследовали его. Имена с руками и ногами, вооружившись пиками с насаженными на них точками, на лошадях с вопросительными носами шли в наступление на ряды имен во всем белом. Новые имена медленно и чинно шли, соразмеряя каждый шаг, в то время, как имена «старые» неслись, как угорелые и кричали громкие слова, порой не совсем «положительного» содержания. Копыта месили землю, солнце жмурилось, и было готово завалиться от страха. Они сближались. «Вперед ротозеи!» шло параллельно с добрыми возгласами «Мир-мир!», но до сближения оставалось совсем немного – они уже точно знали, кого им предстоит подмять, в чье имя вонзить копье с окровавленной точкой.

– Один есть! – раздался крик, и одновременно скрежет. – Ах, так?! – отвечал пораженный, поднимая окровавленную руку с мечом наперевес, вонзая ее в самую сердцевину Нового имени. – И ваши ряды редеют! – на что получил удар пикой, летящей со второго ряда идущей конницы. – Вперед! – прокричал командующий старыми именами, повернулся, чтобы призвать свое войско, увидел, что его нет – большинство лежат на земле, только некоторые ползут, веря в успех своего Старого имени. И тогда он побежал один, с одним мечом, не думая, о том, что с ним может быть. Сквозь ветер, пыль, гарь, не только потому, что хотел уничтожить. Он мечтал взять их в плен, чтобы отобрать имя, чтобы… Его бег оборвал неожиданный стук. Его ранили? Нет. Кто-то бил в барабан?

– Кто там? – спросил мальчик, открыв глаза, все равно не понимая, что происходит – вокруг полная темнота, и если бы не суета у двери, он вряд ли бы понял, что проснулся.

– Это мы, – раздался шуршащий голос. – Те, что тебя охраняют. Просто мы хотим договориться с тобой.

– Вы? – удивился Карл.

Он не верил, что эти «черные» людишки могли хоть как-то помочь ему. Но воспоминание о том, что в прошлом они принадлежали к такому же классу что и он – у них были семьи и они тоже не хотели, чтобы их имя склонялось. Поэтому в Карле проснулось что-то родственное.

– Потом может быть поздно, – едва ли не хором произносили они. – Мы хотим взять твое имя…

– Мое имя? – удивился мальчик. – Взять? Но зачем? И как вы собираетесь это сделать?

Они стали спорить, кому из них говорить об этом. Наконец, претендент был выбран.

– Тебе оно не нравится, – сказал писклявый. – С тебя его снимут. Значит, у тебя не будет имени, – сделал он вывод, тяжело вздыхая. Понятно было, что он нелегко дошел до этой фразы. – А твое имя должны будут передать другому, – прошла минута, прежде чем он сказал: – Я бы хотел его взять…

Как только он закончил, началась склока – теперь был спор о том, кому достанется имя «Карл». Один говорил, что это имя ему больше подходит, и он всю жизнь завидовал соседу, носившее это имя, но тот любил его и не хотел расставаться. Другой утверждал, что это имя очень подходит к его характеру – «Я Карл – Кар-Кар!», взрывному значит. Третий говорил, что про это имя ему рассказывала мама и говорила, что когда-то у него появится шанс обрести его и, не смотря на то, что это может быть где угодно, он должен согласиться. Ни одно из предложенных аргументов не было таким убедительным, чтобы они перестали спорить. Пока не вступил в спор сам Карл.